Борис Дубровин - О годах забывая

• Название: О годах забывая
• Автор: Борис Дубровин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Борис Дубровин известен читателям как поэт. «О годах забывая» — первый сборник его прозы. В него вошли две повести: «Вдали и — рядом» и «О годах забывая».

В повестях показана жизнь и боевые дела советских пограничников, их нравственная чистота, высокое чувство долга, дружба и любовь. В самой сложной обстановке, в любых условиях, мужественно действуют воины-пограничники, проявляя беззаветную преданность Родине.

Герои книги сталкиваются не только о вражеской агентурой. Острые конфликты возникают и при решении коренных вопросов службы, воспитания воинов, семейных отношений. Автору удалось психологически верно показать сложный мир своих героев, их высокие душевные порывы.

---

Опять хрип или стон донесся до них. Девочка схватила Кулиева за рукав полувоенного френча.

— Он умрет? Умрет?

— Нет, нет. Там и мама твоя, и доктор, и Гюльчара, — стараясь быть бодрее, уверял Кулиев… «А может, пронесет, — думал он. — Атахан везучий. Однажды, когда опасность погибнуть была так велика, — он устоял. Это произошло во время землетрясения. Атахан Байрамов стоял на посту у знамени погранотряда. Ночью, предчувствуя катастрофу, закричали птицы, ишаки. Из домов кинулись кошки, собаки. Рвались с коновязи лошади, люди покидали дома и казармы. А Атахан у знамени стоял. Не ушел с поста. Тряхнуло! Как игрушечный, треснул потолок, и расступилась стена, кровля рухнула. Крики, стоны, паника!.. А Атахан у знамени стоял. Тряхнуло еще и еще! Люди гибли. Потолок обвалился, кособокая каменная глыба согнула штабной сейф, который находился в двух шагах от знамени. А Атахан у знамени стоял… Но сейчас?..»

— А вчера дедушка умер, — всхлипнула Юлька.

Дверь приемной распахнулась. В развевающемся халате, никого не видя, выбежала Наташа, метнулась к шкафу, выхватила инструменты — и обратно.

Стараясь не оборачиваться и не слышать ничего, но жадно ловя каждый звук, Кулиев увел Юльку в комнату Наташи. Вернулся в свою палату и Федор Николаевич.

— Ну как? — встретили его все одним вопросом.

— Ведь с нашего промысла… Такой парень!.. Со мной однажды последним глотком воды в пустыне поделился, а сам чуть концы не отдал. Такой парень!.. Ах, Атахан, Атахан!..

— Ну, жив он? Не выживет? — подступили к нему больные.

— Надо жгутом перевязать руку! Перевязали? — спросила бледная девушка, зябко кутаясь в халат.

— Я сказал Наталье Ильиничне. Она ответила, что бесполезно: это не задерживает рассасывание яда. Я предложил было дать ему водки, вернее, спирта! Но и это, говорит Наталья Ильинична, расширит сосуды, ускорит кровообращение и всасывание яда!

— Паутину, паутину или землицы комочек холодной приложить, — вмешался дед, — или раскаленной железякой на это место.

— Эх, дед! — с горечью сказал Федор Николаевич. — Тебя бы туда в консультанты. Ты хоть знаешь, о чем речь-то?

— Паутинки или землицы… Надысь… внучок руку порезал, так я живо!

— Змея укусила человека, змея, понимаешь, дедушка? — объяснила бледная девушка. — Змея!

— Своя, конечно, своя кровь дорога. Хоть и внучок, а все своя.

Дед упорно прикладывал ладонь к уху, вникая в разговор. Все говорили полушепотом, а дед согласно кивал головой, думая о внуке.

— Наталья Ильинична говорит, что, наверное, придется переливание крови делать, — сказал Федор Николаевич. Услышав знакомые, торопливо шаркающие шаги, он выглянул в коридор и увидел Гюльчару?

— Ну что?

Она отмахнулась, схватившись за голову.

В комнате Наташи на руках Кулиева, обняв куклу, заснула Юлька. Она всхлипывала во сне. Кулиев боялся пошевельнуться, чтобы не потревожить ее сон. Чего-чего, а баюкать он умел. И когда в ауле рос — в семье было шестеро младших, — и когда своя семья появилась — сын и двое дочерей. Сын-то в армии, танкист, не захотел, упрямец, пойти по отцовской пограничной тропе. Вот и утюжит на тяжелом танке Каракумы. И, главное, доволен…

Он вдруг ясно вспомнил один случай, который произошел с Атаханом в ту холодную зиму, когда он и Атахан в горах преследовали нарушителя. Мороз, ветер, сбивающий с ног, покрытая инеем овчарка, смуглое лицо Атахана, его огромные черные глаза… Они бегут с собакой за нарушителем, карабкаются в гору. Нарушитель увеличивает разрыв, и Атахан сбрасывает тулуп. Новая горная тропа, поворот… Нарушитель стреляет. Пуля пробивает воротник шинели Атахана. Он все еще не спускает собаку с поводка, хотя овчарка так и рвется. Вот он сбросил шинель, Атахан бежит без валенок, обмотки вмерзают в снег, а на нем глубокие кровавые следы его босых ног… Наконец он спускает собаку с поводка. Диверсант стреляет, и собака откатывается в сторону. Босой, с одним автоматом, Атахан все-таки настигает нарушителя, заставляет бросить оружие, связывает задержанного и ведет на заставу…

Кулиеву верится: как тот диверсант, так и смерть промахнется на этот раз.

С невозмутимым видом в комнату медленно вошел доктор.

