Михаил Луконин - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Михаил Луконин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1985

М. К. Луконин (1918–1976) — известный советский поэт, чья биография и творческий путь неотделимы от судьбы фронтового поколения. Героика Великой Отечественной войны, подвиг народа в годы восстановления народного хозяйства — ключевые темы его стихов.

Настоящий сборник, достаточно широко представляющий как лирику Луконина, так и его поэмы, — первое научно подготовленное издание произведений поэта.

В книге два раздела: «Стихотворения» и «Поэмы». Первый объединяет избранную лирику Луконина из лучших его сборников («Сердцебиенье», «Дни свиданий», «Стихи дальнего следования», «Испытание на разрыв», «Преодоление», «Необходимость»), Во второй раздел включены монументальные эпические произведения поэта «Дорога к миру», «Признание в любви», а также «Поэма встреч» и главы из поэмы «Рабочий день».

---

СТИХИ ДАЛЬНЕГО СЛЕДОВАНИЯ

32. УТРО

Земля просыпается,
                                     празднично дышит.
Всё готово к цветенью —
                                  от дерева
                                                   до древка.

Расселись над городом,
навалились на крыши
белокаменные облака,
и, крыльями оттолкнувшись слегка,
птицы поднимаются выше.

Прогудев по мостам ажурным,
в город врываются поезда.
Трамваи расходятся, как всегда,
кланяясь стрелочникам дежурным.
И плывет,
                  пробуждая громом,
самолет над аэродромом.

Телеграфные провода расцвели,
в капли убранные,
                                как в почки.
Капли бегают по цепочке,
как новости для весенней земли, —
сорвавшись,
                        эти капли легли
в стихотворение первой строчкой.
И утро это,
                    когда рассвело,
в счастье мое, как начальный камень,
вошло поездами пришедшими
                                                     и залегло
ручьем, пробивающимся рывками,
деревом, выбеленным набело,
и белокаменными облаками.

1946

33. ЗИМОЙ

Синеет небо.
                       Падает капель,
и тени голубеют на снегу,
зеленая стоит в сугробе ель, —
соединить всё вместе
                                        не могу.
Ты рядом не такая,
                                     как вдали.
Я мысленно подальше ухожу.
Молчи,
              я на другом краю земли,
воспоминаньем смутным дорожу.
Вот вспоминаю всю тебя мою,
придумываю мысленно опять,
как ты опять
                       в заснеженном краю
не устаешь меня живого ждать.
Твое письмо давнишнее беру:
«Благополучно всё. Пиши. Привет»,
Приписываю твоему письму
всё то,
             о чем в письме
                                           ни слова нет,
Я мыслью дом домой перенесу,
в мечте
              письмо в свиданье претворю,
все яблони твои
                             в моем лесу
я поселю
                  и разожгу зарю.
Все строчки истолкую, как хочу,
из равнодушья твоего слеплю
любовь.
За эту вольность я плачу
тем,
          что из нас двоих
                                           один люблю.
Но я устал от выдумки своей,
фантазия устала, не могу.

Летит капель с заснеженных ветвей,
и голубеют тени
                           на снегу.

1955

34. ЖАЖДА

А дождь всё тот же
                                     бьет по стеклам,
по наклоненным ветром кленам,
по мостовым,
                          мостам промоклым,
по лицам,
                 жаждой опаленным.
Какою жаждой?
                          Той, что гулом
в груди тревожно зародится,
тревожит,
                       гонит в переулок
и заставляет торопиться.
Куда?
        Просить тебя: не надо
так запираться в отдаленье,
бежать, ловить деревья сада
и водосточных труб колени.
Зачем?
              Найти тебя под ливнем,
и увести,
и косы выжать.
Чтобы навовсе стать счастливым,
сложнее,
                   чем счастливо выжить.

