Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

• Название: Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
• Автор: Юрий Тубольцев
• Издательство: Полиграф сервис
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-86388-151-5

Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.

В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.

---

Через несколько мгновений взорам римлян предстала удивительная морская площадь правильной круглой формы, обнесенная по кольцу береговой линии колоннадой гигантского портика, по середине которой возвышался островок с замком — резиденцией командующего флотом. Как только квинкверема причалила к пирсу, послы и их свита без промедления сошли на берег. Начальник портовой охраны впился взглядом в непрошеных гостей, соображая, как ему быть, каким образом совместить служебный долг со страхом перед международным скандалом. Сципион помог ему сориентироваться и разрешил все сомнения, поманив его величавым жестом к себе. Имя римского полководца обладало магической властью над пунийцами, а его облик, когда он того хотел, был чрезвычайно внушителен. Охранник ни на миг не усомнился в праве римлянина распоряжаться здесь, будучи уверенным, что все это происходит с ведома руководителей государства. Он подбежал к послам и засуетился возле них, угодливо исполняя все их требования. Сципион же, пользуясь тем, что официальные лица пунийского правительства, которым было поручено его встречать, отстали, пробираясь из района торговой гавани через трущобы верфи и складов, обошел основные портовые сооружения и внимательно изучил их. Необычный, подступающий к самой воде портик вокруг гавани, при ближайшем рассмотрении оказался множеством радиально расположенных эллингов для хранения и ремонта судов, а высокие колонны, придающие всей огромной конструкции эффектный вид городского ансамбля, служили опорами для ступенчатых крыш этих помещений. Публий насчитал двести двадцать эллингов, в каковых ныне не было готовых кораблей, зато стояли остовы, а кое-где и целые корпуса. На прилегающей территории он обнаружил прочие фрагменты корабельных конструкций. Сие означало, что пунийцы будто бы выполняют договор, запрещающий им иметь военный флот, однако, уже все приготовили к тому, чтобы в краткий срок собрать и спустить на воду две сотни первоклассных боевых судов.

Сципион был мудрым политиком, потому не удивился увиденному и не огорчился грозным приготовлениям врага, а наоборот, порадовался, что договорные обязательства хоть как-то сдерживают его. Он сделал вид, словно ничего особенного не обнаружил, и не обмолвился о своем открытии пунийским магистратам, наконец-то нашедшим его.

Обменявшись установленными приветствиями с хозяевами, римляне двинулись за ними в глубь города к правительственному зданию. В состав посольства, кроме Сципиона, входили: цензор Гай Корнелий Цетег и легат африканской экспедиции Марк Минуций Руф. Сенаторов сопровождали переводчики, писцы и слуги.

На пути к местной курии римляне пересекали главную городскую площадь, где их появление вызвало необычайный интерес. Люди сбегались со всей окрути, чтобы поглядеть на Сципиона. Публий предоставил им такую возможность и взошел на ораторское возвышение с намерением поприветствовать народ. Долго ему не удавалось начать речь, так как пунийцы шумели, воюя за первые места у трибунала, а с набережной валила огромная толпа, возвращаясь из торговой части порта, где первоначально намечалась встреча великого полководца.

Африканцы были огорошены незапланированным ходом визита. Они всей массой вышли навстречу гостям, а те проскользнули мимо, проникли в сокровеннейшие места города и, опередив их, оказались в самом его центре, все равно как легионы Сципиона, совершившие обходной маневр и зашедшие в тыл карфагенского войска. От такого поворота событий у пунийцев раскрылась недавняя психологическая рана, и им показалось, будто Сципион вновь одержал над ними победу. В результате, их чувства резко сместились по спектру в сторону еще большего почтения к и без того уважаемому здесь и друзьями, и врагами римлянину. Тех, кто возвысился в государстве благодаря низвержению Баркидов, охватил особенно острый приступ восхищения, сторонники Ганнибала приуныли, увидев, сколь вольно ведет себя в их городе враг, а обыватели, которых привело сюда любопытство, взорвались шумным восторгом, словно хлебнули неразбавленного вина. Большая часть толпы рукоплескала Сципиону, поскольку даже провокаторы Баркидов, которым вменялось в обязанность возбуждать в плебсе недовольство, под эмоциональным давлением всеобщего ажиотажа разжали кулаки и работали ладонями.

Наблюдая панораму этой гигантской, окруженной небоскребами площади, где кипели страсти ста тысяч людей, Публий, которого в Риме уже давно не встречали подобным образом, дивился тому, что у врагов память оказалась крепче, чем у соотечественников.

«Смотрите, вот тот человек, кто отвоевал у нас Испанию и саму Африку, кто сокрушил мощь Баркидов!» — с благоговейным удивлением кричали простолюдины. «Вот тот человек, который мог уничтожить или поработить нас, но оставил нам свободу и вернул нашу исконную территорию!» — вторили им преуспевающие торговцы и землевладельцы.

Наконец Сципион получил возможность говорить. Он поблагодарил пунийцев за добрую встречу, похвалил их за уменье забывать прошлые обиды и воздавать должное справедливости, за то, что вражда в их умах и душах уступила место дружбе, и заверил в ответной благосклонности римлян к простому карфагенскому народу и к тем истинным аристократам, которые всегда выступали против войны. Затем он ненавязчиво предостерег пунийцев от повторения ошибок, призвал их прислушиваться к мнению добрых людей и не поддаваться истерии, нагнетаемой агрессивным меньшинством. После такого пространного предисловия, Публий сказал несколько фраз о цели своего визита. По поводу конфликта с Масиниссой он заметил, что нумидийцы многие десятилетия терпели притеснения карфагенян и потому их теперешняя реакция вполне закономерна, хотя и незаконна. По его мнению, от пунийцев в этом вопросе требуются терпение и осторожность, чтобы инцидент не перерос в войну. Он подчеркнул, что стоящая задача шире спора о землях вокруг Лептиса и суть ее заключается в том, чтобы пунийцам и нумидийцам научиться жить в мире и добром соседстве, искоренение же веками накапливавшихся обид и ненависти — процесс длительный. В заключение Сципион дал понять, что карфагеняне достигнут благополучия только в том случае, если они и дальше будут действовать в согласии с Римом. Такой речью Сципион вполне успокоил простолюдинов, а пунийские сенаторы поняли, что добиться уступок от римлян будет очень сложно.

Перед советом старейшин Сципион повторил содержательную часть выступления на площади, но в более аргументированной с учетом уровня аудитории форме. Касаясь непосредственно проблем Лептиса, он заявил, что примет решение лишь после того, как выслушает все три стороны и изучит имеющиеся документы. В ответ на удивление пунийцев, вызванное упоминанием о некой третьей стороне, Публий пояснил, что подразумевает самих жителей Лептиса. За отсутствием контрдоводов, карфагеняне согласились с таким подходом к делу и снарядили гонца в пограничный город, а послам предложили в ближайшие один-два дня, пока не прибыла делегация от Масиниссы, ознакомиться с достопримечательностями Карфагена. Вечером три римских аристократа возлежали на пиршественных ложах в обществе тридцати высших чинов пунийского совета. Вначале застольная беседа текла вяло, как река, впадающая в болото, но постепенно Сципион вошел во вкус этого действа, разговорился и раззадорил окружающих. Он вспомнил молодость и то, сколь успешно солировал на подобных мероприятиях в Массилии, Испанском Карфагене, Сиге, Сиракузах, Тунете и другие городах, общаясь с представителями разных народов и культур. Оказалось, что его потенциал веселья не иссяк с годами, а остроумие не притупилось в ходе ставших однообразными римских обеденных трапез. Он говорил вдохновенно, а потому живо и увлекательно, говорил о политике, о гармоничном устройстве Средиземноморской цивилизации, об искусстве, военном деле, греческих науках, римской нравственности, пунийском земледелии и даже о любви. Пунийцы были захвачены необычайно широким для них кругом обсуждаемых вопросов и заинтригованы прослеживающейся во всем этом многообразии, давно забытой ими внутренней связью, имя которой — человек с его поиском счастья. Встреча представителей различных миров, противоположных мировоззрений прошла на едином дыхании, никто и не заметил, как настала ночь.

Потом пунийские старейшины удивлялись такому необычайному духовному подъему и не могли понять, как случилось, что этот вечер для многих из них стал самым интересным в жизни, хотя то был единственный вечер, когда они ни слова не сказали о деньгах. Силясь объяснить этот парадокс, пунийцы, в конце концов, решили, что Сципион просто колдун, и одурманил их гипнотическими чарами.

На следующий день послы в сопровождении высших карфагенских магистратов осматривали город. За более чем трехлетнее пребывание в Африке, Сципион хорошо изучил пунийцев и их страну. Столица же характеризовалась в первую очередь чрезвычайной концентрацией, спрессованностью пунийской жизни. Весь Нижний город, заселенный простонародьем, был превращен в огромный базар, в хаосе которого через торгашеские муки рождался пунийский порядок. Среди этой толчеи и пошловато притязавшей на жизнерадостность пестроты, разрисовавшей разноцветными узорами и орнаментами все от стен многоэтажных домов до хитонов горожан, за мрачными грядами холмов возвышались суровые здания храмов, где до сих пор приносили человеческие жертвы. Почти в каждом храме имелись сложные машины для жертвоприношений, делавшие и без того жестокие обряды еще более устрашающими. Пунийцы были охотниками до всяческих механических чудовищ, клацающих каменными или металлическими челюстями при поглощении жертв; неспроста они, захватив в сицилийской войне пресловутого «быка Фаларида» — изощренное орудие пыток агригентского тирана в виде полого медного тельца, который, хотя и ничем не клацал, но зато здорово ревел, когда в нем жарили людей, — привезли его в Карфаген как великую ценность. Публий и раньше видел зловещие тофеты, разбросанные по всей стране, но в столице жертвенники были превращены в произведения дьявольского искусства и сияли на раскрашенном всеми цветами радуги городском пейзаже величественными провалами в Аид. Смерть здесь выглядела внушительнее жизни.