Иван Курчавов - Цветы и железо

• Название: Цветы и железо
• Автор: Иван Курчавов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

Новый роман И. Курчавова «Цветы и железо» повествует о мужестве, смелости и находчивости советских патриотов. События развертываются на Псковщине в начальный период Великой Отечественной войны. Под руководством партии коммунистов в сложных условиях вражеского тыла подпольщики и партизаны ведут героическую борьбу с немецко-фашистскими захватчиками и наносят им огромный урон.

Роман написан с большой любовью к советской Родине, ее отважным сынам и дочерям.

---

Как близко стали подлетать наши! Почти к самому Шелонску… Километрах в десяти разбомбили вражеский эшелон. Кто видел, говорят, все в одной груде лежит — и платформы, и пушки, и фашисты… Молодцы летчики, метко клали бомбы!

И опять мысли перенеслись к себе в дом… Одному трудно работать. Не так трудно, как рискованно: и принимать связных, и расклеивать по заборам листовки, и разбрасывать их во дворах. Зато какое испытываешь моральное удовлетворение! Но приказ Огнева категоричен: отныне самому ничего не делать, лишь принимать связных из отряда и шелонской подпольной организации. Пусть будет так, Петр Петрович Калачников человек дисциплинированный.

Калачников услышал громкие шаги за дверью. Оглянулся: без стука в комнату входил широкоплечий крестьянин в армяке, подпоясанном синим кушаком. Борода рыжая, глаза прищуренные, голова перевязана грязноватым, в крови, бинтом.

— Ну, цветами торгуешь? — спросил он грохочущим басом.

Петр Петрович ко всему привык, разные связные побывали у него. Неужели этот запамятовал пароль? Смысл тот — цветы. Надо отвечать. А что гость скажет дальше?

— Цветов нет, есть семена, — ответил Калачников.

— Ну, какой же ты выученик Мичурина, если для наших господ-спасителей зимних цветов не вывел! Эх ты, голова с ушами! Что же, только уши у тебя и остались? А мозги высохли? Тьфу, старый хрыч! До встречи, господин Калачников!

Он взял руку старика да так сжал ее, что тот чуть не вскрикнул от боли. Рыжий жал руку и смотрел своими ехидными глазами — сколько в них злости! И все же что-то знакомое есть в них!..

После ухода гостя Петр Петрович долго перебирал в памяти всех своих знакомых, рыжебородых, и никого не мог вспомнить. Кто он, этот нахальный тип? Хороший человек или мерзавец? Чего он хотел? Или желал выразить свой личный протест против подлости свихнувшегося старика Калачникова? А может, обозлен неудачами немцев, служил им верой-правдой, а они подвели?..

А гостем был Алексей Осипович Шубин, давнишний и близкий знакомый. Шубин-Поленов перебирался в район Шелонска к новому месту своей неспокойной службы. Полковник сожалел, что он теряет на Низовой такого верного человека. Но другого выхода из положения он не нашел; что ж, пусть будет свой глаз в Шелонске, а для Низовой он подберет другое око. Если немецкая разведка укрепляется в Шелонске, почему бы и советской разведке не обосноваться там попрочнее?

В Шелонске Никита Иванович не выдержал. Давно кипела у него в сердце обида: и на Калачникова, как предателя, и на себя, так много и искренне прославлявшего шелонского мичуринца. Сказать все, что он думал, нельзя, наказать — тем более. Но заехать!.. Кто признает в рыжебородом старике молодого и подвижного Шубина, который раньше брился чуть ли не каждый день и не хотел показывать окружающим свою рыжую щетинку: не нравился ему рыжий волос… Бинт тоже мешал распознать в лицо прежнего Алексея… Никита Иванович оставил Таню в санях неподалеку от моста и зашел в крепость. Там, в тихом домике с голубыми наличниками, он и застал Калачникова.

Доволен Поленов: вены у старика чуть не лопнули. Неужели такое «рукопожатие», слова, тон разговора не оскорбили и не обидели фашистского прислужника?

Быть этого не может!

Калачников прохаживался по узкому, вытертому за долгие годы зеленому коврику. За окном уже были сумерки, в комнате висела густая темень. Петр Петрович поглаживал борта мягкой, тоже вытершейся фланелевой пижамы и пристально вглядывался в окно.

За дверью кто-то стал скрестись — осторожно, по-кошачьи. Петр Петрович пошел навстречу, приоткрыл дверь.

В комнату быстро вошел молодой человек лет двадцати или немногим больше. В полушубке, в белой овчинной шапке и валенках-чесанках, розовощекий, свежий и веселый, он чем-то напоминал юношу богатыря из сказки.

— Цветы есть?

— Цветов нет, есть семена.

— А будут цветы?

— Конечно будут!

Петр Петрович протянул несколько газет.

— Хорошую весть понесешь, юноша! — Петр Петрович пожал его руку — большую и, несмотря на мороз, теплую. — Под Москвой фашистам капут. И под Тихвином!.. Эх, возрадуется народ!

— За ночь разбросаю.

— Счастливого пути, дорогой!

А потом опять посланцы: второй, за ним третий.

— Цветы есть?

— Цветов нет, есть семена.

— А будут цветы?

— Конечно будут!

«Будут! И цветы будут, и праздник большой будет на нашей земле!» — восторженно думал Петр Петрович, успевший забыть и наглого рыжебородого мужика, и его обидные слова.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Воет за окном вьюга, заметая дороги и тропинки, занося снегом узкие щели в воротах и заборах, пробиваясь под плотно натянутые шапки-ушанки и платки прохожих. И слышится в этом вое что-то угрожающее: «У-у-у, по-го-ди, по-па-дись». Снегом запорошило всю улицу, пройти кое-как можно, а проехать уже нельзя. А с неба сыплется и сыплется белый рыхлый снег, словно кто-то распотрошил в холодной выси тысячи пуховых перин.

Петр Петрович стоит у окна и наблюдает за метелью. Он изредка вынимает из кармана куртки правую руку и энергично потирает лоб и щеки. Нельзя сказать, чтобы у него было хорошее настроение. Месяца два он сидит без настоящей работы, и безделье угнетает его больше, чем опасность. Но так надо. Он получил указание от Огнева временно прекратить связь с партизанским центром, замаскироваться получше: впереди много дел. Все, что произошло в октябре — декабре, могло вызвать подозрения, навлечь на Петра Петровича беду. В Шелонске теперь работала подпольная организация, это привело к усиленной слежке за всеми подозрительными горожанами. А где гарантия, что не следят и за домом Калачникова? Да и Муркин к нему еще два раза наведывался. Подыскивает друга или проверяет: а чем занимается садовод в этом домике с голубыми наличниками?

Конечно, прав Огнев. Организация работала теперь полным ходом, на время можно обойтись и без Калачникова. Хорошо у них идет дело! Подпольщики расклеивают сводки о военных действиях на фронте, о том, как живут и работают люди по ту сторону боевой линии, вывешивают листовки — предупреждения полицаям:

«Кровавых дел не утаите от взора народного; настанет срок — народ предъявит счет и заставит отвечать сполна; прекратите, пока не поздно!..»

Полиция рыскала по всему городу, но без толку.

И все же сидеть без дела Петру Петровичу не хотелось. Успокаивал себя словами Огнева: время снимет подозрения, если они есть, усыпит настороженность Хельмана и Муркина.

Редким посетителем был теперь Калачников у военного коменданта Шелонска. Тревожные вести, полученные Хельманом о поражении немецких войск под Москвой, лишили его покоя. Он долгое время не упоминал о Волошках, не интересовался докладами профессора о том, как тот намечает вести парниковое хозяйство. В самый интересный момент Хельман вдруг обрывал Калачникова, вызывал фельдфебеля и отдавал ему приказание об усиленной охране комендатуры или требовал на просмотр почту и сердито махал рукой, давая понять, чтобы Калачников удалился. Шелонск был сравнительно далеко от Москвы, но подмосковный кошмар лишил коменданта привычной самоуверенности; поговаривали, что у него стоят наготове упакованные чемоданы.

Разве в таком состоянии до Волошек и парникового хозяйства в Шелонске!

Но вот газеты стали писать о стабилизации фронта под Москвой, о том, что дни блокированного Ленинграда сочтены, и снова ожил Хельман. И хотя у него не было прежнего энтузиазма, он опять расспрашивал Калачникова о Волошках, о Лесном. Кто-то предложил ему быть компаньоном по производству целлюлозы и бумаги. Загоревшись коммерческой идеей, Хельман сразу же вызвал к себе Петра Петровича и потребовал информации о лучших лесных массивах. Калачников показал эти леса на карте, долго хвалил их, а потом притворно вздохнул:

— Замечательная древесина, да там, говорят, партизаны.

Комендант долго смотрел на карту, затем в лицо Калачникову, потом поверх его головы. Нервно произнес:

— Партизанам скоро капут.

Петру Петровичу показалось, что комендант не верил в свои слова, что произнес он их потому, что иного сказать было нельзя.

К Хельману не могло вернуться полностью его спокойствие — слишком велико было потрясение: гитлеровскую армию еще нигде не били таким смертным боем, как под Москвой. И это произошло в то время, когда казалось, что Москва, наподобие Парижа, запросит пощады и под стенами русской столицы можно будет разыграть трагедию Компьенского леса, но еще более унизительную и позорную для побеждаемых. А ныне отборнейшая армия фюрера лежит на полях и в лесах Подмосковья, запорошенная снегом, вместе с танками, пушками, автоматами — армия, которую Гитлер готовил к самому внушительному параду в истории Германии.