Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

Наконец сам князь махнул рукой:

— Ну хватит, хватит. Браво!!!

Поднялась буря аплодисментов. Карлики подхватили девочку и на своих маленьких, но сильных ручонках отнесли к хозяину. Дольской протянул «гимназистке» вино:

— Умница, заслужила!

Вся мерзостная публика завопила на разные голоса:

— Пей до дна! Пей до дна!!!

И началась дикая фантасмагория. Только это обстоятельство помогло Ксении выбраться из укрытия и незамеченной, чуть ли не ползком выбраться из залы. Сломя голову она выбежала из особняка. От потрясения у нее зуб на зуб не попадал, она едва могла креститься и мало что соображала. Ксения Светозарова не помнила, как добралась до дома в этот кошмарный вечер.

XIII

После обернувшегося кошмаром декабрьского вечера, когда балерина Светозарова сама «навестила» «странствовавшего» Дольского, от одной мысли о поездке в особняк на Петербургской стороне ее брала оторопь. Дня три Ксения совсем не выходила из дому (хорошо, что в эти дни она не была занята в спектаклях!), даже не покидала спальни, где, пугаясь каждого шороха, беспрестанно читала покаянные каноны и правило от осквернения. Она почувствовала себя монастырской послушницей, прошедшей через бесовский искус, которой теперь необходимо было очиститься, успокоить душу в строгом затворе. Когда Ксения появилась на очередной репетиции, никто не заметил в ее облике следов пережитого, но на сердце молодой женщины так и не унималась тревога. Все происходившее представлялось каким-то наваждением, мороком, но наваждение это было явным, реальным стечением обстоятельств, затянувших Ксению в свой коварный водоворот. Никольские морозы 1913 года выдались на редкость крепкими, само время застывало подобно невской воде — дни тянулись медленно. Несчастной балерине, превратившейся в одно сплошное переживание, порой и вовсе казалось, что наступила полярная ночь. На исходе недели «его сиятельство» собственной персоной пожаловал к Ксении. Он был, как всегда, надушен, напомажен и уверен в себе, из чего можно было сделать вывод, что ни о каком визите Ксении в его особняк Евгений Петрович и не подозревает, а совесть его кристально чиста. Когда же та, едва сдерживая волнение, осторожно спросила «жениха» о причине столь длительного безвестного отсутствия, князь поведал, что задержался у монахов на Святой горе (как он выразился, «грех было не задержаться в гостях у самого Целителя Пантелеймона!»), потом, желая продлить благочестивые странствия, на обратном пути останавливался в Киево-Печерской, а напоследок, в Сергиевой лавре, и вот «чуть не с вокзала явился к самому близкому человеку на этом свете». Князь продолжал делиться впечатлениями о поклонении мощам, о строгом посте, который сам на себя наложил, у Ксении же все это время перед глазами были отвратительные образы недавнего сборища… У ног балерины уже стояли корзины цветов, какие-то роскошные шоколадные наборы были разложены вокруг, вот только среди подарков — ни одной «святыньки» с Афона! Главное, что не укладывалось в голове у Ксении: «Ведь этот человек любит меня и в то же время смеет так изворачиваться, лицемерить! Высокая любовь в согласии с беззастенчивой ложью?! Это невозможно, несовместимо!» Дольской, со своей стороны, тоже был озабочен и озадачен: он ожидал увидеть балерину Светозарову, «его Ксению», обрадованной долгожданным свиданием, и вот теперь-то наконец прорвутся наружу нежность и ласка, столько времени сдерживаемые молодой женщиной, — ничего подобного не происходило! Ответом на его «откровенный» рассказ были лишь горькие рыдания, которым князь не мог найти объяснений. Тогда он впервые позволил себе то, что в романах принято называть «вольностями», попытался привлечь Ксению к себе, поцеловать. Балерина больше не плакала, но решительно отстранилась от него, заявив, что это совсем лишнее, не ко времени, что она занята сборами — ей необходимо срочно уехать, встретиться с духовным отцом, что в пост и рождественские праздники она вообще никого не хотела бы видеть.

— Евгений Петрович, я попросила бы вас оставить меня одну. Ваши домогательства бессмысленны — я сама найду вас, как только сочту нужным. А теперь прощайте! — это были последние слова Ксении, услышанные в тот вечер князем.

