Даниил Аль - Хорошо посидели!

• Название: Хорошо посидели!
• Автор: Даниил Аль
• Издательство: Нестор-История
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98187-608-0

Даниил Аль — известный ученый и писатель. Его тюремные и лагерные воспоминания посвящены людям, которые оставались людьми в сталинских тюрьмах и лагерях. Там жили и умирали, страдали и надеялись, любили и ревновали, дружили и враждовали…

Поскольку юмор, возникающий в недрах жизненной драмы, только подчеркивает драматизм и даже трагизм происходящего, читатель найдет в книге много смешного и веселого.

Следует подчеркнуть важнейшее достоинство книги, написанной на столь острую тему: автор ничего не вымышляет и ничем не дополняет сохранившееся в его памяти.

Книга написана живым образным языком и вызовет интерес у широкого круга читателей.

---

В культбригаде было еще несколько ярких, запомнившихся людей. Великолепный скрипач из оркестра Большого Театра — Бениамин Шклярский. Замечательный ударник — Лев Шанин.

Из женщин культбригады самой яркой актрисой была «красючка» (так блатные именовали красивых женщин) Верка Карташова. Я назвал ее Верка потому, что никогда не слышал, чтобы кто-нибудь назвал ее полным именем. Это была действительно красивая девчонка, небольшого роста, со светлой косой, обмотанной вокруг головы, с хорошим голосом и несомненным комедийным талантом. Она исполняла главные женские роли во всех опереттах, поставленных культбригадой. До лагеря Карташова была студенткой. Сидела за разговоры.

К рассказанному здесь о культбригаде следует добавить, что возили ее для выступлений по двум десяткам ОЛПов Каргопольлага под конвоем автоматчиков и собак, что жили ее артисты только в зонах, без права выхода за пределы лагерных заборов. Когда бригада приезжала на наш лагпункт, артистов под конвоем водили в «вольный клуб», находившийся в поселке Ерцево рядом с управлением Каргопольлага. Там они давали концерты или ставили для начальства те же оперетты и пьесы, которые показывала заключенным. Прогулка под окрики вологодского конвоя и под лай овчарок не очень располагала к выполнению предстоящей работы — веселить «гражданинов начальников» и их супруг. Я написал тогда стихотворение, посвященное подконвойным артистам.

Прежде чем привести его здесь, хочу сказать то, что всегда говорю по поводу своих стихов, особенно тюремных и лагерных. Я не поэт и никогда не считал себя таковым. Но как историк я оцениваю свои тогдашние стихи как документы, как исторические источники, полезные для изучения, отразившегося в них времени. Они сохранили детали, которых нет в других источниках. Прежде всего, некоторые нюансы душевного настроя тогдашних людей, их видение событий своей эпохи.

Смех

Горит огнями клуб поселка.
Внутри — парад последних мод.
И дама каждая, как елка
Украсилась на Новый год.

Сверкают серьги, кольца, блестки,
Глаза горят светлее свеч,
И черно-бурые треххвостки
Кой у кого свисают с плеч.

Мужчины — в форме преотличной.
Полно погон и портупей.
Вид, что у публики столичной.
Вот, разве, лица потупей.

Утихли свары, слухи, сплетни, —
Все дрязги кучного жилья,
И лица светятся приветней:
Всем хорошо, и все — друзья.

Над снежной улицей поселка
Раздался лай и злобный вой.
Два пса, два прирученных волка
Сопровождают спецконвой.

Ссутулившись от воя волча,
Угрюмо вглядываясь в снег,
Голов не подымая, молча,
Бредут двенадцать человек.

Кругом белеет снег искристый,
Белеет кожа полушуб.
Кого ведут? Ведут артистов.
Ведут на сцену. В вольный клуб.

Несут под снежною порошей
Пожитков тягостную грузь,
Несут в сердцах тяжелой ношей
Неизбываемую грусть.

Раздался окрик: — Эй! Народный!
Чего плетешься? Иль уснул?!
Качнулся штык, и пес голодный
Сильнее повод натянул.

Но вот и рампа. В зал притихший
Крадется шепот, словно вор:
— Ты погляди. Народный бывший.
За что сидит? — За разговор.

И вот, все стихли. Очень скоро
Пришел заслуженный успех,
И смеху мастера-актера
Раскатом вторит зала смех.

Ха-ха-ха-ха! И зал хохочет,
В ладони яростно стучит.
То будто громом прогрохочет,
То пулеметом прострочит.

Но постепенно в хохот дикий
Актера смех перерастал.
Смеялся зал дубоволикий,
И вдруг смеяться перестал.

Как будто кто-то грозный, свыше,
Своим холопам подал знак.
Вдруг чей-то голос был услышан:
«Над кем смеется этот враг?»

