Брэм Стокер - Леди в саване

• Название: Леди в саване
• Автор: Брэм Стокер
• Издательство: Энигма
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-94698-081-4

Вампир… Воскресший из древних легенд и сказаний, он стал поистине одним из знамений XIX в., и кем бы ни был легендарный Носферату, а свой след в истории он оставил: его зловещие стигматы — две маленькие, цвета запекшейся крови точки — нетрудно разглядеть на всех жизненно важных артериях современной цивилизации…

Издательство «Энигма» продолжает издание творческого наследия ирландского писателя Брэма Стокера и предлагает вниманию читателей никогда раньше не переводившийся на русский язык роман «Леди в саване» (1909), который весьма парадоксальным, «обманывающим горизонт читательского ожидания» образом развивает тему вампиризма, столь блистательно начатую автором в романе «Дракула» (1897).

Пространный научный аппарат книги, наряду со статьями отечественных филологов, исследующих не только фольклорные влияния и литературные источники, вдохновившие Б. Стокера на создание вампира, но и малоизвестные биографические данные, проливающие свет на сложный генезис сюжетных линий романа, включает в качестве приложения тщательно отобранные фрагменты работ известных зарубежных философов и литературоведов, посвященных оккультным тенденциям в поздневикторианской готической литературе. Редакция надеется, что «Пришествие вампира», в различных аспектах анализирующее «вампи-рический нарратив» как в творчестве Б. Стокера, так и в произведениях современных ему художников-прерафаэлитов и поэтов-символистов конца XIX в., послужит своеобразным теоретическим мостиком между «Дракулой» (Энигма, 2005) и «Леди в саване». Ибо, как метко заметил Р. Роббинс, автор вступления к английскому изданию романа: «„Леди в саване“ — это роман об уровнях интерпретации, где ничто не есть то, чем кажется, и где читатель, как и персонажи, постоянно рискует неправильно истолковать ситуацию, в которую автор помещает нас».

---

— Верно! Да, так! Но есть опасность еще большая… — и продолжила: — Излишество в желаниях страшнее нужды!

Говорю тебе, дружище, это величайшая из истин, и надеюсь, ты будешь помнить о ней уже поэтому, а также потому что так думала твоя мудрая мать. А теперь позволь мне сказать еще кое-что в дополнение к приведенному мудрому изречению.

Когда я как один из твоих попечителей не согласился на то, чтобы ты передал свое небольшое состояние мисс Макелпи, боюсь, ты решил, что я очень жесткий и лишенный сострадания человек. Боюсь, из-за этого ты до сих пор носишь в душе обиду на меня. А если так, перестань обижаться и узнай правду. Твоя просьба тогда доставила мне невыразимую радость. Я будто слышал голос твоей воскресшей матери. Твое краткое письмо впервые пробудило во мне желание иметь сына — такого, который был бы похож на тебя. Я погрузился в мечты, я раздумывал, может, в мои годы еще не поздно жениться, и тогда при мне будет сын в старости, если это вообще для меня возможно. Но потом понял, что нет, невозможно. Я никогда не встречал женщины, способной пробудить у меня такую любовь, которая связывала твоих родителей. Поэтому я смирился с судьбой. Я должен пройти свой одинокий путь до конца. И однако луч света проник в окружавшую меня тьму — я говорю о тебе. Хотя ты и не мог испытывать сыновние чувства ко мне — я не рассчитывал на это, ведь в твоей памяти сохранились воспоминания о более нежной связи, — я был способен на отцовские чувства к тебе. Ничто не могло воспрепятствовать моему желанию заменить тебе отца, потому что я держал это желание в тайне, в святая святых моего сердца, там, где тридцать лет пребывал образ милого дитяти — твоей матери. Мой мальчик, когда придет время и ты будешь наслаждаться счастьем, славой и властью, надеюсь, ты хоть изредка будешь вспоминать об одиноком старике, чьи последние годы согревала уже одна мысль о том, что на свете есть ты.

Память о твоей матери призывала меня выполнить долг: ради нее я взялся за святую обязанность — осуществить ее чаяния, связанные с сыном. Мне было ясно, как бы поступила она. Для нее это была бы борьба между побуждением и долгом, но верх взяло бы чувство долга. Поэтому я тоже предпочел исполнить долг, хотя, скажу тебе, тогда это было тяжко и горестно для меня. Но признаюсь, меня и сейчас радует результат. Я пытался, как ты, возможно, помнишь, исполнить желание твоей матери иным способом, однако твое письмо затруднило мои попытки, и поэтому я отказался от них. И позволь сказать тебе, что благодаря именно этому письму ты стал мне еще дороже, чем прежде.

