Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

• Название: Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
• Автор: Василий Молодяков
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-94538-445-3

Книга историка В.Э.Молодякова – первое большое исследование по истории концепции „континентального блока“ Германии, СССР и Японии и усилий по ее реализации. На рубеже 1940-1941 гг. „континентальный блок“, каким он рисовался Хаусхоферу, Риббентропу и Сиратори, был возможен. Причем возможен в силу не „сговора диктаторов“ и тем более не „единства тоталитарных идеологий“, но в силу общности глобальных геополитических интересов трех сильнейших стран Евразии. Почему не состоялась „ось“ и кто в этом виноват? В первую очередь Гитлер – он остался верен атлантистским и русофобским настроениям своей юности, которые умело подогревали заинтересованные люди как в самой Германии, так и за ее пределами… Данное исследование – это, по словам автора, не последнее слово об истории несостоявшейся „оси“ Берлин-Москва-Токио, но прежде всего „информация к размышлению“.

---

Любовь к приключениям и славе привела Черчилля на англо-бурскую войну в качестве уже не солдата, а журналиста. Итог – сенсационные репортажи, плен, бегство из плена, очередная книга и место в парламенте. Не оттуда ли идет его германофобия (Германия поддерживала движение буров за независимость)? И не оттуда ли его русофобия? Общественное мнение России было на стороне буров, а в их рядах сражался добровольцем будущий военный министр Временного правительства Александр Гучков. Германофобия и русофобия были в числе главных мотивов деятельности Черчилля, который, подобно Гитлеру, Рузвельту и, в меньшей мере, Сталину, склонен был внимать не столько доводам рассудка (даже своего собственного), а «внутреннему голосу» – иррациональным филиям и фобиям. Для политика, обреченного такой властью, это страшно.

Рандольф Черчилль умер, когда Уинстону было всего двадцать, но успел передать ему свои политические связи. Среди консерваторов отец считался диссидентом, а сын и вовсе бегал из одних партийных рядов в другие, желая подольше находиться при власти. Властолюбие в Черчилле-младшем могло соперничать только с честолюбием. Его карьера была подобна ракете: в тридцать лет вице-министр колоний, в тридцать четыре министр торговли, в тридцать пять министр внутренних дел. Здесь он прославился тем, что отправил войска стрелять в забастовавших шахтеров и… был перемещен в адмиралтейство. «Уже тогда этот великий британский моряк, – съязвил четверть века спустя Уильям Джойс, – готовился защищать демократию».[311] На новом месте Черчилль с первого дня твердил о германской угрозе, требуя максимальной готовности к войне и немало сделав для этого. В смысле, для готовности. Да, пожалуй, и для войны тоже. Когда война все-таки началась, позиция Черчилля стала казаться мудрой и «государственной». И никто не задал вопрос, а не приближали ли войну эти заклинания о «германской опасности»? Жаль, что не задал, потому что через четверть века картина повторится, но уже в ином масштабе.

Первая мировая была не слишком удачной для Черчилля как морского министра: вспомним хотя бы провал Дарданелльской операции, вынудивший его подать в отставку. Тем не менее после непродолжительного – и совершенно «пиаровского» – пребывания на фронте мы видим его в кабинете Ллойд Джорджа министром вооружений, затем военным министром и министром авиации. В военное время Черчилль показал себя эффективным руководителем, если это не касалось планирования операций. Он был энергичен, умел убеждать и внушать доверие, не боялся открыто говорить о трудностях и даже порой преувеличивал их, нагнетая драматизм момента, а также научился манипулировать людьми по принципу «разделяй и властвуй».

Беда в том, что как руководитель Черчилль был эффективен только в условиях войны, чем разительно походил на Клемансо (до войны тот только однажды был премьером, притом неудачно). После победы избиратели дружно «прокатили» обоих «отцов отечества»: первого на парламентских выборах летом 1945 г., второго на президентских выборах в январе 1920 г., когда большинство голосов, вопреки ожиданиям, собрал не «тигр», а франт Дешанель, не уступавший строгостью пробора британскому лорду, но вынужденный уже через несколько месяцев уйти в отставку по состоянию здоровья (на предыдущих выборах 1913 г. он уступил «Пуанкаре-войне»). «Война все спишет» – этот принцип виден за многими действиями и Черчилля, и Клемансо. Война оправдывала диктаторские наклонности, тягу к единоличным решениям, использование служебного положения (например, секретной информации) в карьерных целях, репрессии против политических противников и т.д. Живя не в тоталитарном обществе, Черчилль нуждался в массовой поддержке, которую легко получал в «чрезвычайных обстоятельствах», ставших залогом и гарантией его пребывания у власти. Когда Первая мировая война закончилась, он активнее всех коллег по кабинету требовал военной интервенции в России: помните у Высоцкого: «Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году…».[312] Наверно, не только потому, что не любил русских вообще и тем более большевиков. Ему нужна была новая война для упрочения своих позиций – все-таки военный министр! Но Ллойд Джордж решил по-другому: отказался от продолжения интервенции прежде всего по финансовым соображениям (деньги считать он умел) и не воспользовался предлогом советско-польской войны 1920 г., как это попыталась сделать Франция. При очередной перетасовке портфелей Черчилль стал министром колоний, что воспринял как личное оскорбление, ибо метил в министры финансов, а на выборах 1922 г. и вовсе потерял место в парламенте. Через два года он вернулся и в палату общин, и в кабинет Болдуина, причем на вожделенный пост министра финансов. Здесь его деятельность сама собой пресеклась Великой Депрессией 1929 г., и пятидесятипятилетний Черчилль гордо удалился в оппозицию. На него стали смотреть как на человека прошлого.