— Ну, Тахир Ахмедович? — прошептал Кулиев.

— Если бы не Иванова, все давно было бы кончено… И Гюльчара…

Оба разом обернулись, когда Гюльчара крикнула из-за двери:

— Доктор!

И Тахир Ахмедович бросился к больному.

Кулиев неуклюже высвободил затекшую руку, посмотрел на часы, в окно. Рассветало…

Когда вошли доктор и Наташа, черные круги под их глазами отчетливо проступали в лучах восхода.

Наташа приняла из рук Кулиева дочь. Кулиев выжидающе поднялся, глядя на доктора.

— Для гарантии необходимо срочно получить из Ташкента новую поливалентную сыворотку. Она помогает от укуса любой ядовитой змеи.

Кулиев на цыпочках двинулся из комнаты и в дверях обернулся:

— Спасибо, сердечное спасибо! А с Ташкентом сейчас же свяжусь…

Он притворил за собой дверь, и тут-то Наташа пошатнулась от усталости и упала бы, но доктор поддержал ее:

— Устала?

— Ну что вы!.. — как можно естественней попыталась возразить она и присела: в глазах поплыли крути.

Тахир Ахмедович подождал, когда она придет в себя и ей станет лучше. Потом он внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Да, Наташа, это, пожалуй, единственное решение. Все сделано вами верно и быстро. Я говорю о наркозе. Надеюсь, он замедлит и действие яда. Вы поступили смело и правильно, не став меня дожидаться. Иначе от нейтротропного яда Атахана бы не уберечь.

Тахир Ахмедович не скрывал гордости за Наташу. Когда в свое время Кулиев попросил его взять девушку в больницу медсестрой, она была еще совсем «зеленой». Неприспособленность Наташи к жизни пугала врача. Но в схватке со смертью этой ночью Иванова самостоятельно сделала многое, чтобы победить. Теперь никто бы не отважился, как пять лет назад, назвать Наташу цыпочкой на каблучках. За пять лет это первый случай укуса, первый блин, но не комом. Да, обо всем ли она позаботилась?

— Тахир Ахмедович, — не двигаясь с места, уронив руки, обратилась к нему Наташа. — Тонизирующие препараты я ввела, укрыла его теплым одеялом, обложила грелками… Гюльчара на кухне… Следит, чтобы были наготове горячий чай, кофе… О молоке и бульоне я тоже сказала…

Тахир Ахмедович улыбнулся, наклонив голову. Выделение яда принимают на себя почки, поэтому больному нужно пить как можно больше жидкости, вообще необходимы мочегонные препараты. Но Наташа позаботилась и об этом. Если Кулиеву удастся достать поливалентную сыворотку в Ташкенте, то можно будет надеяться…

Вдвоем с Наташей они снова направились к больному.

— Я подежурю, будьте спокойны, Тахир Ахмедович, — проверяя теплоту грелок и плотнее укрывая Атахана, сказала Наташа. До утра не отходила она от постели больного, приказав Гюльчаре строго-настрого отдыхать: «Гюльчара, ты и так носилась, как девчонка, да еще с твоим ревматизмом».

— Сама бы отдохнула! — вздохнула Гюльчара.

…Ранним утром приехали с нефтепромыслов начальник участка и комсорг. Они не верили, что беда случилась с Атаханом: он должен был находиться в санатории, в Крыму, а он чуть не отдал богу душу в этой больнице. Накоротке узнали кое-что от Федора Николаевича. Он пытался рассказать, как всем ночью здесь было невмоготу… С особым значением добавлял: «Если бы не Наталья Ильинична Иванова, пиши пропало… Мне ногу спасла, а ему, почитай, жизнь… Да, красивый был Атахан…»

— Почему вы, Федор Николаевич, в прошедшем времени о его внешности вспоминаете? — спросил его комсорг, держась всегда, а тем более со знатным бурильщиком Федором Николаевичем, подчеркнуто уважительно.

— А потому… от укуса-то всего перекосило.

— Как, и лицо?

— Именно!.. — Федор Николаевич помрачнел.

Начальник участка, Керим Ишмурадов, не слишком огорчился:

— Во-первых, такого бурильщика любая красотка полюбит, а, во-вторых, может наладится. Медицина, знаешь, всякие сыворотки… — тут его познания были значительно скромнее, нежели в области нефтепромыслов, поэтому он сделал многозначительную мину, и они распрощались.

А вечером из своего райкомовского кабинета, глядя на закатное, быстро меркнувшее небо, Кулиев в четвертый раз звонил в правление колхоза, расположенного недалеко от больницы.

— Доктор, Тахир Ахмедович, дорогой, извини, что часто беспокою, но из Ташкента наверняка обещали прислать сыворотку. Может, еще напомнить?

— Зачем?

— Как зачем? — ахнул в трубку Кулиев. — Неужели поздно? Ударило в сердце. Неужели прозевали Атахана?!

— Незачем: сыворотку ввели. Из Ташкента Карпенко на самолете привез. Спасибо вам! Больному лучше…

Больному было еще не очень хорошо. В маленькой комнатушке, спешно оборудованной под изолятор, около Атахана сидел худощавый человек с впалыми щеками аскета. Бледно-зеленые глаза улыбались, а чуткие, как у музыканта, руки с тонкими вдохновенными пальцами лежали на коленях. И в этих руках гарпитолога Карпенко побывали сотни кобр, гюрз, эф. Истинных мастеров всегда отличает естественная будничность поведения. Так и этот художник, а его за глаза называли художником, деловито говорил: