Ирина Мамаева - Ленкина свадьба

• Название: Ленкина свадьба
• Автор: Ирина Мамаева
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

Ирина Мамаева родилась в 1978 году в г. Петрозаводске (Карелия). Закончила сельскохозяйственный факультет Петрозаводского ГУ, заочно училась в Литинституте. Работала на заводе, на ферме, художником, берейтером (объездчиком лошадей) на конном заводе, менеджером в строительной фирме, редактором в издательстве. Сейчас — корреспондент районной газеты.

За свое первое прозаическое произведение — повесть “Ленкина свадьба” получила поощрительную премию общества “Открытая Россия”.

Участник IV форума молодых писателей России.

Все персонажи повести являются вымышленными.

Любое совпадение — чистой воды случайность.

---

Покачивая бедрами, к нему подошла Митькина. Точнее, не то чтобы к Юрке, так, к пустому сиденью. Медленно, качнувшись, и уже не так изящно, как под елками, задрала ногу и стала поправлять чулок.

— Тебе помочь? — спросил Юрка.

— Помочь.

— Выйдем.

И они вышли.

Ленка стояла одна-одинешенька посреди зала.

— Любовь-то, ведь она — все слезы, Леночка, — баба Лена гладила рыдающую Ленку по голове, — если любишь — наплачешься. И не только слезы, но и унижения. Ей, любви, сто раз надо в ноженьки поклониться.

— Но я все равно хочу любить, бабушка, — Ленка неожиданно обняла

бабушку. — Я так тебя люблю, так люблю. И маму с папой люблю. И Юрку люблю… и всех вообще… Отчего же так больно?

— Поплачь, милая, поплачь. Завтра воскресенье — пойдем на кладбище к прабабушке с прадедушкой, попросишь у них совета, что делать, скажешь: Натальюшка, Ефимушка, подскажите уж вы мне, как быть.

Глава 7

С утра, после смены, Ленка зашла домой за бабушкой, и они отправились на кладбище.

Кладбище было рядом с деревней. С перекрестка налево, за табличку с надписью “Куйтежи”, мимо турнепса, и снова налево, в лес. По воскресеньям с утра — мертвые принимают до двенадцати дня — туда и оттуда всегда тянулись люди.

Среди одинаковых, заросших могилок с деревянными покосившимися крестами баба Лена сразу отыскала свои, родительские. Рядом были схоронены ее братики и сестрички, не дожившие и до десяти лет. Но это что, это — у всех. В то время всех детей сохранить семье было неслыханным счастьем. А может, и несчастьем — их ведь еще надо было прокормить…

Баба Лена пошла с вазочкой из пластиковой бутылки к озеру за водой, а Ленка села за столик перед могилками. Она собралась с мыслями и обстоятельно, тихонько рассказала прабабке и прадедке все, как было. Про Юрку.

Ленке казалось, она чувствует, что баба Наталья и деда Ефим действительно пришли через ворота кладбища с того света и внимательно ее слушают. И что они обязательно ей помогут, хотя она ни о чем и не просила.

Потом Ленка рванула на озеро, где ее должна была ожидать Любка.

Любка там была — валялась голая на песке, раскинув руки в стороны и накрыв лицо платком.

Ленка, немного смутившись, присела рядом и, не зная с чего начать разговор, сказала то, что слышала утром на кладбище:

— Говорят, сегодня мясо будут давать.

Зарплату в совхозе по-прежнему выдавали отчасти продуктами: мясом, молоком. Молоко можно было брать каждый день. Брали сразу помногу: ставили в теплое место, чтобы скисло — сепаратора ни у кого в деревне не было — снимали сметану, сбивали масло, сами делали творог. Мясо получали, когда какая-нибудь корова заболевала, или не могла отелиться, или не могла оправиться после отела, и ее приходилось забивать. В конце зимы, весной коров резали часто — сказывалась нехватка кормов, осенью же, когда сытые коровы не желали добровольно отдавать богу душу, специально резали выбракованных. Телят сдавали в город, на мясокомбинат — так было выгоднее.

Любка лениво повела головой и тут же резко хлопнула себя по ляжке — убила комара.

— Не нашу ли Келли зарезали? — испуганно спохватилась Ленка и сама же себя успокоила. — Не, наша с утра была жива…

— Да че ты все о коровах-то!

— А о чем же? — растерялась Ленка.

— Че я тебе, блин, расскажу, Ленка! — зашептала Любка, натягивая трусы. — У Ломчика мать с этим черным вчера в райцентр умотали, фатеру оставили… так что

все — фару-рару. Дома у них — полный порядок: телек-видик, пальмочка искусственная в углу — не хуже городских устроились. Что-что, а деньги у черных есть, сама знаешь. Я так думаю, что Васо этот уже дом себе не подыскивает, в смысле, что подыскал уже Ломовых фатеру. А че? И денег тратить на покупку не надо, да и не продадут деревенские, сама знаешь, больно черных не любят. И мать-то ломчикова, блин, — клевая баба, на самом деле. Я как-то к ней раньше не приглядывалась. А тут на фотографии как женщину ее разглядела — самое то для мужика. Он же перво-наперво им новую кровать из города привез, а с сеткой они кровать Таньке отдали — у нее девок куча, спать не на чем. Так вот, выпили мы еще водки и на этой самой кровати, — Любка потрясла Ленку за плечи, — слышишь?

