Борис Дубровин - О годах забывая

• Название: О годах забывая
• Автор: Борис Дубровин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Борис Дубровин известен читателям как поэт. «О годах забывая» — первый сборник его прозы. В него вошли две повести: «Вдали и — рядом» и «О годах забывая».

В повестях показана жизнь и боевые дела советских пограничников, их нравственная чистота, высокое чувство долга, дружба и любовь. В самой сложной обстановке, в любых условиях, мужественно действуют воины-пограничники, проявляя беззаветную преданность Родине.

Герои книги сталкиваются не только о вражеской агентурой. Острые конфликты возникают и при решении коренных вопросов службы, воспитания воинов, семейных отношений. Автору удалось психологически верно показать сложный мир своих героев, их высокие душевные порывы.

---

— Нет, нет! Ты лжешь! Ты злой! Ты хочешь, чтобы я встречалась с твоим Митей. «Он — человек с большой буквы, он славный парень, он — блестящий летчик, вот кто тебе нужен», — передразнила она тогда Игоря, который все правильно предугадал. Неужели всем военным летчикам дано такое чувство интуиции, предвидения, зоркости? Как больно вспоминать, как стыдно вспоминать: да, именно в тот день в их квартире они остались одни. Ее поразили переполненные неожиданной восторженностью глаза Георгия, устремленные на нее. Да, да, потом, потом она все переоценила, а тогда так впивала сияние этих глаз, так впитывала слова первого признания, клятвы в верности…

Наташу оторвала от воспоминаний Юлька. Она показала ей свой рисунок и, снизу вверх заглядывая в глаза, ожидала одобрения. На белом листе бумаги дерзко и беспомощно пестрели цветные штрихи, и все же в общем контуре угадывался облик Атахана.

— Мама, я буду его рисовать, чтобы у меня был Атахан, у Гюльчары, у дяди Феди, у тебя…

— Рисуй, рисуй! — Наташа быстро заточила зеленый карандаш.

— Пограничный цвет! — эрудированно пояснила дочь. Это пограничник, оставляя письмо и овощи Атахану, увидев ее зеленые рисунки, обронил: «Пограничный цвет!»

И опять Юлька взяла карандаш таким же движением и так же чуть набок склонила голову, как Георгий… И опять не стало границ между Наташей и Георгием. «Может, исправится, одумается. Он же отец моего ребенка… Всякое бывает, может, кем-то увлекся…» Но брат ее был прав в оценке Георгия.

Игорь, став офицером, уехал в далекий гарнизон, но продолжал следить за судьбой сестры и знал о происходящем. Увлеченная речами о пустыне, так артистически произносимыми Георгием, Наташа ринулась в Каракумы, едва они расписались. Игорь видел, как нелегко удалось скрыть Огаркову свое неудовольствие, раздражение, как он попробовал прибегнуть к помощи Игоря, сказав: «Убедите ее, ей в институт надо, она решила стать медиком. Я-то диплом инженера имею. Поработаю немного в Туркмении и вернусь к ней в Москву. И потом в Москве комфорт, а Наташа избалована. И что она там сумеет сделать?»

— Вы ее убедили, вы и разубедите! — ответил Игорь, оставаясь с Огарковым на «вы».

Но и у Наташи прорезался характер. И они оказались в Туркмении.

Прошли годы… Она была обманута. Но сейчас Наташа не знала, что будет с ней, если появится Георгий!

Юлька продолжала дорисовывать зеленым карандашом портрет Атахана. Понимала ли она свои рисунки? Нет! Не понимала и Атахана. И все же что-то водило ее наивной рукой, что-то звало ее к хмурому человеку с изуродованным лицом, как будто девочка не могла выбрать из десятков больных другого. Многие одаряли ее сладостями, нежными словами, похвалами, потакали ей, прощали шалости. А все-таки она шла в изолятор, а все-таки она, шестилетняя кроха, временами вела себя мудрее взрослой, поражая Атахана тактом, почти женской жалостью. И безмолвный союз двух душ — детской и взрослой — укреплялся. И Наташа, возвращаясь из института с вечерних лекций, начинала с некоторым удивлением отмечать перемены в Юлькином характере. Ее дочь! Она всегда под руками, и все же руки до нее не доходят. Она с ленцой. Но сегодня третий раз влажной тряпкой протерла пол в изоляторе. Ну что понимает это создание? Ничего! Почему же тогда, показывая матери портрет Атахана, так испытующе смотрит ей в лицо? Словно взрослая — эта соплячка Юлька, а ребенок — она, Наташа… Создается впечатление, будто по воле Юльки Наташа лишний раз заходит в изолятор. Смешно! А с каким грустным упрямством Юлька молча пытается ей что-то внушить своими рисунками! Вот был бы сейчас рядом Игорь… Как бы он объяснил все это?..

И ей так захотелось побыть около Игоря, посмотреть на него, поговорить с ним. Игорь… Игорь…

Судьба Игоря складывалась не так-то просто.

Игорь до педантичности был помешан на аккуратности, точности и чистоте.

Вот и сегодня, заметив на правом крыле своего истребителя пятнышко, Игорь поморщился, точно у самого на плече застряла крупинка грязи. И поэтому при посадке Игорь будто не колесами, а своими ногами ударился о бетонку. Заруливая на стоянку, правым колесом он прошел по выбоине с таким ощущением, словно на глазах у механика Денисюка споткнулся на ровном месте.

