Татьяна Шипошина - Звёзды, души и облака

• Название: Звёзды, души и облака
• Автор: Татьяна Шипошина
• Издательство: Оранта
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 90955438984

Татьяна Шипошина уже много лет работает участковым врачом.

В каждой из трех повестей, вошедших в книгу, («Звезды, души и облака», «Хождение по асфальту или опыт усыновления сирот», «Как мне хочется чистой воды…») автор делится своими переживаниями участкового врача, переживаниями человека который встречается с миром, охваченным самыми различными недомоганиями и наблюдает самое разное отношение людей к своим болезням.

Автор, как человек веры, смог многое почерпнуть и рассказать из своих наблюдений такого, что находится за пределом его должностных инструкций. В каждой из повестей есть своя внутренняя пружина, своя интрига, своя тайна спасения. Но главное — это слово ищущей души, обращенное к ищущей душе.

---

Зато я красивее всех. Рост — уже почти метр семьдесят, талия — шестьдесят пять сантиметров.

Я красивая, красивая, красивая. Вот и девчонки все говорят: «Какая ты, Аська, красивая!» И Машка тоже говорит. Да я и сама в зеркало вижу — не слепая. И я ещё буду счастливой, буду, буду — назло всем. Назло кому? А кому?

Семья у нас богатая, и в семье все красивые. По сговору — уже жених у меня был, из другой такой же семьи, тоже богатой, и тоже красивой. Я его фотографию видела, такой симпатичный парень. Ренат.

А тут — на гимнастике упала и ногу ушибла, правую. И всё болит и болит нога, всё не проходит. Родители встревожились, стали по врачам таскать. Потом долго лечились у бабки, у знахарки. Читала бабка заклинания, да ничего не помогло.

Попала в больницу, когда нога была, как колода, и диагноз уже был — «заражение крови». Спасали меня врачи и ногу распахали — от колена до щиколотки, да с двух сторон. «Лампасные» разрезы, как при гангрене, так врач сказал. Жизнь спасли, а нога — страшная, колено не сгибается, свищи открылись.

В семье жениха, как узнали, что со мной, так от свадьбы отказались. Отец мой, от всего этого, чёрный как ночь ходил, на меня не смотрел. Как отрезало его от меня — ещё бы, не оправдала надежд, семью подвела.

Пустил он клич среди друзей, чтоб разузнали, где такие болезни лечат. Деньги кому-то платил, путёвку доставал, и сам меня привёз сюда.

— Лечись, — говорит, — но часто приезжать не будем. Мне ещё брата твоего надо на ноги ставить. Вылечишься — посмотрим, что делать с тобой.

В смысле — что же мне делать с тобой, никчёмной такой, такой увечной, такой хромой.

Когда отец уехал, я плакала недели две. Потом успокоилась немного, а потом у меня появилась тайна. Вот такая появилась у меня тайна — я не вернусь домой.

Я не вернусь туда, где я — уже никто. Никогда я для них уже прежней Асенькой не буду. Да я и для себя уже прежней не буду никогда. У меня теперь здесь семья — роднее, чем там.

Маму только жаль немного, но я не хочу быть такой, как мама. Я не хочу всю жизнь плакать и молчать, и за того жениха выходить замуж, которого они мне будут теперь искать, может, ещё и деньги приплачивать, чтоб он на хромоногой женился. Я сама себе жениха найду. Я брюки надену, и почти не видно ничего.

Нет, мне надо к зеркалу, потому что я боюсь. Я боюсь — вдруг я встану, а у меня нет красоты. Я боюсь, боюсь, боюсь — и это моя вторая, ещё более страшная тайна.

Я измучилась внутри, потому что рассказать об этом никому не могу. Я боюсь потерять то, что у меня ещё есть…

Глава 6

Боюсь потерять то, что у меня еще есть… Скорее, скорее к зеркалу!

Аська вытащила ногу из лонгетки, встала с кровати и подпрыгала к старому шкафу, у которого было, на внутренней стороне двери, большое, мутноватое зеркало.

Зеркало отразило правильный, прямой нос, пухлые губы и большие карие глаза с контуром из длинных ресниц. Красота была на месте.

— Да красивая, красивая! — сказала Маша. — Кончай прыгать, врачи ещё не ушли.

— Красивая, как корова сивая, — пропищала Нинка Акишина. — Сколько можно перед зеркалом полы протирать! На второй этаж провалишься.

Аська молча плюхнулась опять в кровать.

— Я — красивая, — подумала она, — моя красота со мной. Мне немножко надо уверенности в себе. Вон Машка, сидит, как ни в чём не бывало, спокойная всегда, уверенная. Вот кому Бог даёт. А я? А я всё боюсь, боюсь…

Машка же, глядя на красавицу Аську, думала:

— До чего же хороша эта Аська! Все ребята на неё заглядываются. И хромоты не видно почти. И умница такая, как учится легко! И родители у неё богатые… Такая уж точно — и мужа хорошего найдёт, и институт закончит. Я не завидую, нет, просто кому даёт Бог красоту, а кому нет. Кому даёт удачу, а кому нет. Кто из города, кто из деревни. А кто — вообще дурак-дураком.

Закончив это философское размышление, Маша стала складывать учебники.