— Че — на кровати? — Ленка не понимала, о чем она.

— Да то самое!

Ленка пораженно уставилась на Любку.

— И ты смела?..

— А че я — хуже других? Анька-то Митькина давно уже с Репой, с Аркашей. И Сонька Танькина, и Маринка, сестра Репы, и Анька-мелкая.

— И Анька? Она же на два года младше нас.

— Вот и я про то, — обрадовалась Любка, — Анька младше нас, а уже с опытом. И я теперь — с опытом, — Любка с самодовольно-глупым видом завалилась на спину, в песок.

Ленка молчала.

— А че ты не спрашиваешь, как оно? — обиделась Любка.

— Как оно? — послушно спросила Ленка.

— Он, оказывается, такой большой! Ну… х… — Любка возбужденно размахивала руками, рассказывая. — А я такая… А он тут ка-ак… И потом…

— …Люба, а ты его любишь?

— Кого? — осеклась Любка, не соображая, про что ее спрашивают.

— Васю Ломова.

— Ломчика?! Была нужда.

— А как же ты тогда с ним… это… если не любишь?

— Ну ты и дура!.. — Любка обиженно отвернулась.

Замолчали.

День начинался хороший: солнечный, безветренный. Озеро было спокойно, и лодки лежали на водной глади, как на тарелке. Тихо-тихо было кругом, только комары время от времени позванивали над ухом, только за спиной в лесу нет-нет да что-нибудь потрескивало, еле слышно ухало, жило.

Ленка лежала головой в тени, под веткой кривенькой елочки, приткнувшейся на самой границе леса и пляжа. От иголочек к траве тянулась едва заметная паутинка, и Ленка, заметив ее, разглядывала узор. Она видела, понимала и замысел, и конечный результат. Замысел, придумка — природы ли, бога — что должно было получиться — ровная завораживающая геометрия пересечений, и итог — творение паука, который, отвлекаясь или не имея достаточного опыта, кое-где напортачил, сбил рисунок, а потом испуганно заделывал дыры. И так это мило было, просто и понятно Ленке, что ей хотелось плакать. Она думала о Юрке.

“Мы ждем удачи, щурим веки, но плотно сжатые ресницы нам не дают прозреть вовеки — увидеть божьи колесницы!” — вертелось в Ленкиной голове.

— Искупаемся? — опять стаскивая трусы, позвала Любка.

Ленка согласилась, но медлила: последовать ли подружкиному примеру и купаться голышом или нет. Решила поступить, как Любка, и быстро скинув с себя одежду, бросилась в воду.

Через полчаса, наплававшись, вылезли и снова развалились на песке. Любка уже отошла, не сердилась на Ленку, но думала о своем.

— Любка, — начала было Ленка, — а как же так, помнишь, Колька-дурачок на совхозной машине Акимыча задавил?

— М-м…

— А как же его не посадили?

— Ему штраф назначили, восемь тысяч — он выплатил. Это же наш какой-то родственник, то ли двоюродный дед мой, то ли троюродный дядя — пое-кто… Ну маманя и дядьки в Юккогубе деньги разделили, пропили и рады, а что еще надо? Да и сам Акимыч — пьянчуга еще тот был…

— Ну, как же, — удивилась Ленка и даже приподнялась на локте, — был

человек — и нету, какой бы ни был, а человек все же…

— А-а-а… — Любке было лень разговаривать.

Ленка задумалась.

— А правда, что Колька-дурачок на Соньке, Танькиной старшей дочке, жениться собрался?

Колька-дурачок был парнем видным, рослым, с белыми волосами и на удивление голубыми глазами. На лице его всегда блуждала детская кроткая улыбка. Но та же Сонька рассказывала, что спецшколу в райцентре он закончил с одними пятерками и даже с грамотами. Самое главное же — Колька не пил. И Акимыча он задавил не спьяну, а сослепу, по глупости, не заметив.

Долго лежали молча.

— О-ой, что я тебе забыла сказать-то! — вдруг всполошилась Любка, даже закурила, — Юрка-то твой вчера с Репой подрался!

— И что? — испугалась Ленка, — да говори же! Что с Юркой?!

— Да ничего, че ты так испугалась? Ну, глаз подбит… Что ты так за него переживаешь? Они же с Репой из-за Митькиной сцепились.

— Из-за Митькиной? Нет, не из-за Митькиной! Это… потому, что Юрка за Аркашу заступился. Юрка смелый!

— Да нужен, блин, ему этот Аркаша!

— У Аркаши стихи хорошие!

— Ну, мать… Ты-то, блин, откуда можешь знать, хорошие или нет?! Ай, не буду я с тобой спорить. У меня сегодня настроение хорошее, — и покровительственно похлопала Ленку по плечу, — в магазин пора.

В день выдачи мяса в деревне с утра начинался переполох. Очередь у магазина собиралась еще на час раньше, ругались в очереди яростнее, и без очереди уже никому было не пролезть: первые могли выбрать лучшие куски. Как ни странно, люди не роптали. Помнили, наверное, середину девяностых, когда денег не платили вовсе и кроме мяса и молока два раза в неделю давали хлеб: четыре буханки черного и две буханки белого на семью. А семьи в деревнях большие. Что тут говорить, сейчас все-таки давали деньги, и на них в Юккогубе можно было купить хочешь — еще мяса, а хочешь — и колбасы.