Даниил Аль - Хорошо посидели!

• Название: Хорошо посидели!
• Автор: Даниил Аль
• Издательство: Нестор-История
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98187-608-0

Даниил Аль — известный ученый и писатель. Его тюремные и лагерные воспоминания посвящены людям, которые оставались людьми в сталинских тюрьмах и лагерях. Там жили и умирали, страдали и надеялись, любили и ревновали, дружили и враждовали…

Поскольку юмор, возникающий в недрах жизненной драмы, только подчеркивает драматизм и даже трагизм происходящего, читатель найдет в книге много смешного и веселого.

Следует подчеркнуть важнейшее достоинство книги, написанной на столь острую тему: автор ничего не вымышляет и ничем не дополняет сохранившееся в его памяти.

Книга написана живым образным языком и вызовет интерес у широкого круга читателей.

---

Об обстоятельствах моего освобождения, поскольку оно произошло, как я уже написал выше, только в первые дни 1955 года, я расскажу позже. До этого протекли еще многие месяцы лагерной жизни. Внешне она оставалась прежней. Тот же высокий забор, увенчанный колючей проволокой вокруг лагпункта, та же «запретка» по его внутреннему периметру. Тот же «собачий троллейбус» — немецкие овчарки, бегающие на поводках, которые со звоном скользят по проводам, натянутым с внешних сторон забора. Те же вышки с вертухаями на четырех его углах. Тот же режим: подъем, развод. Тот же вологодский конвой, сопровождающий колонны заключенных на работы. То же предупреждение — «Шаг вправо, шаг влево…» Та же работа. В зоне те же поверки — пересчет находящихся в ней заключенных по головам. Все вроде бы то, и вместе с тем все постепенно менялось.

Лагеря были изъяты из подчинения МВД и переданы в ведение Министерства юстиции. За МВД и его сотрудниками сохранялись только организация работ и другие хозяйственные функции. Надзиратели, охрана заключенных, словом, все, кто осуществлял лагерный режим, оказались теперь представителями юстиции.

Пропагандистское значение этой меры — понятно: создать впечатление о смягчении гулаговского режима и прекращения репрессивного произвола, придания карательной системе правового характера. Практически, естественно, надзиратель не превращался в адвоката или даже в прокурора. Конвоир, разумеется, не сделал бы шаг в сторону права и по-прежнему стрелял бы в того, кто сделает «шаг вправо…» из охраняемой им колонны. Тем не менее, в головах начальства стало что-то происходить. Это стало особенно заметно летом и осенью 1954 года. Все нарастающим потоком стали тогда приходить из Москвы положительные ответы на заявления политзаключенных о пересмотре дел.

В этой обстановке многие лагерные начальники, особенно те, кто знал за собой грех жестокого обращения с «врагами народа», явно «подобрели». Предвидя, что, оказавшись на воле, некоторые из их бывших подопечных (тем более те, кто сумеет восстановить прежние высокие связи) станут жаловаться на факты лагерного произвола, они старались как-то задобрить будущего «освобожденца». Некоторые стали заводить покаянные разговоры, жаловаться на приказы сверху, которые они якобы через силу выполняли.

Искусство принадлежит «врагам народа»!

Да, именно так. Искусство, при этом настоящее, большое, принадлежало в лагерях всецело, и без каких либо исключений, заключенным. Выступлений на лагерных сценах «вольных» артистов или музыкантов просто не бывало. А среди нашего брата — «врага народа» — было много профессиональных артистов, музыкантов, писателей. Еще больше было талантливых людей, многие из которых стали в будущем профессионалами, и обрели известность в различных родах искусства и литературы.

Справедливость требует сказать и о том, что немало талантливых людей было среди уголовников. И плясунов, и людей, хорошо игравших на различных музыкальных инструментах. Были и такие, кто в силу неодолимого желания съездить в составе нашего самодеятельного коллектива на концерт в женский лагпункт становились танцорами или певцами в хоре, или даже акробатами.

Несколько слов об интерьере нашего клуба и об общей обстановке, в которой происходила его работа.

Отдельного помещения у клуба не было. Для киносеансов, концертов и постановок наезжавшей к нам общелагерной культбригады, а также для выступлений нашей собственной самодеятельности просторное помещение лагерной столовой превращалось в зрительный зал.

В одном его конце, при входе в столовую, была оборудована кинобудка. В ней стояли два киноаппарата, обеспечивавшие вполне качественную демонстрацию кинофильмов. В другом конце зала находилась довольно высокая и большая сцена, снабженная черным бархатным занавесом и такими же бархатными кулисами. В течение дня, пока функционировала столовая, занавес был обычно закрыт. В левой стороне стены за сценой была дверь в небольшую кабинку, в которой жил заключенный — заведующий клубом. В 1953 году в ней довелось поселиться и мне. За сценой с правой стороны, была дверь в музыкальную комнату. В ней стояло пианино и хранились музыкальные инструменты. Там проходили репетиции солистов — певцов и музыкантов, играющих на духовых или струнных инструментах.

Многие музыканты, особенно те, которых отправили в лагеря из Прибалтики, имели присланные им или привезенные на свидания собственные инструменты — скрипки, мандолины, аккордеоны.

На концерты культбригады и собственной самодеятельности, нарушавшие однообразие лагерной жизни, шло все население лагпункта. Огромное помещение столовой превращалось в зрительный зал.

Трудно представить себе, как бывал он набит людьми. Сидели в проходах, на коленях друг у друга, стояли на сдвинутых в сторону столах, на подоконниках. Некоторые зрители по два часа на плечах своих приятелей, некоторые сидели на полу перед первым рядом, у самой сцены, так что по всем законам физики, они не могли ничего разглядеть, но, тем не менее, сидели. Однажды я видел, как один молодой паренек из воришек весь концерт провисел, держась попеременно то одной, то другой рукой за край большой железной печки.

Обстановку, в которой обычно происходили у нас концерты или спектакли, вполне можно себе представить на примере хотя бы таких случаев.

Небывалый доклад о международном положении

Среди лагерного начальства было немало бывших сотрудников МГБ и МВД, «высланных» на работу в лагеря за какие-либо провинности.

В 1952 году появился на нашем лагпункте новый начальник КВЧ (культурно-воспитательной части) — лейтенант Зайцев, изгнанный из ленинградского управления МГБ за пьянство.

Это был человек еще молодой, лет двадцати шести, щуплый и добродушный. Заключенным он весьма понравился. Лейтенант Зайцев приходил по утрам в зону уже пьяным, никогда ни к кому не придирался, приветливо здоровался с каждым встречным и тихо отсиживал пару часов в помещении КВЧ. Иногда он возвращался в зону в состоянии уже полного опьянения. Бывали случаи, когда он валялся в зоне возле дороги в полной форме, на потеху заключенным. Но чаще он засыпал на деревянном диване у себя в культурно-воспитательной части. Надо заметить, что пьяницы среди начальства встречались нередко. Но такого, как лейтенант Зайцев, еще не бывало. Довольно скоро он установил определенное «культурное общение» с заключенными — на их деньги закупал и приносил в зону водку и, само собой, участвовал в ее распитии. Над лейтенантом Зайцевым стали сгущаться тучи начальственного гнева. Ему искали замену. Но пока ее не было, он продолжал «работать» в прежнем духе. В числе его обязанностей были такие, обойти которые было невозможно.

Накануне празднования 7 ноября на наш лагпункт приехала общелагерная культбригада. На этот раз в ее программе была оперетта «Свадьба в Малиновке».

Зал, как всегда в таких случаях, забит, точно этапный вагон: сидят друг на друге, сидят вплотную перед сценой. Только в двух первых рядах нормально сидят начальники, их жены и взрослые дети. Начальство здесь — значит, скоро начало.

Это чувствуется и по другим признакам. Все больше уплотняется воздух. Со сцены, из-за бархатного занавеса, слышатся все более нервные удары молотков установщиков декораций. Перед сценой сидит оркестр, пиликают настраивающиеся скрипки. Совсем как в Большом театре. Кстати, первую скрипку играет скрипач Большого театра Беня Шклярский. На контрабасе — Ефимов, в будущем он был в составе государственного оркестра СССР под руководством Кирилла Кондрашина.

Раздаются нетерпеливые хлопки. Зрители знают, что перед опереттой, ради которой они пришли, им придется выслушать доклад начальника КВЧ о международном положении. То и дело раздаются возгласы:

— Давай, начинай, начальничек!

— Толкай доклад быстрей!..

— Доклад! Доклад давай!!

Наконец бархат закачался, стало тихо, и перед рампой появился лейтенант Зайцев. Зал зааплодировал. Трудно сказать, чего больше было в этих аплодисментах — насмешки ли, как над клоуном, или, напротив, выражения симпатии к хорошему начальнику или, наконец, просто привычки, привезенной с воли, — встречать докладчиков аплодисментами.

Лейтенант Зайцев молча покачивался на фоне занавеса. Сапоги его, освещенные рампой, сверкали. Аплодисменты нарастали, становясь бурными и продолжительными.

— Товарищи! — торжественно произнес лейтенант Зайцев. Непривычное обращение вызвало новый взрыв аплодисментов.

— Мы живем в окружении международного положения, — продолжал докладчик. (Снова бурные, продолжительные аплодисменты).

— А поскольку мы живем в окружении.

— В оцеплении! — несется из зала.

— В оцеплении, — соглашается оратор. (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в долгую овацию.)