Две почти одинаковых мысли — Аськина и Машкина — встретились и повисели немного посреди палаты. Потом они задержались у двери на веранду и, прихватив с собой парочку других, отправились в своё вечное странствие — туда, куда невидимо и неслышимо собираются все наши мысли.

Туда, где живут они своей, невидимой и неслышимой нам жизнью. Туда, откуда Бог раздаёт всё, кому что нужно на сегодня, а так же готовит нам всё, что будет нужно в будущем.

А наша жизнь продолжалась, всё шло дальше — своим заведённым порядком.

— Кто мальчишек повезёт сегодня? Что, у нас ходячих нет? — Это Нинка Акишина подаёт глас — безличный глас вопиющего в пустыне.

Тишина. Тогда вступает «тяжёлая артиллерия» — Маша:

— Наташка, ты на весь девятый одна ходячая. И Стёпа ещё на ногах. Тебе, Наташка, пока не скажешь, так ты не встанешь. Вставай, вон уже десятый возит. Вон уже Стёпка пришёл. — Маша говорит, не повышая голоса, но не услышать её нельзя.

Наташка Залесская — ходячая. Наташка довольно высока ростом, правда, пониже Аськи.

Светло русые волосы собраны в хвост. Подбородок, который называют «волевым», с небольшой ямочкой посредине. Большие, чистые серые глаза.

Лицо её не простое, оно примечательное, как бы «породистое». Только вот губы поджаты, кривятся, уголки их как-то неуловимо опускаются, и впечатление от лица остаётся размытым, нечётким.

Наташка встаёт неохотно, говорит неохотно, возит неохотно. Даже, можно сказать, делает это всё как бы свысока, если можно делать что-либо свысока в столь тесном сплетении людей. По меньшей мере, она делает всё неохотно, как-то брезгливо, и это чувствуют окружающие.

Особенно это чувствуется во время умывания, когда ходячие ходят с тазом и чайником, от одного лежачего к другому. Надо ходячему набраться терпения, пока все зубы почистят, да поплюют тебе в таз. А все видят, что Наташка брезгует, и нарочно её доводят. Особенно Колька Миронюк — тот её, бедную, доводит больше всех. Нарочно зубы по пятнадцать минут чистит и плюётся вовсю.

Да вот и сегодня, то же самое опять было: Наташка приходит после умывания и давай рыдать:

— Як этому дураку… Я к этому животному больше не пойду! Я его в следующий раз из чайника оболью! — Наташка пристукнула кулаком по подушке. — Пусть потом перестилается два часа!

— Наташка, перестань! Чего ты так рыдаешь по такому пустяку! — Аська пытается успокоить её, но тут вступает Нинка Акишина и, как всегда, усугубляет ситуацию:

— Ах, не трогайте мамзель, это она от несчастной любви! Она в Миронюка влюбилась, а он на неё внимания не обращает! Только плюётся!

Рыдания Наташки превратились в рычание, она вскочила — и, если бы не медсестра, то она бы вцепилась Нинке в волосы.

— Девочки, заканчиваем умывание, скоро обход! Ну-ка, кроватки подтянули!

Да, не очень-то Наташка любит все «ходячие» дела. В конце концов она поднимается, когда десятиклассники перевезли уже почти всех своих, и сами начали возить девятый.

Странное место у Наташки болит — ключица. Никакую косточку болезнь не щадит.

Глава 7. Наташа Залесская-1

…Никакую косточку болезнь не щадит, никакую. Никакую косточку, никакую девочку.

Откуда эта болезнь ко мне привязалась? Хорошо ещё, что очажок маленький. Мама сказала, что в конце лета заберёт меня отсюда. Сказала — поедешь на конец девятого класса, а потом летом отдохнёшь, в Крыму побудешь, и заберём тебя домой, дома долечим. Десятый будешь дома, в своей спецшколе, заканчивать.

А в Крыму — море, солнце, грязи. Уж профессорской дочке — будет в этом санатории всё, что надо, всё по полной программе. Путёвка именная, через учёный совет.

Это папа достал, он профессор, в Ленинградском университете преподаёт. А мама — в мединституте, на кафедре химии. И дедушка у нас профессором был, дома книжек его — целая полка.

Знали бы родители, какая у меня тут «полная программа»! Приходится тут этих Миронюков умывать, кровати эти придурошные, тяжеленные кровати возить.

И эти… все девчонки эти… и мальчишки… как бы это сказать… быдло… Да, быдло! Видели бы они нашу квартиру в Ленинграде, нашу библиотеку, рояль!

Я маме написала, а она — потерпи, мол, доченька, это самое лучшее место в Союзе, где такие болезни лечат.

Пишет мне — изучай жизнь! Хорошо ей издали писать, чтоб я жизнь изучала.

А пожила бы с этими многодетными, да с деревенскими. Да с этими лежачими! И не любят меня здесь, не любят. А я их презираю! Я их всех презираю!

Они тут в мальчишек своих влюбляются, а я ни на кого смотреть не могу.

Разве что Славик… Славик красивый и, по-моему, не хромой. У него нога от танцев заболела, он бальными танцами занимался. Но я всё равно здесь влюбляться ни в кого не буду! Я никого здесь не люблю!

Скорее бы школа кончилась, скорее бы лето. Как бы этот месяц май вытерпеть!

Глава 8