Нет необходимости говорить, что с той поры я пристально следил за твоей жизнью. Когда ты убежал из дому, соблазненный морем, я тайно использовал весь мой коммерческий механизм, чтобы разузнать о тебе. И затем, до твоего совершеннолетия, я постоянно наблюдал за тобой, не вмешиваясь никоим образом в твои дела, однако сохраняя для себя возможность связаться с тобой в случае необходимости. Когда я услышал о твоем первом поступке по достижении совершеннолетия, я испытал чувство удовлетворения. Я имею в виду выполнение твоего изначального намерения в отношении Джанет Макелпи — передачи ей твоего имущества.

С того момента я наблюдал — разумеется, благодаря тем, кто помогал мне в этом, — за твоими главными свершениями. Я бы с радостью оказал тебе поддержку во всех твоих начинаниях и честолюбивых замыслах, но я сознавал, что в годы, последовавшие за достижением совершеннолетия, ты сам осуществлял свои мечты и добивался своих целей, а также, позволь пояснить здесь, моих целей тоже. Ты был настолько предприимчив по натуре, что даже моя широкая сеть осведомителей — моя, как я бы сказал, частная «разведка» — не справлялась. Мой механизм сбора информации действовал довольно исправно — и фактически во всех случаях — в отношении Востока. Но ты менял север на юг, а затем отправлялся на запад и вдобавок туда, где для коммерции и для чисто практических предприятий нет опоры, — в миры мысли, духовного смысла, психических феноменов, говоря в общем о пределах таинственного. Поскольку мои вопросы часто оставались без ответа, я вынужден был усовершенствовать мой механизм и с этой целью учредил — конечно же, действуя через подставных лиц, — ряд новых журналов, посвященных определенного рода исследованиям и поискам. Если тебя когда-нибудь заинтересует эта моя деятельность, мистер Трент, на чье имя оставлены фонды, с удовольствием познакомит тебя с подробностями. Эти фонды, как и все прочее, в свое время тоже перейдут к тебе, если ты пожелаешь. Благодаря «Журналу приключений», «Журналу тайн», таким изданиям, как «Оккультизм», «Воздушные шары и аэропланы», «Подводные лодки», «Джунгли и пампасы», «Мир привидений», «Путешественник», «Лес и остров», «Океан и ручей», я нередко получал сведения о твоем местопребывании и твоих проектах, о чем иначе бы не узнал. Например, когда ты исчез в Лесу инков, до меня дошли первые слухи о твоих странных поисках и удивительных открытиях в захороненных городах Юдори от корреспондента «Журнала приключений», причем задолго до того, как «Таймс» опубликовала подробности о высеченном в скале храме древних дикарей, где остались лишь маленькие драконоподобные змеи, гиганты-предки которых были грубо вылеплены на каменном жертвеннике. Хорошо помню, какую дрожь у меня вызвал один тот скупой отчет о твоем нисхождении, в одиночку, в сущий ад. Из журнала «Оккультизм» я узнал, что ты, вновь один, оставался в населенных призраками подземных пещерах Элоры, в глубине Гималаев[77], а когда, дрожащий и мертвенно-бледный, выбрался наверх, те, кто последовал твоему примеру, испытали граничившее с припадком эпилепсии потрясение, добравшись, в связке, всего лишь до высеченного в скале входа в тайный храм.

Обо всем этом я читал с удовольствием. Ты формировал и готовил себя к высшему поиску, который смог бы увенчать еще достойнее тебя, ставшего уже зрелым мужчиной. Когда я прочел о тебе в связи с описанием Михаска на Мадагаскаре и культом сатаны, почитаемым исключительно там, я понял, что мне остается только ждать твоего возвращения домой, чтобы начать обсуждение давно мною задуманного. Вот что я о тебе прочел:

«Это человек, для которого, нет опасных и рискованных приключений. Его отчаянная храбрость вошла в поговорку у многих диких народов и у многих, давно преодолевших дикость, у тех, чей страх вызывают вещи отнюдь не материального мира, а тайны, скрытые в смерти и за могилой. Он не боится ни хищных зверей, ни дикарей; он испробовал африканскую магию и приобщился к индийскому мистицизму. Общество психических исследований давно извлекает пользу из его доблестных подвигов и видит в нем, вероятно, своего наиболее верного сподвижника и свой наиболее достоверный источник сведений. Он в расцвете сил, гигантского роста и фантастически крепок; умеет обращаться с любым оружием любого народа, способен переносить какие угодно трудности, проницателен и изобретателен, прекрасно понимает человеческую природу от ее элементарных основ до высших уровней. Мало сказать, что он бесстрашен. Это человек, чья сила и чья отвага позволяют ему предпринимать все что угодно. Его не страшит никакой вызов в этом мире или за его пределами, никакие испытания на земле или под землей, на море или в воздухе, ни явное, ни скрытое, ни смертный, ни призрак, он не убоится ни Бога, ни дьявола».

