Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

• Название: Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
• Автор: Юрий Тубольцев
• Издательство: Полиграф сервис
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-86388-151-5

Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.

В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.

---

Тот смутился, потому что его поняли излишне хорошо, и принялся рассказывать, как еще в давние времена Селевк — прадед Антиоха — бился с Лисимахом на спорной территории.

— А ведь и наш предок некогда занимал видное положение в Илионе, — заметил на это кто-то из римлян.

Раздосадованный ходом переговоров и особенно бурной реакцией присутствующих греков, держащих сторону римлян, глава царской делегации попробовал сменить тактику и, потерпев поражение в логике, вернулся к пафосу.

— Царь, — внушительно возвестил он, — всей душой стремится к дружбе с римлянами, но на условиях славных, а не постыдных!

— Прекрасно сказано! — восхитился Фламинин. — Такое заявление нам по душе, ведь у нас, римлян, достославное всегда имело, имеет и будет иметь приоритет надо всем прочим. А потому в угоду тебе поговорим о достойном и славном. Так вот, ответь нам, что же достойнее: добиваться свободы для всех греческих городов, где бы они ни находились, или стремиться ввергнуть их в рабство и обложить данью? Народ наш уже освободил европейских греков от Филиппа и полагает свой долг в том, чтобы также освободить греков Азии от Антиоха. Ну, а, судя по твоим высказываниям, можно подумать, будто царь видит собственную славу в порабощении эллинских городов… Проясни же нам ваши представления о славном и достойном.

Сирийцы растерялись и, как ни вертели спасительные для всех лицемеров, а для политиков — особенно, слова «свобода» и «законность», пристроить их к речи не смогли, а без них всякая претензия на господство несостоятельна. В конце концов, забыв о принципах дипломатии, они сознались:

— Мы не можем обсуждать условия, коими уменьшится царство Антиоха.

Такова оказалась правда, когда с нее сняли пестрые риторические покровы, украшенные блестками слов «равноправие», «справедливость» и «достоинство».

После этого разоблачения азиатам пришлось с позором удалиться под улюлюканье греческих наблюдателей. А сенаторы вдогонку отступающим с поля боя велели передать царю совет, как следует поразмыслить над их условиями.

Таким образом, римляне прочно укрепились на дипломатическом Олимпе и могли теперь выступать против Антиоха с позиций поборников справедливости. Моральный перевес снова был на стороне Рима, но в войне имеют значение и материальные факторы. С учетом последних, обстановку следовало признать сложной. Тревожные вести приходили не только с Востока, но и из Африки. Ганнибал вел тайные переговоры с властями Карфагена, где многие посты занимали его сторонники, убеждая бывших сограждан начать войну против Рима одновременно с Антиохом. Поскольку в Карфагене все было продажно, Ганнибаловы деньги оказались побеждены еще большими деньгами, и его секреты перекупила оппозиция, благими стараниями которой эти сведения достигли Италии. Так в Риме узнали, что Ганнибал выпросил у царя войско и намеревался высадиться с ним в Африке, чтобы подкрепить свои доводы к соотечественникам угрозой применения силы и склонить их к войне. Увеличив армию за счет средств Карфагена, он собирался вторгнуться в Италию в тот момент, когда Антиох двинется на Балканы.

В эти дни Сципион отправил письмо давнему африканскому другу Масиниссе. Они переписывались регулярно, потому это событие не могло возбудить чье-либо подозрение. Однако дружба двух выдающихся людей «была со значением», как выражались их ближайшие соратники, поэтому в их письмах существовала некая особенность, а именно: в определенных строках каждого послания, при отсчете их сверху, содержалась важнейшая деловая информация, к которой следовало относиться с повышенным вниманием, тогда как все остальное поле папируса заполнялось бытовым материалом. На этот раз основные строки читались так: «Наш давний знакомец, путешествуя по Востоку, не забывает Отечество и весьма надеется с помощью новых друзей воздействовать на своих домашних, чтобы те откликнулись на его просьбу и помогли ему снова посетить места юношеских проказ. Впрочем, достаточно о нем, поговорим о тебе. Я в очередной раз отмечаю твои заслуги перед нами, Масинисса, и не устаю выражать тебе нашу благодарность. Так было прежде и, думаю, так будет впредь, надеюсь, ты и в предстоящих делах окажешь нам немалые услуги, естественно, с пользой и для самого себя».

Ознакомившись с этим посланием, Масинисса собрал войско и вторгся в карфагенские владения, причем в наиболее богатую пунийскую область — торговую зону на побережье Малого Сирта. В результате его вояжа интересы самых видных карфагенских глобалистов резко сузились от космических пространств до пределов участка собственной виллы: Италия прискорбным образом выпала из их поля зрения. Не располагая достаточной армией и не имея разрешения римлян воевать, пунийцы взмолились о помощи к северному соседу. По этому вопросу, то есть с жалобами на Масиниссу, в Рим отправились карфагенские послы. Стараясь угодить римлянам, чтобы склонить их в свою пользу, пунийские власти изгнали из города ганнибаловых агентов, усилили борьбу с баркидцами и антивоенную агитацию в народе. Так Карфаген снова отвернулся от Ганнибала с его милитаристскими страстями и на время надел личину доброго союзника и послушного данника Рима.