Игорь стремился «всегда поступать так, как надо. Не опаздывал ни на минуту. Говорил о необходимости быть непреклонным при исполнении долга и делать все точно и вовремя. Но дома, с женой, менялся. И удивительно: без всякого насилия над собой и своими принципами. Уступал прихотям жены, ее капризам, ее вкусам, понимая неизбежность этого…

Жена засыпала поздно. Он не слышал, как щелкал выключатель настольной лампы, уже спал. Ровно в шесть утра без будильника открывал глаза и тихо выскальзывал из постели, неслышно прикрыв плечо жены одеялом. На цыпочках пробирался в соседнюю комнату, делал зарядку и еще в трусах после душа готовил завтрак. Жена улыбалась спросонья: улавливала запах кофе. Чашку Игорь ставил на столик, около лампы и книги с закладкой. Жена просыпалась с улыбкой. День начинался улыбкой жены! Вряд ли Игорь и себе бы признался, что начал ухаживать за Ириной потому, что боялся неудач с девушками, более привлекавшими красотой. Теперь, когда они казались неразделимы, Игорь вовсе не думал о прошлом. Ее лицо, особенно карие блестящие глаза, всегда неиссякаемой новизны. И то, что не было ребенка, о котором мечтали, еще больше сближало их ожиданием…

Игорь сам не заметил, как стал прислушиваться к разговорам о собаках. Как-то подвернулась книга по собаководству… Но заводить собаку неудобно: Ирина боязлива. Да и хлопотно. И все же, когда Муромцев сообщил, что за сорок километров в поселке можно взять трехмесячного щенка доберман-пинчера, Игорь сказал об этом жене, как о чем-то решенном, и тут же, хотя вечером собирались на концерт, сел в газик и уехал за «неожиданностью».

Оказалось, не Игорь будет выбирать, а мать щенков определит, достоин ли он взять ее сына. Сперва слова хозяйки Игорь принял за шутку, но лицо его стало серьезным, когда мощная сука испытующе посмотрела на него и послышалось ее рычание. «Неужели не понравился?» — со страхом подумал он. Всякое случалось во время полетов, и не раз выручала Игоря молниеносная реакция. Но перед глазами доберман-пинчера, при звуках рычания, рвущегося из оскаленной пасти, он растерялся. И собака, уловив его трепет, удовлетворенная, подошла вплотную и молча обнюхала. И он вздохнул. Вот как беспокоится! Вот она материнская забота! А ведь и правда: родное от родного отрывается.

Собака стихла, завиляла обрубком хвоста и отошла в сторонку.

— Разрешила, — с улыбкой, облегченно вздохнула владелица. И тут под высоким тополем — турангой Игорь увидел два комочка — двух щенков. Кожистый жесткий лист тополя спорхнул с ветки на пуговку носа черного щенка. Тот открыл глаза, увидел неподалеку присевшего на корточки Игоря. Он манил щенка к себе. Малыш ткнулся носом в бок своего коричневого братишки, поднялся, подошел к Игорю и, завиляв хвостом, вернулся к матери. Коричневый подбежал бодрой рысцой, обнюхал и громко залаял.

Игорь с притворной строгостью топнул ногой. Щенок перекувырнулся, отряхнулся и тоже побежал к матери.

— Как его зовут? — Игорю приглянулся коричневый.

— Аякс.

— Я беру Аякса!

— Но он — в деда. Злобный, нетерпеливый. Расталкивает всех, когда тянется к еде. А свою мать кусает, если она мгновенно не дает молока.

— Я беру Аякса! — Уж если он брал, то — трудного «ребенка». Игорь интуитивно всегда искал труднейших путей. Так было в технике пилотирования, покрышкинской стратегии боя, покрышкинской манере полета на повышенных перегрузках. Игорь всегда что-то искал, открывал и, случалось, находил.

Завернутый в тряпку Аякс лежал на коленях у Игоря и дремал.

Из машины Игорь посматривал на проносящиеся силуэты саксаула — дерева пустыни. Он совсем не имеет листовых пластинок (сберегает влагу). Игоря снова привлек саксаул: он чем-то напоминал иву. Давно бы следовало выпустить марки с изображением саксаула, карагача, арчи, думал он, представляя заранее, в каком из своих альбомов он разместил бы марки с ликами пустыни.

Через дорогу широко переваливало курчавое пыльное облако овечьей отары. Машина, шедшая впереди, замедлила ход, и Игорь увидел в ней миловидную женщину, с обожанием смотревшую на Огаркова. Тот был в чесучовом костюме. Плечистый, уверенный в себе, крупные черты профиля рисовались отчетливо.

Вот он — Георгий Огарков…

Смутная тревога охватила Игоря. Почему он бросил Наташу и не помогает ребенку? И известна ли истинная причина их разрыва?

Давно уже освободилась дорога, давно отвернула в сторону машина с Огарковым, а Игорь все никак не мог отделаться от гнева. «Обманув Наташу, обманул и меня. Но почему обманул? А если разлюбил? Или не любил? Говорил ли Огарков со мной откровенно? И есть ли кто-нибудь, с кем он откровенен? А ты, ты сам со многими откровенен? А разве жизнь идет просто? Всё в становлении: и твои чувства, и отношения, и — его, и — Наташи, и — всех. Все меняются… Меняются? Да! Но не изменяют чему-то главному в себе!»