Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 1

• Название: Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
• Автор: Юрий Тубольцев
• Издательство: Полиграф сервис
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86388-148-3

Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.

В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.

---

— Увы, ты не знаешь римлян, — понуро ответил он. — Мои всадники помещены в гуще их войск и находятся как бы в оцеплении. Но, даже если бы подобный план удался… этим я погубил бы Нумидию.

— Чушь! Ты губишь ее теперь своим предательством нашего всеафриканского дела! Скоро сюда вернется Ганнибаал и приведет с собою закаленное победоносное войско! Его головорезы — не ровня тому сброду, с которым был вынужден выступать против матерого врага мой отец. От твоего обожаемого Сципиона перья полетят! И не только из султана на шлеме! Их, этих поганых италиков, всех порубят в наших степях, как полчища Регула!

— Римляне победят, — задумчиво проговорил Масинисса. — Я не видел Ганнибала, но зато я знаю Сципиона, и этого достаточно. Я не могу обрекать на рабство Родину из-за своей прихоти… К тому же… ведь ты… не любишь меня…

— Ах, вот в чем дело! Они наклеветали на меня, обрядили мою репутацию в отвратительные лохмотья кляуз! — гневно закричала она. — Признайся, он, этот тиран, марал меня грязью, наплел тебе что-нибудь про своего легата или про самого себя?

В этот миг у нее мелькнула мысль использовать возникшую ситуацию и развить затронутую тему, дабы обвинить полководца римлян в якобы учиненном над нею насилии, но скорее чутьем, чем умом, она поняла, что с нынешним Масиниссой такой номер не пройдет: он ей не поверит. Потому, круто изменив тон, Софонисба трогательно воскликнула:

— И ты, Масинисса, мой друг, мой муж, мог поверить, будто я строила им глазки или чему-либо в таком роде!

— Прекрати, — сморщившись, сказал Масинисса, — ничего подобного не было. Сципион никогда не унизится до сплетен. А вот сама ты проболталась… Видно, ты и им предлагала свои сокровища, да только, ясное дело, безуспешно. Их так запросто не проведешь.

Тут Софонисба окончательно убедилась, что Масинисса действительно теперь уже не только нумидиец и потому ей с ним не совладать. Она сникла и затихла, мысленно проклиная судьбу и римлян, и особенно — римлян, отнявших у нее власть не только над союзной страной, но даже — над мужчинами.

Некоторое время Масинисса молчал, собираясь с духом, потом заговорил с угрюмой торжественностью:

— Я, в самом деле, пришел освободить тебя, Сафанбаал, моя несчастная жена…

Произнеся ее имя в такой, давно забытой транскрипции, ибо, как только она сделалась женою Сифакса, он стал именовать ее по-латински, Масинисса содрогнулся и долго пытался проглотить комок, вдруг возникший в горле. Наконец тяжело продолжил:

— Я пришел освободить всех нас: и меня, и римлян, и тебя саму от злосчастной жизни, наполненной предательством и ложью, замешанными на чудовищно обольстительных чарах… Это единственный род свободы, доступный для тебя. До сей поры твое существованье, являя грязь в своей основе, в глубине, в то же время ослепляло мир внешним блеском и славой, но теперь судьба-оборотень возжелала подвергнуть тебя публичному позору, пробудив при этом, может быть, глубинное величие твоей истерзанной превратностями души, и покарать тебя за преступную жизнь долгой мучительной смертью, каковая, начавшись как раз в день нашей свадьбы, должна закончиться в италийской тюрьме после триумфа римлян. Я намерен сократить твои страдания и указать тебе легкую удобную дорогу в подземное царство Баал-Хаммона…

Софонисба продолжала сидеть с опущенной головою, словно придавленная прозвучавшим приговором. Сейчас она впервые всерьез подумала о богах, так как Масинисса представлялся ей слишком ничтожным человеком, чтобы оказаться способным самостоятельно, без внушения свыше произнести такие грозные слова.

Сделав несколько глубоких вдохов, Масинисса возобновил суровую речь:

— Тот болван у входа отобрал у меня кинжал, думая, будто сумел обезоружить Масиниссу. Ничтожество! Он не знает, что значит быть царем. Ему и не вообразить столь чрезвычайной жизни, этого вулкана страстей, кипящих от жара бурлящей в недрах страны лавы целого народа. Ему неведомо, что царь повелевает тысячами людей и распоряжается тысячами сундуков с золотом и прочими драгоценностями, что он казнит и милует по своему произволу, любит и приказывает любить себя, по мановению его жезла хохочут или рыдают толпы людей, пред ним падают ниц, лобзают его следы, к нему взывают в молитвах… и что, при всем том, он постоянно в укромном месте носит с собою яд…

— Вот он, этот кусочек концентрированной смерти, — говорил он, извлекая из-под воинского плаща медальон и вскрывая его двойное дно нажатием скрытой пружины.