Если тебе интересно, то скажу, что ношу в записной книжке эту вырезку из газеты с тех самых пор, как прочел эти строки.

И не забывай, что я, как уже было сказано, никогда и никак не вмешивался в твои поиски. Я хотел, чтобы ты «следовал своей судьбе», как говорят шотландцы, и хотел знать о твоей судьбе — больше ничего. Теперь же, когда ты оснащен для по-настоящему высокого дела, я хочу, чтобы ты вступил на путь — снабженный самым мощным оружием помимо твоих личных качеств, — который приведет тебя к великой славе и к осуществлению цели, мой дорогой племянник, каковая — в чем я абсолютно уверен — воодушевит тебя так же, как всегда воодушевляла меня. Я шел к ней более пятидесяти лет; но теперь, когда факел вот-вот выпадет из моих старых рук, я смотрю на тебя, мой дорогой сородич, в надежде, что ты подхватишь этот факел и понесешь его дальше.

Малочисленный народ Синегории сразу же заинтересовал меня. Он беден, горд и храбр. Доверие этих людей стоит завоевать, и я советую тебе разделить их судьбу. Наверное, тебе будет трудно склонить их на свою сторону, потому что, если народ, как и каждый его представитель, беден и горд, качества эти могут усиливать одно другое до бесконечности. Это люди неукротимые, и никто никогда не мог совладать с ними, если только не присоединялся к ним и не пользовался у них признанием как их вождь. Но если их доверие завоевать, они скорее умрут, чем предадут. Для человека честолюбивого — а я знаю, что ты наделен этим свойством, — такая страна с таким народом — достойное поле деятельности. С твоими способностями, подкрепленными состоянием, которое я с радостью оставляю тебе, ты можешь дерзать и многого добиться. Если буду жив, когда ты вернешься из экспедиции в северные области Южной Америки, я буду счастлив помочь тебе в осуществлении этого или иных планов и сочту за честь присоединиться к тебе; однако время идет. Мне семьдесят второй год, иными словами, я уже прожил положенный человеку срок, как ты понимаешь; да, так… Позволь мне подчеркнуть вот что: для честолюбивых планов иноземца большие народы недоступны, что же касается нашего собственного, то здесь мы ограничены нашим законопослушанием (и здравым смыслом). Только малый народ подходит для человека с великими помыслами. Если ты разделяешь мои взгляды и мои устремления, тогда Синегория — твой полигон. Было время, когда я надеялся стать воеводой, даже великим воеводой. Но с возрастом мое честолюбие ослабело, как убыли и мои силы. Я уже не мечтаю о подобной чести для себя, однако вижу ее возможной для тебя, если тебя это прельщает. Согласно моему завещанию, ты получишь высокое положение и огромное состояние, и хотя, возможно, тебе придется отказаться от последнего, опять же согласно моей воле, как уже пояснено в настоящем письме, сам таковой поступок возвысит тебя еще больше в глазах горцев — если он станет известен им. Если к тому времени, когда ты получишь от меня наследство, воеводы Виссариона уже не будет в живых, тебе нелишне знать, что в таком случае ты освобождаешься от всех моих условий, хотя я верю, что и тогда в этом деле, как и во всех прочих, ты будешь подчиняться требованиям чести, что касается моей воли. Ситуация, следовательно, такова: если Виссарион жив, ты отказываешься от собственности; если нет, ты поступаешь так, как, по твоему мнению, я бы хотел, чтобы ты поступил. В любом случае горцам незачем сообщать о тайном договоре между Виссарионом и мной. Ты не должен этого делать — это сделают другие, если возникнет необходимость. Но случись так, ты оставишь собственность без каких бы то ни было quid pro quo.[78] Тебе не стоит тревожиться: ты унаследуешь состояние, которое позволит тебе приобрести по своему выбору иную собственность в Синегории или же в любой другой части мира.