<1955>

35. ГОДЫ

Молодость твоя —
                                   секрет
моего расцвета.
То не разность наших лет,
а единство это.
На двоих у нас одна
молодость и старость.
Эта
        жизни глубина
мне с тобой досталась.
И дана возможность мне,
выбор дан безбрежный —
жить на разной глубине
нашей жизни смежной.
Облюбую год любой
в нашей общей кассе.
Хорошо мне так с тобой:
десять лет в запасе!
Жить хочу
                и жить могу
с сердцем, туго сжатым.
Я к твоим годам бегу,
вот и —
              в сорок пятом.
И опять бушует стих,
и трубит тревога,
и товарищей моих
рядом —
                 много-много.
Не изменит друг в бою,
недруг — не преграда…
Не стреляйте в грудь мою,
жить мне очень надо!
И опять иду, иду,
не хожу — летаю,
неудачу и беду
на ходу сметаю.
И живется в полный рост,
дышится завидно,
и на много лет и верст
мне дорогу видно.

1955

36. ТЫ

Я представлял любовь такой,
                                                   что ты
во мне заключена,
                                  души не чаешь,
до немоты — моя,
                                       до слепоты.
В слезах
и провожаешь
и встречаешь.
Но нет того,
                    чтоб слепота была.
Так иногда заметишь,
                                        так увидишь!
Откуда смелость возражать взяла,
возьмешь —
                     и самолюбие обидишь.
Считал я:
                 для тебя я —
                                      полный свет.
Что ни скажу —
                        всё так, а не иначе.
Ты любишь —
                          значит,
                                          выше,
                                                    лучше нет
того, что я могу,
того, что значу!

А ты мне иногда:
                       «Не то, мой друг,
тут сдал,
              а надо выше,
                                    проще,
                                                      дальше…»
Ты можешь при других отметить вдруг
неверный шаг,
смахнуть пылинку фальши.
Обида стукнет в сердце иногда:
мне собственного критика не нужно!
Ты засмеешься,
                             глянешь, как всегда,—
и вновь
                 моя обида безоружна.

Мне думалось:
                      ты за моей спиной
пойдешь теперь
                           безмолвницей бескрылой.
Через ручьи перенесу весной
и к солнцу донесу,
                            играя силой.
Опять не так.
                       Смотрю —
                                   к руке рука,
плечо — к плечу.
Своим лукавым взглядом
сигналишь мне:
                            «Дорога широка!»
И всё идешь,
идешь
со мною рядом.

Вот ты какая!
Ты поймешь меня,
скажу,
           что ты и жизнь —
                                         предельно схожи,
И замечаю я:
                      день ото дня
ты всё необходимей, всё дороже.
Любви для всех —
                             подозреваю я —
готовой нет.
                     Ее слагают сами.

Вот ты какая, умница моя!
Ты всё смеешься серыми глазами.

1954

37. ВЕСНА

Дай руку,
               перейдем через ручей.
Сырой ледок похрустывает гулко.
Наш дом уснул в начале переулка.
И нам пора.
Не потеряй ключей.

Вот я нашел Полярную звезду.
Смотри:
              на юг, домой, тебя веду!
Знаком звезды мерцающий цветок.
Смотри:
            на запад —
                               наши расставанья,
на юг — наш дом
                                  и наши ожиданья,
а встречи наши —
                             вправо,
                                              на восток.

Весенний предрассветный холодок.
Дай руку,
                 год назад,
                                        тогда, в апреле,
я видел всё
                        сквозь смотровые щели.
Прислушайся, как щелкает ледок.
Встревоженные галки загалдели.
Прислушайся,
                         ведь тишина над миром,
а звон в ушах.
Спят люди по квартирам.

Возьми себе,
                           как свадебный подарок,
вот эту ночь.
Пей льдистое винцо
весны.
Как дар мой обручальный ярок —
граненое Садовое кольцо!
Дай руку — и ни слова,—
                                             я пойму,
Москва весной!
Как это всё знакомо!
Я видел этот дом,
спешил к нему.
Мы полюбили эту тишину
в те дни, когда не ночевали дома.

1946 или 1947

38. В АЛЬБОМ ЗНАКОМОЙ