Увидев яд, Софонисба снова гордо выпрямилась и решительно посмотрела в глаза нумидийцу, в который раз повергнув его в трепет.

— Скажи, Масинисса, не из страха ли ты предлагаешь мне это угощенье? Не боишься ли ты, что я все-таки одолею тебя и уведу от римлян? — лукаво и почти весело спросила она.

Нумидиец резко дернулся, с трудом удержавшись на месте, и стал дико вращать глазами.

— Умолкни, не оскверняй мгновенья расставания жестоким подозреньем, — глухо выдавил он из себя несколько слов.

— Ну что же, достойный свадебный подарок, — уже серьезным тоном промолвила она, принимая медальон. — Ты, Масинисса, действительно оказываешь мне услугу, но не тем, что избавляешь от плена, а тем, как ты это делаешь. Я не страшусь пыток и казни, не боюсь и смерти, но предпочитаю достойную смерть, то есть такую смерть, которая служит живым, вдохновляет, воюет, одерживает победы и ликует. Ты жил в Карт-Хадаште и конечно же знаешь, что основательница нашего города наперекор всем убила себя, дабы не стать женою постылого дикаря. Да, мужчины у нас теперь трусливы и мелки, но женщины не таковы, и пусть смерть моя осветит согражданам вершины духа и научит их мужеству! Расскажи им, Масинисса, о том, как победила оковы, римлян и своих слабохарактерных мужей Сафанбаал, и, если оплошают Ганнибаал и Газдрубаал, пусть в решающую битву карфагенян ведут через смерть ставшие бессмертными Элисса и Сафанбаал! Позаботься также, чтобы мои рабыни оказались в Карт-Хадаште и поведали всем о том, что узрели сегодня их глаза.

Софонисба спокойно, плавным красивым движеньем передала яд служанке, и та, растворив камешек в чаше с лучшим греческим вином, поднесли янтарного цвета напиток царице.

Масинисса безотчетно рванулся к ней, но в этот момент центурион и два его солдата вбежали в помещение, намереваясь предотвратить самосуд. Они не понимали пунийского языка, на котором проходил диалог, но догадались о значении происходящего по голосам участников действа, исполненным особой экспрессии и торжественности. Их появление ускорило события. Софонисба быстро, одним глотком опустошила чашу и, бросив ее к ногам потрясенного Масиниссы, возлегла на ложе. Все присутствующие замерли в стремительных позах, в которых их застал поступок царицы, и неотрывно следили за умирающей.

Софонисба, не шелохнувшись, перенесла легкую тошноту и головокружение, но, когда почувствовала приближение смерти, аккуратно поправила локоны и, несколько поджав ноги, приняла, по возможности, более изящную позу, в тайне даже от самой себя надеясь, что позже сюда войдет красивый светлоглазый мужчина, дабы потешить любопытство созерцанием усопшей. Так, во второй и в последний раз в ней истинным образом проговорилась женщина.

Сципиону немедленно доложили о случившемся. Он первым делом спросил, где Масинисса. Узнав, что тот пассивно скорбит в своей палатке под надзором негласной стражи, Публий потер гудящую от бессонницы и перенапряжения голову и погрузился в раздумье.

«Скончался лучший воин Карфагена», — произнес он, спустя некоторое время, и, воздержавшись от дальнейших комментариев, отдал распоряжения относительно похорон карфагенянки. Вначале Сципион хотел передать тело патриотки ее согражданам, но потом, догадавшись, что в благодарность за добрый поступок пунийцы не упустят возможности превратить погребальный ритуал в пропагандистский акт, направленный против римлян, решил обойтись собственными силами. При совершении обряда, по его мнению, следовало главным образом соблюсти приличия и меру, не слишком акцентировать внимание на этом событии, но и не замалчивать его, воздать хвалу доблести необычной женщины, чтобы принизить в глазах своих солдат и союзников пунийских мужчин, но и не слишком превозносить ее, дабы не сотворить из нее героя на радость врагам. Свидетелям смерти Софонисбы он приказал не распространяться о роли Масиниссы в этом деле и на все вопросы отвечать уклончиво.

Дав необходимые указания по части похорон, Сципион уделил сколько-то времени текущей лагерной жизни, занимаясь лишь самыми неотложными задачами, после чего снова обратился помыслами к Масиниссе. Он переоделся в простую тунику, накинул сверху небольшой плащ и в одиночку, без ликторов и прислуги, отправился в палатку легата.