Возвращение к власти могло состояться только в момент опасности, поскольку в мирное время Британия в «бульдоге» не нуждалась. Черчиллю был необходим враг, и этим врагом снова стала Германия, особенно после ее ухода с конференции по разоружению в сентябре 1932 г. С приходом Гитлера к власти он начал бить в колокола, привлекая внимание сначала к «гримасам» диктатуры, затем к милитаризации Германии и нарушению военных статей Версальского договора, хотя эти предупреждения, составившие Черчиллю репутацию провидца, – его сравнивали то с Иеремией, то с Кассандрой – постоянно опережали настоящие события. И тут у него появился мощный союзник – Антинацистский совет, он же группа «Фокус».[313]

«Фокус» был создан группой евреев-эмигрантов и их покровителей, а его президентом стал британский профсоюзный лидер Ситрин. Предупреждаю сразу: ни о каком «еврейском заговоре» речи не будет. Но роль еврейского фактора в британской политике предвоенного десятилетия настолько велика, что сбрасывать его со счетов нельзя: есть специальные исследования этого вопроса, среди которых надо выделить книгу израильского историка Н. Розе.[314] Палестина, находившаяся под управлением Великобритании по мандату Лиги Наций, стала одной из «болевых точек» империи. Бальфур, будучи министром иностранных дел, в 1917 г. обещал евреям создание «национального дома» в Палестине после войны, чем привлек их на сторону Антанты.[315] Форма «национального дома», однако, конкретизирована не была, а создавать в обозримом будущем независимое еврейское государство британское правительство не собиралось. Более того, оно ограничивало еврейскую эмиграцию в Палестину, чтобы не вызывать конфликта с арабским населением своих подмандатных или зависимых территорий – какой это «горючий материал», мы можем видеть из любой сегодняшней газеты.

Помимо влиятельной еврейской прослойки, которая включала лордов Ридинга (бывшего вице-короля Индии и министра иностранных дел), Сэмюэла (бывшего генерального комиссара в Палестине) и Мелчетта (отец и сын, магнаты химической промышленности), банкирский дом «лондонских» Ротшильдов и парфюмерных фабрикантов Сассунов, опекавших Всемирный еврейский конгресс (штаб-квартира в Лондоне) [Аналогичной организацией была Еврейская экономическая федерация (штаб-квартира в Нью-Йорке) во главе с Сэмюэлем Унтермейером и при участии влиятельного раввина Стефена Визе, объявившая в 1933 г. экономический бойкот Германии.] во главе с будущим первым президентом Израиля Хаимом Вейцманом, в британском истеблишменте сложилась группа так называемых «гоев-сионистов» (gentile Zionists), не-еврейских политиков, выступавших за создание еврейского государства. В нее входили в основном профессиональные лоббисты: Бланш Дагдейл, племянница и биограф скончавшегося в 1930 г. Бальфура, депутат-лейборист Исайя Веджвуд, который в 1928 г. ездил в Германию с лекционным турне в поддержку еврейской рабочей партии «Поалей Цион», близкий к Вейцману консервативный депутат подполковник Виктор Казалет и бывший министр колоний и доминионов Леопольд Эмери. Эмери был одним из ближайших соратников Черчилля (их так и называют «churchillians», «черчиллевцы») и в 1929 г. последовал за ним в оппозицию.[316]

После прихода нацистов к власти еврейские круги, прежде всего в США и Великобритании, заняли резко антигерманскую позицию. Это естественно: в Первую мировую войну они поддерживали Германию против России, в которой тогда видели главного врага евреев.[317] Черчилль особых симпатий к ним не питал (впрочем, юдофобом тоже не был), но «Фокус» верно угадал союзника, когда весной 1936 г. обратился к нему с предложением о сотрудничестве. На основании большого количества документов Д. Ирвинг и Дж. Чармли показали, как в данном случае антигерманские настроения Черчилля совпали с его… финансовыми трудностями, которые брались разрешить спонсоры «Фокуса» вроде кинопродюсера Александра Корда. Кстати, антигерманская пропаганда в Лондоне оплачивалась еще и из секретных фондов МИД Чехословакии: деньги оттуда получали не только многие газетчики, но лейбористские и профсоюзные лидеры, включая Бевина и Ситрина.[318]