Масинисса, естественно, был оповещен о готовящихся против него кознях пунийцев, и его делегация пустилась в Италию следом за неприятельской. В сенате опять развернулись словесные баталии. Рим все более утверждался в качестве центра международной политики и приближался к статусу столицы Средиземноморья. Однако, при всем искусстве римских политиков, разрешить данный конфликт оказалось непросто, ибо Лептис, за который шел спор, был один, а претендовали на него два государства, но самым главным являлось то, что у судей, как это часто случается, имелись собственные цели, суть которых заключалась именно в разжигании спора, а не в его разрешении. Выслушав доводы обеих сторон и их взаимные обвинения, сенаторы произнесли несколько нравоучительных речей и с тем отправили африканцев домой, пообещав прислать ответное посольство, чтобы на месте в конкретной обстановке лучше вникнуть в глубь проблемы. При кажущейся бесплодности такая политика все же сыграла положительную роль, поскольку трансформировала военный инцидент в более безобидный — дипломатический.

С выбором главы делегации у сенаторов вопросов не возникало, так как африканский регион находился в ведении Сципиона. Правда, Публий не изъявил желания ехать к пунийцам, потому как миссия представлялась уж слишком лицемерной, и первоначально намеревался послать в Карфаген кого-либо из друзей, но затем уступил уговорам большинства сенаторов и стал собираться в дорогу сам. «В конце концов, почетно не только преодоление явных трудностей, но и скрытых, — убеждал себя Сципион, — подводные рифы часто опаснее для корабля, чем высокие скалы; и выйти с честью из скользкого, двусмысленного положения — тоже многого стоит. Я завязал ливийский узел, и кому же, как не мне, следить за тем, чтобы канаты в нем не перетерлись, ведь неспроста я — Африканский!»

Перед лицом необходимости Публий даже нашел плюсы в предстоящей поездке: он давно хотел посмотреть места своей славы, и с этой целью стремился в Испанию, но тогда судьба разбила его надежды, зато теперь неожиданно подарила другой шанс и, возможно, боле ценный.

7

Стоя на носу судна, держащего курс на Африку, Сципион смотрел в прозрачную синеву морского простора и вспоминал, как шел с эскадрой в этом направлении одиннадцать лет назад. Сколь изменился с тех пор мир: тогда, чтобы ступить на пунийскую землю, требовалась огромная, прекрасно выученная и оснащенная армия, теперь же с десятком сопровождающих он направлялся прямо в Карфаген, чтобы несколькими словами решить его участь. И это стало возможным благодаря его трудам! Осознание свершенных им преобразований наполняло разум гордостью, но душа почему-то оставалась пуста. Публий старался насыщать ее славными пейзажами былых сражений и звуками когда-то раздававшихся победных маршей. Однако он именно вспоминал, но воспоминания не приходили к нему сами. Некая сила отделила его невидимой преградой от прошлых успехов и неумолимо влекла вниз. Где-то в космических сферах Будущего уже обрисовалась его судьба и, оторвавшись от пуповины времени, неслась к нему сквозь мглу неизвестности, омрачая дух роком грядущей катастрофы.

Но вот на горизонте показалась Африка, затем в белесой синеве темными очертаниями проступил Карфаген, и настоящее выступило на передний план, раздвинув прошлое и будущее.

Когда посольская квинкверема вошла в бухту торговой столицы мира, к ней почтительно приблизились два небольших пунийских судна и, приветливо трепеща лентами, сигнализирующими о доброжелательстве, стали сопровождать ее, чтобы указать отведенное ей место в порту. Проследовав через морские ворота над погруженными на дно запорными цепями в торговую гавань, римский корабль, игнорируя знаки пунийцев, напрямую устремился к следующим воротам, ведущим в военный порт. Туда карфагеняне никого из посторонних не допускали, и сама эта искусственно созданная гавань с комплексом прилегающих сооружений была отделена от любопытных взоров высокими стенами. Тем не менее, Сципион явно обозначил намерение проникнуть в секретный порт. Возникла заминка. На борт квинкверемы поднялись представители пунийских властей и сказали послам, что перед ними находится военный объект, не предназначенный для приема гостей. В ответ Сципион напомнил статью римско-карфагенского договора, согласно которой в Карфагене не могло быть военного флота, за исключением десяти сторожевых кораблей, следовательно, скрывать им от римлян нечего. Пунийцы засмущались и принялись сбивчиво объяснять, что дело не в их скрытности, а в неприспособленности внутренней гавани для встречи высокого посольства, тогда как здесь, в самом городе, уже все подготовлено к торжественной церемонии. Сципион не удостоил ответа столь лицемерный довод, лишь знаком дал понять, что пунийскими хитростями его не возьмешь. Африканцы посовещались и, не найдя иного выхода из создавшегося положения, открыли злейшему врагу доступ туда, где некогда билось сердце пунийской державы, где ковалась ее мощь.