Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

• Название: Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
• Автор: Василий Молодяков
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-94538-445-3

Книга историка В.Э.Молодякова – первое большое исследование по истории концепции „континентального блока“ Германии, СССР и Японии и усилий по ее реализации. На рубеже 1940-1941 гг. „континентальный блок“, каким он рисовался Хаусхоферу, Риббентропу и Сиратори, был возможен. Причем возможен в силу не „сговора диктаторов“ и тем более не „единства тоталитарных идеологий“, но в силу общности глобальных геополитических интересов трех сильнейших стран Евразии. Почему не состоялась „ось“ и кто в этом виноват? В первую очередь Гитлер – он остался верен атлантистским и русофобским настроениям своей юности, которые умело подогревали заинтересованные люди как в самой Германии, так и за ее пределами… Данное исследование – это, по словам автора, не последнее слово об истории несостоявшейся „оси“ Берлин-Москва-Токио, но прежде всего „информация к размышлению“.

---

Для Советского Союза пакт был важен сразу по многим причинам. Во-первых, избавив страну от угрозы немедленного участия в европейской войне, он дал ей почти два года передышки, «значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах».[298] Во-вторых, он оставил в изоляции Японию – на тот момент единственного действующего военного противника – и вызвал сильнейший кризис в ее руководстве. В-третьих, пакт вывел СССР из состояния международной изоляции, в которой он находился со времени Мюнхенской конференции. В конце 1938 г. Муссолини заявил: «То, что произошло в Мюнхене, означает конец большевизма в Европе, конец всего политического влияния России на нашем континенте».[299] Теперь московские остряки, еще осмеливавшиеся острить, с полным правом говорили: «Спасибо Яше Риббентропу, что он открыл окно в Европу» (приведено в мемуарах Хильгера).

Что же касается «политической и правовой оценки» пакта, превратившейся для СССР конца восьмидесятых в злободневную внутриполитическую проблему, то его ритуальное осуждение на Втором съезде народных депутатов СССР в 1989 г. было воспринято многими учеными и просто здравомыслящими людьми с изрядной долей иронии. Г.Л. Розанов резонно заметил: «Бессмысленны попытки выносить сегодня приговоры событиям тех далеких дней, а тем более объявлять их недействительными»,[300] – хотя его книга, откуда взята приведенная цитата, не свободна именно от таких тенденций. Не зря тогда в ходу была шутка, что следующей акцией будет «правовая оценка» Ям-Запольского мира Ивана Грозного с Польшей.

И пакт Молотова-Риббентропа, и Мюнхенское соглашение в равной степени уязвимы с точки зрения абстрактной «морали» и в равной степени объяснимы государственными интересами сторон. Но московский договор более значим потому, что это был договор естественных союзников, определявшийся близостью геополитических интересов, а не «экстремистских идеологий». Французский публицист А. Фабре-Люс комментировал: «Мы <Франция и Великобритания. – В.М.> обхаживали Сталина, говоря ему о чести, справедливости, свободе. Он ответил, что не хочет «таскать каштаны из огня» [Принятый за границей перевод известных слов Сталина о «любителях загребать жар чужими руками» из доклада на XVIII съезде ВКП(б).] ради нашей выгоды. Германия говорила ему о войне, разделе территорий, революции: это язык, который он понимал».[301] Много позже П.А. Судоплатов суммировал: «идеологические принципы далеко не всегда являются решающими в секретных отношениях между сверхдержавами – это одно из правил игры».[302] Железная логика геополитики на какое-то время взяла верх.

Глава пятая АНГЛОСАКСОНСКИЙ КЛИН

Наша главная цель в переговорах с СССР заключается в том, чтобы предотвратить установление Россией каких-либо связей с Германией.

Лорд Галифакс, 4 июля 1939 г.

Между нами говоря, я не люблю Коперника. Он смотрел через правильную сторону телескопа, что сильно преувеличивало проблемы. Я смотрю с другого конца – и все проблемы становятся куда проще.

Ф. Рузвельт – Ф. Франкфуртеру, 1943 г.

«Это все придумал Черчилль…»

Евразийские державы постепенно двигались к осознанию необходимости «континентального блока». Но не следует думать, что им мешали только внутренние факторы – взаимное недоверие, разница идеологий, фобии вождей, влияние прошлых обид и конфликтов. Были и внешние факторы, поскольку кошмар континентального блока давно тревожил атлантистских лидеров. 12 февраля 1919 г. британский военный министр Уинстон Черчилль говорил на заседании кабинета: «Если союзники не помогут России, Япония и Германия непременно сделают это, и через несколько лет мы увидим Германскую республику, объединившуюся с большевиками в России и с японцами на Дальнем Востоке в один из самых могущественных союзов, которые мир когда-либо видел».[303] Перспективу сочли нереальной и обсуждать вопрос не стали.

