Камил Икрамов - Улица Оружейников

• Название: Улица Оружейников
• Автор: Камил Икрамов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1967

Удивительные приключения, о которых рассказывается в этой книге, начинаются в первой четверти XX века на улице, где еще во времена хромоногого Тамерлана жили ташкентские оружейники. Эта история мальчика Талиба, сына кузнеца Саттара, сохранившего секрет изготовления настоящий дамасских клинков… Приключения героя книги, удивительные люди, с которыми сводит его судьба, и индивидуальность, образность авторского языка, повествующего об этом, не оставят вас равнодушными.

---

В конце тетради, как и перед началом, были стихи Навои о царевиче Фархаде:

Царевич все исполнил, что прочел, —
В сокровищницу змея он вошел.

А там — всех драгоценнейших вещей
Не счел бы и небесный казначей.

Между последней страницей и кожаной обложкой было сделано что-то вроде кармана. Талиб развернул тетрадь на коленях и старался понять, что там нарисовано.

Вошел Пшеницын с пачкой бумаг под мышкой, сложил их на краю своего большого письменного стола и спросил:

— Тоже золотишко ищешь? Такая зараза, смотри капиталистом не стань.

— Да нет, — возразил Талиб. — Я так только смотрю. Интересно.

— У меня друг был, вместе с Владимиром Ильичем Лениным в ссылке находился; он много мне пересказывал, что ему Ленин говорил. Вот про золото, например, Ленин говорил, что из него по справедливости надо бы отхожие места делать. Пусть все видят: что для буржуев дорого, то для сознательного пролетариата — навоз.

— Я про золото не думаю, — сказал Талиб. — Я про отца думаю. Может, он погибает где-нибудь.

Пшеницын уткнулся в бумаги. Он читал их медленно и что-то подчеркивал толстым красным карандашом.

— Знаете, дядя Федор, — сказал Талиб, — я поеду в Москву и сам его найду.

— Это глупо, — поднял на него глаза Федор. — Это утопия, понимаешь? Невозможно это в данный момент. Что ты там будешь один скитаться?

— А он один скитается, — ответил Талиб. — Я в Бухаре не пропал, а в Москве ведь Советская власть.

Талиб сидел, неподвижно уставившись на серебряных львов несгораемого шкафа. Федор встал из-за стола, прошелся по кабинету.

Перед ним сидел худой и скуластый мальчишка с удивительно черными и упрямыми глазами. Первый раз Федор заметил, как изменился Талиб за те полгода, что пробыл в Бухаре.

— Я подумаю, — сказал он. — Завтра в обед приходи к Олимпиаде Васильевне. Обмозгуем.

* * *

Перед обедом Федор шепнул Талибу:

— Олимпиада Васильевна недельки через две собирается в Петроград к сестре.

Обедали они на веранде. Все было так же, как и в прошлом году, только мяса Олимпиада Васильевна дала меньше. Зато вместо компота она поставила перед каждым по блюдечку красной, черной и белой черешни.

После обеда Федор попросил Олимпиаду Васильевну присесть рядом с ними и нарочито беззаботно начал:

— Не везет мне с вами. Упрямые вы очень. А вам везет. Так совпало, что вы вместе поедете. Олимпиада Васильевна решила ехать в Петроград за своей сестрой Лидией и тебя, Талиб, может взять с собой. Правильно я говорю, Олимпиада Васильевна?

— Странный вы человек, Федор, — ответила она. — Неужели вы можете отпустить ребенка в Москву? Конечно, я довезу его в целости и в сохранности. Мне с ним будет легче, Толя — мальчик воспитанный и умный, но в Москве же он будет совсем одинок.

— В Москве будет полный порядок, — подмигнул Талибу Пшеницын. — Там у меня друг в правительстве — Ваня Мухин. Я ему напишу.

— Как знаете, — вздохнула Олимпиада Васильевна. — На обратном пути я могу взять Талиба в Москве и привезу вместе с сестрой обратно. Важно только, чтобы вы, Федор, хорошо документы выправили.

Все документы были заготовлены, подписаны, и Талиб, завернув их в клеенку, чтобы не подмокли от случайного дождя, зашил их в подкладку своего халата.

Олимпиада Васильевна тоже получила документы на проезд в Петроград, собрала вещи и продукты на дорогу. Талиб приходил к ней ежедневно, помогал укладываться. Отъезд назначался на среду, а во вторник все рухнуло.

Был удивительно жаркий и душный для начала лета день. Термометр показывал. 28 градусов[6], на улицах почти замерло движение. Подойдя к дому Олимпиады Васильевны, Талиб облегченно вздохнул и, пройдя по тенистой дорожке, вдруг увидел, что Олимпиада Васильевна сидела на ступеньках веранды, на самом солнцепеке, и плакала.

Голову она уткнула в руки, а худые желтые плечи, углами торчащие из ситцевого сарафана, вздрагивали.

— Умерла Лидия, — сквозь слезы прошептала Олимпиада Васильевна. — Никуда мы с тобой не поедем. Письмо пришло. Не успела я.

Вечером Пшеницын вышел проводить Талиба за калитку и сказал:

— Придется тебе, Толя, отложить отъезд. Я найду верного человека, с ним поедешь. Одного не отпущу.

Талиб не стал возражать, однако на другое же утро отправился на вокзал выяснить обстановку. Несколько дней он провел среди проводников, машинистов и кочегаров, выяснил, как люди уезжают, что нужно брать с собой в дорогу, и пришел к уверенности, что вполне может ехать один. Федору он сказал так:

— Я уезжаю в понедельник. Проводники могут меня взять до Оренбурга. А там видно будет. Документы вы мне дали, — не пропаду.

Пшеницын долго отговаривал его, грозился забрать документы обратно, но понял, что все это бесполезно.

В понедельник он сам проводил Талиба на вокзал, поцеловал, как сына, и сказал на прощанье:

— Если что случится, иди в ЧК. Скажи, кто ты, ссылайся на меня. Тебе помогут.

Конечно, это было очень рискованно, почти безрассудно отпускать мальчика в такое путешествие, и Федор часто думал об этом впоследствии. Недели и месяцы не давала покоя мысль, что он, взрослый человек, послал мальчика на гибель.

Олимпиада Васильевна тоже часто упрекала его:

— Это варварство — отпустить ребенка в такой ад. Варварство!

— Ничего с ним не случится, — отвечал Пшеницын. — Он парень шустрый.

Однако днем, среди работы, или ночью, неожиданно проснувшись, он сам ругал себя куда сильнее, чем Олимпиада Васильевна, и все чаще закуривал трубку.

Глава четырнадцатая. Москва

Если вы возьмете карту Советского Союза и проследите путь, которым идут поезда от Ташкента до Москвы, если вы притом вспомните, что летом 1918 года был разгар гражданской войны и разрухи, что отсутствие хлеба, топлива, саботаж железнодорожных чиновников почти полностью парализовали нормальную работу транспорта, то вам станет понятно, почему путешествие, которое совершил Талиб, длилось сорок семь дней. Однако в то время люди очень удивлялись тому, что одинокий мальчонка прошел этот путь, и прошел его так быстро.

Вы поймете и то, что автор не имеет возможности описывать злоключения, которые выпали на долю мальчика, поехавшего искать отца, не зная никакого адреса, не имея знакомых в Москве и не будучи даже уверенным, что отец жив и находится действительно в Москве, а не в Петрограде или вовсе в каком-нибудь другом городе.

До Оренбурга Талиб добрался поездом, а там на вокзале ночью у него украли халат, в котором были документы, выданные ему Пшеницыным на право проезда до Москвы, и письмо Федора своему другу, работающему в одном очень важном учреждении, название которого Талиб забыл, помнил только фамилию: Мухин. Хорошо еще, что жулики не украли тетрадку с завещанием. Талиб обычно держал ее за подкладкой халата, а в тот вечер вынул почитать и, поленившись положить обратно, сунул за пазуху.

Без документов ехать приходилось зайцем, то с мешочниками, то с дезертирами. Волгу он пересек на платформе с трехдюймовыми пушками, которые перебрасывали с одного фронта на другой.

Где-то возле станции Рузаевка Талиб несколько дней побирался в соседних с железной дорогой деревнях, пока его не взяли в свой поезд какие-то вооруженные матросы, едущие в Москву.

— Мы эсеры, — сказали Талибу в одном вагоне. — Социалисты-революционеры, борцы за крестьянское дело.

Вполне понятно, что Талиб не улавливал разницы между тогдашними политическими партиями. Поумней его люди и то путались. Талиб знал, что большевики — за рабоче-крестьянское дело, и эсеры казались ему почти большевиками. По крайней мере, на вторую половину, раз за крестьянское дело.

В двух вагонах этого же поезда тоже ехали матросы, мало чем отличавшиеся от матросов-эсеров. Такие же пулеметные ленты на бушлатах, маузеры на боку. Гармошка с гитарой постоянно звучали в их вагоне.

— Мы анархисты, — говорили эти матросы Талибу. — Самые революционные революционеры. Мы против всякой власти. Пусть каждый делает что хочет. Анархия — мать порядка. Понимаешь, азиат?

Талиб не понимал. Ему не нравилось, что его называют азиатом, но и те и другие матросы, в общем-то, Талибу нравились. К Талибу они относились неплохо, только посмеивались над его акцентом.

Однажды Талиб рассказал анархистам, зачем едет в Москву, и упомянул про клады, которые нашел его дедушка.

(К счастью, он не проболтался про то, что тетрадку везет с собой. Давно уже Талиб объяснял всем любопытным, что в тетрадке — святые молитвы, и в доказательство усердно читал вслух стихи Алишера Навои.)

Рассказ о кладах очень заинтересовал анархистов, и, чтобы скрасить длинную, медленную дорогу и сделать приятное уважаемым слушателям, Талиб кое-что присочинил.