Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 5

• Название: Собрание сочинений. Т. 5
• Автор: Саша Черный
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Детская проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7195-0049-9

В пятый том собрания сочинений С. Черного вошли почти в полном объеме стихи и прозаические произведения, обращенные к детям.

---

Детский голос звенел-переливался. Медленно и чисто произносил слово за словом, чтобы ни одна строка не пропала.

Матрос прослушал до конца, в паузах вколачивая гвозди в кузов детского корабля.

— Стишки ничего, — похвалил он.

— Я спишу для вас, Игнатий Савельич, хотите?. А это — «Арион».

Нас было много на челне;
Иные парус напрягали…

— Священник, что ли, писал? — спросил матрос, когда Игорь после последней строчки перевел дух.

— Почему священник?

— Да ведь он ризу свою влажную на солнце-то сушил…

— Какой же Пушкин священник?! — Игорь горестно развел руками. Ведь вот странно. Чего только Игнатий Савельич не знает, чего не умеет, а дойдет дело до стихов, он вроде пятилетнего мальчика. Даже досада берет.

— Совсем не священник. Он это про себя иносказательно писал. Все было хорошо, был счастлив, пел, и вдруг судьба опрокинула, налетела, как буря… Но он уцелел и не потерял бодрости. А «риза» — это вроде плаща, широкая одежда, которую поэты носят. Поняли?

— Чего ж тут не понять? — обидчиво буркнул матрос. — Вещь простая.

«Надо ему что-нибудь попроще найти, — подумал мальчик. — Ах, вот… „Утопленник“. Хоть и не морское, а все-таки река и волны…»

«Утопленник» Игнатию Савельичу очень понравился. Даже повторить просил.

— Вот это настоящее! Очень все натурально. Был тоже у нас во флоте такой случай… Однако что ж это я? Девятый час… Вас, поди, по всему парку ищут, ужинать кличут. Спасибо за компанию, Игорь Иванович. Не забывайте.

— Спокойной ночи. Я второй раз поужинаю, чтоб не ворчали, ничего. А завтра я вам «Фрегат Палладу» принесу. Только будете читать сами, она очень толстая. Гончаров писал.

— Адмирал?

— Штатский. Он только плавал с моряками, для описания… Спокойной ночи.

— И вам того же желаю. Счастливо оставаться.

Детские ноги мелькнули в воздухе и скрылись за окном в чернильной тьме палисадника. «Ишь, как кусты хрустят… Напрямик ломит».

* * *

Игнатий Савельич принялся за уборку, — чистота первое дело, и свою комнату матрос привык содержать в полном порядке. Кошка языком чище не вылижет. Разговорил его мальчишка, даже про обиду, которую ему на кухне нанесла кухарка, забыл. Шут с ней… Тоже у нее, у женщины, нервы от кухонного чада в напряжение пришли. Временные летние жильцы, — русские, в доме живут: все меню кверху дном перевернули. То гречневая каша пригорит, то холодный суп — ботвинью затеют, разберись-ка в ней. То Игорь прибежит, пирожок из жеваной булки слепит и на плиту исподтишка подсунет. А во время обеда на кухне как в греческом порту: птичница — хохлушка, садовник — бельгиец, маляр — казак, в доме по ремонту орудует. Может, третья тарелка борща слабосильную женщину из терпения и вывела… Натрум броматум бы ей прописать. А те, черти, грегочут. Обрадовались.

Перемыл он посуду. Пыль с камина цветной метелочкой обмахнул. Пол подмел. Адмирала Макарова на стене поправил, — все он набок скашивается, петельку надо будет переставить.

Сел у окна, молоточком по детскому кораблю тюкает, — знатная выйдет штука. Надо будет у маляра замазки и красок достать. Синие борта, оранжевый ободок… Для парусов лоскутки в сундучке найдутся. Послезавтра на пруд спустят, душа возрадуется…

В окне кто-то приветливо взвизгнул. Матрос обернулся: садовничий пудель умильно заглядывал в комнату, положив передние лапы на подоконник. Войти не решался, — зачем зря человека беспокоить.

— Пришел? Ну, здравствуй, здравствуй! Что не спишь? Хозяин твой, поди, давно уже на перинке сигналы носом выводит… Угостить тебя, что ли? Сала хочешь? Малороссийское, брат, сало, парижской заготовки. Ты что ж нос воротишь? Ах ты, дурашка бельгийская… Ступай к кухарке: она тебе гусиного паштету поднесет. С трюфелями… Сумневаешься? Вали, вали, не сумневайся.

Пудель, чтоб не огорчить матроса, взял было в зубы кусочек сала, виновато взглянул на матроса и незаметно выплюнул сало на травку под окном.

— Ну, вот умница. Умница, цюпик. Прощай, прощай. Вот, видишь, спать собираюсь.

Пудель ушел, но к углу окна незаметно подкрался в белом бумазейном халатике другой визитер.

Готово, Игнатий Савельич?

— Фу, как вы меня напужали!.. Где ж готово? Завтра только конопатить да красить буду.

— Я сам выкрашу.

— Это уж извините… Я вот насчет ваших десятичных дробей ни мур-мур. И не посягаю. А вы к корабельному делу не прикасайтесь. Сказал, сделаю — и сделаю… Вы что ж в ночное время, как «утопленник» ваш, бродите? Мамаша в комнатку вашу войдет: где Игорь Иванович? А заместо него — одеяльце горбом.

— Я скажу, что я… лунатик. Сам не знаю, как ушел.

— Обманывать мамашу грешно. Да и луна где же нынче?

— Я, Игнатий Савельич, пошутил.

— Врать и шутя не следует. Спокойной ночи.

— Игнатий Савельич?

— Слушаю.

— Татуировку вы мне сделаете?

— Сказал, что нельзя — и нельзя. Вы, извините, еще мальчик, и я вам не пример.

Матрос покосился на свой локоть, у которого под мускулистым сгибом четко темнела вокруг якоря змея, кусающая себя за хвост.

— Сделайте!

— Нипочем.

— Маленькую… Самую малюсенькую!

— Спать бы шли. Простудитесь, мне же потом банки вам ставить.

— Важность какая! Я вытерплю, я не боюсь, Игнатий Савельич.

— Ведь вот какой хитрый вы, сударь, мальчик. Лишь бы поговорить подольше в неположенное время. Экономка услышит, мамаше перенесет: вот, скажут, черт с младенцем связался, от сна его отвлекает.

— Никогда мама так про вас не скажет… Она очень вас уважает.

— Покорнейше благодарю. Попутный ветер, Игорь Иванович! Спокойной ночи.

Матрос взял мальчика дружески за плечи, потрепал и, повернув его налево кругом, закрыл окно. Спустил на всякий случай и штору.

Прикрутил лампу и дунул сверху в стекло. Грузно стал у изголовья койки на коленки, лицом к зеленому мотыльку лампадки, — склонил голову и стал шептать знакомые с детства слова. Молился.

VI. РАЗБОЙНИК*

Когда взрослых нет в усадьбе, сидеть одному в большом доме не очень весело. Поиграешь сам с собой на французском бильярде в три шара и даже не знаешь, выиграл ты или проиграл… На стене старые гравюры: потоп, Дворец дожей, толстый монах пробует вино. Но какое дело маленькому мальчику до потопа, дворца и монаха? Особенно когда изучил не только каждый штрих на гравюрах, но даже все сырые пятна и подтеки на них.

Завел было Игорь граммофон. Развеселые звуки понеслись негритянской чехардой по всему дому… и еще скучнее и еще страшнее одному стало. Над балконом расшумелись клены, солнце в тучах, точно его никогда и не было, сумерки заволокли весь парк.

Игорь взлез на крытый бархатом ларь, снял со стены заржавленную рапиру, чтоб в темной липовой аллее от разбойников отбиться, если нападут, и пошел в дом к экономке, которая жила у входа в усадьбу в длинном кирпичном флигеле.

Внизу по просторной кухне бегали канареечного цвета утята, отнимали друг у друга лимонную корку — зачем она им? — и пищали. Седая экономка, словно утка, ковыляла за ними, грузно приседала, ловила пушистых озорников и сажала их в выстланную мягкой фланелью картонку из-под шляпы.

— Дарья Ивановна, черненького забыли!

— И черненького посадим. Нечего ему по кухне шлендрать…

— А почему вы каждого в головку целуете?

— Да, видишь, курица их высидела, я под нее свежих яиц и подложила. Утята теперь вроде как сироты, вот я их в головку и целую. Хочешь, и тебя поцелую… Будь здоров!

— Спасибо, Дарья Ивановна. А когда утята вырастут, вы их будете кушать?

— Глупости, Игруша. Все едят и ты поешь, и я поем. Ежели их не есть, они сами весь дом слопают. Прожоры известные.

— Дарья Ивановна, почему вы всё кур на утиные яйца сажаете? Это же несправедливо. Утки гуляют себе, как барыни, и в ус себе не дуют.

— Ишь ты, поправщик какой… Сажаю, значит, так надо. Захочу, и тебя посажу.

— Ну, это извините. У меня уроки, и я… мальчик. Вы пошутили, да? А вот Альфонс Павлович обещал мне из Марселя страусовое яйцо прислать. Вы уж, пожалуйста, Дарья Ивановна, душечка, под индюка его подложите. Все равно он ничего не делает. Хорошо? Я вам за это из страусового цыпленка все перья на шляпку подарю.

— Подложу, подложу. Ишь, добрый какой… Ступай-ка наверх, там на столе пенка из-под вишневого варенья осталась.

— О! Пенка? Пенка! Пенка!!

— Да не кричи ты… Свисток паровозный!

* * *

Съел Игорь пенку. Блюдце и мыть не надо, уж так облизал, что и кошка чище не вылижет. Ведь это когда сидишь за общим столом со взрослыми, тогда и салфетка, и локтей на стол не кладешь, и вылизывать блюдца, конечно, не будешь. Но когда, кроме мух, никого в комнате нет, — не их же стесняться, — очень трудно удержаться.