Новую волну тревог вызвал Рапалльский договор. Главы делегаций Ллойд Джордж, Барту, Исии, Факта, Бенеш – атлантисты, как на подбор, – немедленно направили гневное письмо канцлеру Вирту: «Приглашая Германию явиться в Геную… приглашающие державы засвидетельствовали свою готовность устранить все воспоминания о войне и дали Германии возможность честного сотрудничества со своими бывшими врагами… На это предложение, внушенное духом благожелательности и солидарности, Германия ответила актом, уничтожающим дух взаимного доверия, необходимый для международного сотрудничества, установить который было главной целью данной конференции… Немецкие представители… заключили тайно, за спиной своих коллег, договор с Россией и притом по тем самым вопросам, рассмотрением которых они были заняты в честном сотрудничестве с представителями других наций».[304]

Скоро стало ясно, что бояться, собственно, нечего – и Россия, и Германия были слишком заняты внутренними делами. Однако страхи не проходили. В 1925 г. некто Э. Гаррисон выпустил на эту тему роман «Красная камарилья».[305] Миссия Кухара в Берлин и Москву в 1927 г. вызвала очередную волну толков о союзе Японии, Германии и Советской России. Еще в 1921 г. Г. Байуотер предупреждал: «Некоторые из них <японских военных аналитиков – В.М.> зашли настолько далеко, что выступили за германо-русско-японский союз, который, они считают, может господствовать над миром. И они продолжали выступать в защиту этой идеи даже после революции и отпадения России <от Антанты – В.М.>».[306] Наконец, в марте 1935 г. британский дипломат В. Веллсли писал в служебном меморандуме: «К счастью, сейчас нет никаких шансов, что русские и немцы объединятся, но если только на смену Гитлеру придет некто с бисмарковским взглядом на добрые отношения с Россией любой ценой – единственно верная политика с германской точки зрения <выделено мной. – В.М.> – ситуация может измениться моментально, и Западной Европе будет противостоять германо-русско-японская комбинация, самая впечатляющая из всех, с которыми ей когда-либо доводилось сталкиваться. У нас есть все основания благословлять слепоту Гитлера и большевизм, которые делают это невозможным в настоящее время. Да продлит Господь дни их обоих!».[307] Так что Хаусхофер был прав: «Всякий изумится, узнав, что первыми, кто увидел забрезжившую угрозу такого континентального блока для англосаксонского мирового господства, были авторитетные англичане и американцы, в то время как мы сами, даже во Второй империи <1871-1918 гг. – В.М.>, еще долго не имели представления о том, какие возможности могли бы возникнуть на основе связей Центральной Европы с ведущей державой Восточной Азии через необъятную Евразию».[308]

Как-то раз в 1937 г. германский посол в Лондоне фон Риббентроп беседовал с тем же самым Черчиллем, в то время лидером оппозиционного крыла консерваторов. «В ходе этого разговора Черчилль проявил полную неуступчивость и без обиняков сказал: «Если Германия станет слишком сильной, она будет снова разбита». Когда мой муж <это комментарии вдовы Риббентропа к его мемуарам. – В.М.> ответил, что на сей раз это будет сделать не так-то просто, поскольку у Германии есть друзья, Черчилль заявил: «О, мы достаточно ловко сумеем в конце концов все-таки перетянуть ваших друзей на нашу сторону»».[309] Так и вышло.

Черчилль в 1937 г. – совсем не та мужественная и величественная фигура «британского бульдога», к которой мы привыкли под воздействием пропаганды военных лет. Тогда это был «генерал без армии», вечный оппозиционер, самый суровый критик правительства в палате общин – но без малейшего шанса снова войти в состав кабинета. Пройдет несколько лет, и людям, особенно за границей, будет казаться, что «старый добрый Винни» был у власти всегда. За его спиной была долгая политическая карьера, но знала она не одни только взлеты.[310]

Сын лорда Рандольфа Черчилля и американки Дженни Джером, Уинстон с юности любил приключения. В двадцать один год, не одолев высшего образования, он уже на военной службе, в двадцать четыре участвует в битве при Омдурмане в составе Нильского экспедиционного корпуса и сразу же пишет об этом книги. Британские политики никогда не чуждались словесности, но только Черчилль получил Нобелевскую премию по литературе. Он писал всю жизнь, писал много и охотно, а в иные годы жил в основном на гонорары. Однако в тридцати четырех томах юбилейного собрания его сочинений нельзя не заметить одной характерной черты: все это о «себе любимом», включая многотомные истории двух мировых войн, или о своих предках, начиная с отца и кончая первым герцогом Мальборо («Мальбрук в поход собрался»). Лорд Бальфур, друг покойного Рандольфа, назвал пять томов «Мирового кризиса» (о Первой мировой войне) «великолепной автобиографией Уинстона, слегка замаскированной под всеобщую историю».