«Ревность, — думал Дольской, уходя. — Не следовало исчезать надолго — получил по заслугам! Между прочим, в прошлый раз я сказал ей почти то же самое, что сам дам знать о себе… Ревность означает, что для меня все складывается не так уж плохо. Она упряма, своенравна — ну и пусть! Еще узнает, как Дольской умеет добиваться своих целей…» Вот уж чего и в мыслях у князя не было, так это отказываться от того, что считал своим. Вскоре он уже не находил никакого повода для беспокойства: просто молодая балерина устала от мрачной осени, ранней непривычной и неприветливой зимы, да и повседневные трудности театральной жизни утомили ее. Зато сама Ксения понимала теперь, с каким страшным человеком связала ее судьба. На ближайшее время ей удалось избавиться от этой напасти, а как быть дальше? Зародившееся было чувство к Дольскому, кажется, навсегда уходило из ее сердца, и Ксения принимала это как проявление Божьей воли, вот если бы только сам князь навсегда мог оставить ее в покое — подобное трудно было даже вообразить! «Бежать, спрятаться! Скрыться хотя бы до Крещения от всей мерзости и подлости, забыться и встретить Рождество Христово без суеты, как положено, как было в детстве, — именно этого мне и нужно! А потом будь что будет — все в руце Божией, Господь не выдаст…» — успокаивала себя балерина.

Такого мрачного поста еще не было в жизни Ксении Светозаровой, но Провидение распорядилось так, что оставшееся до праздника время ей не пришлось провести дома, куда в любой момент мог снова нагрянуть непредсказуемый «жених». Балерине помогли печальные обстоятельства: задушевная старшая подруга, которая в трудные минуты всегда утешала Ксению добрым словом, мудрым советом, теперь сама нуждалась в помощи. За неделю до Рождества Мария почувствовала себя значительно хуже и слегла. Доктора не могли объяснить такого состояния, никаких потрясений в последнее время она не испытывала, не было истерических срывов, и вдруг сильнейшее нервное переутомление, расслабленность. Старый профессор, не первый десяток лет пользовавший артистов Императорской труппы, только разводил руками.

— Увы! Слаба настолько, что течение болезни может быть самым неблагоприятным, хотя всякое случается — и не такие порой выздоравливают. Ей сейчас необходим заботливый сестринский уход, я бы даже сказал, дочерний уход.

Кому было ухаживать за совершенно одинокой, небогатой женщиной? Разумеется, все «дочерние» заботы взяла на себя Ксения. Ксения и прежде часто захаживала к ней «на огонек», а тут просто «переселилась» на Васильевский: бывшая солистка оперы жила на Малом проспекте неподалеку от Тучковой набережной. Скрытой причины переезда Ксения объяснять не стала: с одной стороны, боялась, что больная примет ее откровение слишком близко к сердцу, с другой — верила, что один Господь в силах избавить ее от роковой напасти. Почти все время, свободное от репетиций и спектаклей, посвящалось теперь больной подруге. Мария не держала даже кухарки, так что добросердечной Ксении пришлось не только подавать в указанное время пилюли и успокоительные микстуры, но и готовить, а также развлекать близкого для нее человека беседами или просто одним своим присутствием. Набожную Марию страшно удручало, что она не может бывать в храме, — прежде она не пропускала ни одной воскресной или праздничной обедни. Ксения гоже переживала всей душой — после того как подруга детства графиня Екатерина избрала монашеский путь, рядом с ней не оставалось человека ближе и дороже бедной Марии. В этот год они не могли быть вместе на службе в канун великого праздника, да и само Христово Рождество Ксения все-таки решила справить дома, без гостей, — будь что будет.

Все понимая, Мария чуть не плакала:

— Грех какой, Ксеничка! Так нехорошо, покоя на душе не будет весь год! Может быть, вы заглянете ко мне после всенощной, хоть ненадолго? Наверное, это вам некстати, но ведь Рождество Христово все-таки! Так было бы приятно, мне стало бы легче — это лучше всякого лекарства, правда, вместе бы и разговелись. Ничего, что ночью, я все равно не усну, буду у божницы молиться, а вы, родная моя, уж приходите Бога ради — в эту ночь и волхвы «со звездой путешествуют». Ведь вы придете?

— Ну конечно, приду. И разговеемся, и елка будет — все как положено. Разве я могу вас не поздравить? А вот волнений совсем не нужно: это вам противопоказано.

— Вы, Ксеничка, такая добрая, такая…

— Ну, полно, Мария Георгиевна. Что тут удивительного? Мы ведь подруги, разве подруг предают? — Молодая балерина смутилась, а больная с грустной улыбкой произнесла, видимо, вспомнив прошлое: