Сергей Марков - Михаил Ульянов

• Название: Михаил Ульянов
• Автор: Сергей Марков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Театр
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03269-9

Сергей Марков, журналист и писатель, — волею судьбы оказавшийся родственником Михаила Александровича Ульянова, проживший рядом с этим поистине народным артистом немало лет, совершивший с ним круиз по Средиземноморью, «колыбели цивилизации» (побывав в странах, связанных с его знаменитыми героями — Цезарем, Антонием, Наполеоном, генералом Чарнотой), сохранивший к нему привязанность на всю жизнь и бравший последнее перед уходом интервью, — представляет в книге выдающегося русского актёра во всей многогранности его натуры, и в галстуке, и без галстука. Не миновал автор и такой полемической темы в судьбе актёра, как поддержка М. С. Горбачёва в начале перестройки и реформ Б. Н. Ельцина, так и разочарования в их результатах. Жизнеописание Михаила Ульянова дополняют воспоминания его собратьев по сценическому искусству — Юрия Любимова, Юрия Яковлева, Галины Волчек, Сергея Соловьёва, Владимира Наумова, Романа Виктюка, Егора Кончаловского, а также известных политиков, священнослужителей, общественных деятелей.

---

— Марина, а потом, после „Мартовских ид“, приходилось работать с Ульяновым?

— В спектакле „Без вины виноватые“. Это было исключением для Ульянова — он никогда никуда не вводился вместо кого-то, насколько я знаю, всё ставилось на него. А тут ввёлся на роль Шмаги вместо Юрия Витальевича Волынцева, потому что он умер.

— Шмага — первая, самая первая, юношеская ещё роль Ульянова и последняя.

— Что-то в этом тоже символичное. Спившийся неудачник Шмага — и состоявшийся по всем статьям Михаил Ульянов… Блистательно он играл! И в его Шмаге была какая-то необыкновенная трогательность, хотелось подойти, погладить по голове, сказать: „Не грусти, Шмага, на тебе денег, ступай в буфет, выпей!..“ Очень незащищённым он был в последнее время, растерянным — оттого, что не знал, как и куда дальше вести этот корабль… Он не был уверенным в нашем новом времени, когда политика не только государства, но и театра резко поменялась. В отличие от Марка Захарова, Розовского, Табакова Михаил Александрович не приспособился к новому времени. Не мог ходить на поклон, крутиться, вертеться, потому что в принципе не вёрткий был человек каких-то спонсоров подтягивать, кого-то заманивать, привлекать… Наши старики — уходящая натура по достоинству, гордости — в этом продажном мире. Абсолютно не тусовочные, не гламурные, не глянцевые люди — последние могикане русского Театра. Я представить себе не могу, например, Ульянова просящим деньги… разве что в роли белого генерала Чарноты на стамбульском базаре. Но самого Михаила Александровича Ульянова — никак, ни за что!

— Ну а личные, не на сцене, с глазу на глаз случались у вас какие-то разговоры?

— Конечно! Он очень радовался, когда у меня родилась дочь в 2000 году. Говорил, что я молодец, интересовался, как ест, как растёт, что говорит, нет ли диатеза, притом интерес был не дежурный, не поддельный, как обычно бывает. На гастроли ездили со спектаклем „Без вины виноватые“ в Швейцарию, там праздновали день рождения Михаила Александровича. Хорошо помню, как сидели в ресторане, выпили и по тихой, провинциальной, сонной Женеве ехали на каком-то трамвае, распевали „Ой, мороз, мороз!..“, поставив всю Женеву на уши…

— И Ульянов распевал?

— Ещё как! И распевал, и зажигал! Банкет был дан в нашу честь. Приходим мы после спектакля, на столе стоят бутылки белого и красного вина, фужеры, какие-то чанчики и много хлеба. А мы не знали тогда, что это фондю, надо было обмакивать кусочки хлеба в горячий сыр, есть и запивать холодным кислым вином. Но это ж преступление! Михаил Александрович съел несколько кусочков и говорит тихонько: „Пошли, братцы, в гостиницу, у меня в номере чайку горячего попьём!“ Много рассказывал там… Весёлые, тёплые воспоминания… Ехали на автобусе по серпантину, туман, мрак, вышли на заправке — и вдруг солнце, ослепительное, как прожектор, тёплое! И Ульянов, улыбающийся солнцу… Солнечный был человек.

— Такой эпитет по отношению к Ульянову слышу впервые.

— Я его таким видела. И вижу. Внутренне солнечный, светлый и необыкновенно добрый. Фотография его у меня дома есть, муж напечатал крупным форматом и заставил взять у Михаила Александровича автограф. Он спрашивал ещё: да зачем тебе, Мариш, это надо?.. На стену повешу, отвечала я.

— Просто автограф или что-то написал?

— „Моей очаровательной землячке с любовью. М. Ульянов“».

— …Хорошо, что телевидение успело запечатлеть спектакль «Мартовские иды», — сказал я, старясь вывести Михаила Александровича из глубокой задумчивости.

— Хорошо, — не сразу очнулся он. — Да мне, в общем-то, всё равно. Я устал… — горько улыбнулся Ульянов. — Зато отметили. Дали некоторое время назад орден «За заслуги перед Отечеством», но не первой, а какой-то там ещё степени — им в Кремле виднее… степень заслуг. Они там её безошибочно определяют… А то, что напишешь, Сергей, обязательно мне покажи. Обязательно, — повторил он с почти прежним ульяновским нажимом.

— А говорите: всё равно… Михаил Александрович, интересно, а вы старые свои фильмы смотрите?

— Мне мучительно смотреть свои фильмы…

— Почему?! Тут недавно «Ворошиловского стрелка» посмотрел — гениально!

— Спасибо, но ты же знаешь, что не люблю я этих громких слов. Да, спасибо Говорухину… Кстати, название несколько раз менялось: сперва «Женщина по средам», потом «Сицилианская защита» и, наконец, «Ворошиловский стрелок». Горько-ироничное и поистине снайперское попадание в цель: здесь и возраст героя, и его биография, и его одиночество, и бессилие что-либо в этой жизни изменить… Это вообще большая тема — трагедия наших стариков. Переживших тридцать седьмой год, «сороковые-роковые», послевоенную разруху, перестройку. Всю жизнь их обманывали. Вели к «великим целям», которые на поверку оказывались миражами. Никогда они не жили в покое, с уверенностью в завтрашнем дне. Смотришь за границей: старики и старушки, американские, английские, немецкие, японские, выходят на пенсию — и только как бы начинают жить, радоваться жизни, путешествовать по всему миру с такими вот фотоаппаратами… А наши старики? Прожив тяжелейшую жизнь, они остались один на один со своими бедами, нездоровьем, незащищённостью. Опять надо с кем-то бороться, чего-то добиваться, что-то кому-то доказывать. И всё это проходит через немолодое уже сердце. Когда ты уже не тот, что прежде, и силы на исходе.

— Но в «Стрелке» вы тот!

— Там разговор есть примечательный. Один из подонков, изнасиловавших внучку моего героя, спрашивает другого, который знал девушку: кто у неё отец? Да нет у неё отца, отвечает тот, она с дедом живёт. С дедом? Так в чём дело: плюнуть на этого деда — он и переломится! А дед не переломился. Пусть незаконным путем, но доказал, что с ним нельзя обращаться как с ничтожеством, нельзя помыкать им. Фильмы «Сочинение ко Дню Победы», «Ворошиловский стрелок» сделаны с любовью и сочувствием к обыкновенному человеку, уже пожилому. И знаешь, для меня неожиданностью стала полярность позиций, занятых по отношению к фильмам теми же пенсионерами, ветеранами войны. Одни понимают героев, пусть даже и не оправдывают. Кто-то из пенсионеров написал, что даже не смог досмотреть картину до конца — так грустно стало. А другие возмущались: к чему вы призываете? К терроризму? К вооружённому отпору? К суду Линча?!. И яростно нападали, притом почему-то на актёров… Не берусь судить, правильно поступил герой «Ворошиловского стрелка» или нет, — боюсь представить себя на его месте. Но то, что справедливости у нас трудно добиться и что государство не в силах защитить ни каждого из нас, ни всех вместе, мы видим. Ходят по улицам нелюди или полулюди с единственной энергией потребления — всё равно чего: денег, выпивки, наркотиков, пищи, женщин… На вот, почитай, письмо я получил:

«…Как и многие мои современники, я часто размышляю о том, что происходит в нашей жизни, и всё более склоняюсь к выводу, что мы переживаем период жесточайшей смуты и упадка, который очень точно определил учёный-этнограф Лев Гумилёв, как время резкого падения уровня пассионарности этноса и преобладания разгула в нём субпассионариев, людей эгоистичных, движимых инстинктами и низменными страстями; время забвения традиций, всеобщей розни, почти полного отсутствия жертвенности и радения за интересы общества. Эгоизм, близорукий, но неудержимый, становится основным стимулом поведения верхушки общества, а жизнь подавляющего большинства народа сводится к прозябанию, унылой, бессмысленной борьбе за выживание».

— Серьёзное письмо.

— Мне со «Стрелком» тогда предложили принять участие в Неделе российских фильмов в Новосибирске. Дожили: в России — Неделя российских фильмов!..

…Когда Ульянова не станет, актёр Александр Пороховщиков вспомнит, как во время съёмок «Ворошиловского стрелка» в Калуге Ульянов сидел вечером на лавочке, зажав лицо рукой, и плакал. «Я видел плачущим самого Ульянова! Отчаянно плакал, как ребёнок, он вообще дитя был, открытый, нежный, ранимый… Я подошёл, присел с краю на лавочке, думал, боль какая. „Что с вами, Михаил Александрович?“ — „Спасибо Славе Говорухину, он этой ролью мне глоток воздуха ещё дал. Стою, Сашенька, как перед пропастью, шаг — и полетел куда-то…“»

…Вспоминает дочь Елена:

«„Ворошиловский стрелок“ — это был фильм про отца. Тогда вся пресса, а писали, спорили очень много, поделилась на два лагеря. Одни были в восторге от того, что наконец-то появился в кинематографе герой, способный ответить на творящийся вокруг беспредел. Другие обвиняли, притом беспощадно, просто линчевали за то, что он позволил себе устроить самосуд. А так как папа был человек мягкий, то второй лагерь своей беспощадной критикой перетянул, возымел действие. А отец всё воспринимал всерьёз и страшно переживал! Дошло до того, что стал даже оправдываться, отнекиваться. В конце концов заявил во всеуслышание, что сам он так ни в коем случае не поступил бы, а действовал бы по закону. Но я-то, знающая отца глубиннее, чем кто бы то ни был, уверена: поступил бы. Убил бы. За меня, а уж тем более за Лизку. Он ведь эмоциональный, яростный в своих эмоциях был человек. Как в беспредельной любви, в обожании, так и в ярости, неистовстве. Русский по-настоящему человек».