Рядами кресел зал захлопал,
И все пошло своей канвой:
Кто к дому, кто в буфет затопал,
А кто — обратно под конвой.

Наш клуб

Театральная, концертная и вообще творческая жизнь нашего собственного лагпунктовского клуба была очень насыщенной. На лагпункте было много одаренных и талантливых людей. Наши концерты по своему содержанию и художественному уровню порой превосходили выступления культбригады. Я говорю только о концертах потому, что ставить полноценные пьесы, или оперетты мы не могли из-за отсутствия женщин для исполнения женских ролей. Правда, отдельные веселые сценки и скетчи, в которых были женские роли, мы ставили с большим успехом, благодаря талантливому комику Михаилу Бадикову — профессиональному актеру из Кишинева. В нашей зоне он работал парикмахером — стриг и брил целые бригады работяг, приходивших в баню, стриг и брил нас — своих друзей и, разумеется, блатных авторитетов, а иногда и начальников. По характеру этот человек небольшого роста был очень говорлив, постоянно рассказывал какие-нибудь истории, передавал различные лагерные слухи и «параши». Всего этого он вдоволь набирался от своих разнообразных клиентов. При этом Миша Бадиков обладал хорошим чувством юмора. Когда он выходил на сцену в женском наряде, с подложенными грудями и задом, с ярко накрашенными губами, зрители всех интеллектуальных и статусных уровней каждый раз буквально валились со стульев от хохота. Хватало у нас и других талантливых исполнителей. Назову хотя бы одного из них — прославленного своим искусством хирурга, доктора Леонида Фотиевича Брусенцева. В годы войны он служил в воздушно-десантных войсках. Будучи заброшен в тыл противника и попав в плен, доктор Брусенцев совершил «тяжкую измену» Родине: находясь в лагере, оказывал медицинскую помощь не только своим — советским военнопленным, но и раненым немцам в ближайшем госпитале. За эту «ужасную измену» доктор Брусенцев получил ужасный (уже без всяких кавычек) срок — 25 лет лагерей строгого режима. Но при этом несмотря на, казалось бы, беспросветные перспективы своей судьбы, Фотич (его обычно так называли) был исключительно добрым, жизнерадостным человеком.

Однажды с этапом из Харькова прибыл к нам в Ерцево небольшого роста молодой украинец Василий Хирный. Он, как оказалось, обладал замечательным — говорю без преувеличения — баритоном. Вася Хирный стал непременным участником всех наших концертов. Многие заключенные нашего лагпункта и нередко разные начальники специально приходили на наши репетиции, чтобы послушать Хирного. Василий не был профессиональным музыкантом, но где-то явно учился пению. Он хорошо разбирался в партитурах опер. Репертуар его был разнообразен. Он с одинаковым успехом исполнял оперные арии, народные и современные массовые песни. И нам стоило больших трудов отстоять его от притязаний культбригады.

Отдельно надо сказать о наших музыкантах. И, прежде всего, о двух выдающихся композиторах и пианистах — Геннадии Бузаеве и Борисе Магалифе. С каждым из них, пока он был жив, я поддерживал самые теплые отношения. Мы постоянно переписывались. Бузаев и Магалиф не раз приезжали в Ленинград. Я съездил в гости к Бузаеву в Волгоград. Каждый из них прожил после заключения долгую музыкально-педагогическую и композиторскую жизнь. Бузаев в Волгограде, Магалиф в Белоруссии. В лагере оба работали учетчиками. Бузаев в подсобных сапожно-пошивочных мастерских. Магалиф в какой-то из лесозаводских бригад. Оба они прекрасно аккомпанировали концертным номерам и солистам, выступали с отдельными фортепианными номерами и сочиняли отличную музыку. В основном на слова песен, сочиненных для нашего концертного репертуара. В том числе и автором этих строк.

Весной 1953 года на наш лагпункт был назначен новый начальник КВЧ (Культурно-воспитательной части). Им оказалась женщина — жена начальника Особого отдела Каргопольлага полковника Носова — капитан внутренней службы Александра Семеновна Носова. Ничего хорошего от такого назначения никто из заключенных не ждал. Думали, что под ее началом культурная жизнь в лагере замрет. Все понимали, что ее супруг является главным блюстителем политического, а значит, и культурно-воспитательного режима в лагере, начальником всего оперсостава и, соответственно, всех стукачей на всех лагпунктах и во всех подразделениях.

По своей должностной силе начальник Особого отдела стоял даже выше всемогущего Коробицина, поскольку мог и даже был обязан доносить на него в Москву, в случае если бы тот дал на это повод. Ну, а в том, что жена будет капать на ухо своему начальнику-мужу обо всем, что покажется ей на лагпункте неладным, — в этом сомневаться не приходилось.