Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

Чуть скрипнув, точно извиняясь, приоткрылась дверь и в гримерную заглянула Серафима.

— Там визитеры осаждают — серьезные господа, а никакого понятия! — прошептала она. — Я их, Ксеничка, пожалуй, попрошу сегодня не беспокоить…

— Да, уж ты извинись за меня, голубушка. Я что-то неважно себя чувствую.

Серафима деликатно удалилась и через минуту, неслышная, словно тень, появилась вновь. Ксения была рада, что ее мудрой театральной няне ничего не нужно объяснять: все-то она предугадывала заранее с чуткостью поистине материнской. Вот и теперь, едва прикасаясь проворными, добрыми руками, Серафима постепенно освободила измученную девушку от оков балетного искусства — разула и разобрала прическу. Теплая нянина рука ласково гладила распущенные волосы «Ксенички», и взрослая Ксеничка расплакалась, как в детстве:

— Никак ты плакать вздумала? Ну не надо, незачем это — заживет ножка до свадьбы-то…

— Какая еще свадьба! — продолжила всхлипывать Ксения. — Вот вы зачем меня обманули? Тимоша «остепенился»… Нехорошо, Серафима Ивановна… Мне уже рассказали — жалко так! Даже не верится…

Серафима не могла скрыть досады:

— Нашлись, значит, «добрые» люди! Ну что ж, удавился Тимофей, что теперь скрывать. Сам ведь в петлю полез, этакий грех совершил! А как бы вы на сцену вышли, когда бы я призналась? Узнали теперь, и что, легче стало?

— Нет, какое там, он у меня перед глазами как живой! Но скажи, Серафимушка, почему все так выходит? Хорошему человеку такой страшный конец! Искушение это или наказание, а если наказание, то за что? Мне вот теперь кажется, будто и я перед ним виновата. ..

Серафима опять гладила девушку по голове:

— И не думай — ни в чем ты, девочка моя, не виновата. Я тебе ведь тогда еще говорила — забудь о нем совсем, а ты не послушала. Такова судьба! Как это произошло, никто не знает. Может, был он в умопомрачении. Одному Boiy это известно. Не терзай себя, Ксеничка, покой тебе сейчас нужен…

— Все равно я молиться за него буду — Господь и там его не оставит! А еще я непременно узнаю, где его похоронили, — решительно объявила Ксения, глядя в глаза своей старенькой наперснице и помощнице.

— Помолись, милая, конечно, помолись: грешникам, говорят, в аду облегчение, когда за них молятся. Только сейчас соснула бы часок-другой. Спи, милая, спи…

Через десять минут убаюканная балерина мирно спала прямо в кресле.

Итак, завершающим, вторым актом представления в соответствии с программой значилась «Жизель» Адана в ностальгической постановке изысканного модерниста Михаила Фокина. В этом случае никаких затруднений не ожидалось: главная партия была давно освоена Коринфской, так сказать, заучена наизусть, с формой у нее все вроде бы было в порядке. Однако неожиданный триумф Светозаровой в «Пахите» настолько разозлил бывшую фаворитку, что она совсем утратила контроль над собой и стала наотрез отказываться выступать теперь уже в своей привычной, наигранной роли. Только после настойчивых уговоров Капитолина «соблаговолила» выйти на сцену. Сегодня она была на редкость неловкой, неповоротливой. Сначала эта история со шваброй в антракте, чуть не лишившая сумасбродную мадам глаза. Потом, во время спектакля, «фокусы» стали продолжаться: танцуя мазурку, балерина то и дело наседала на партнера, просто отдавила ему носки, а один раз так неудачно повернулась, что со всего маху угодила танцовщику локтем прямо в лицо (Иноходцев в сердцах обругал ее: «Ах ты…! Хочешь, чтобы и я окосел?»). В зале, конечно, не слышно, что артисты говорят друг другу вполголоса, но зато прекрасно видны все огрехи в танце.

Директор, нервно наблюдавший за всем этим из своей ложи, то и дело скрывался от стыда за тяжелый занавес и там, устало шепча: «М-да-с, ну и денек!», всякий раз вытирал платком пот со лба и даже глотал лавровишневые капли.

В середине «Жизели» Императорская чета вместе с французской делегацией покинула театр, выразив таким образом явное неудовольствие, следом за ними зал покинула свита. Оставшиеся зрители по разным причинам не уходили: кто-то решил до конца соблюсти правила хорошего тона, кто-то поддался любопытству увидеть своими глазами, чем же закончится и так уже провалившееся выступление, а некоторые не могли уйти из зала, ибо всегда находились здесь только по долгу своей очень серьезной службы.

«Это все Светозарова — сама выкрутилась, а меня сглазила, дрянная девчонка!» — проклинала соперницу Коринфская, выходя на фуэте. Провал был уже налицо, и теперь ее вообще стало раздражать все вокруг: декадентский антураж на сцене, кладбищенская декорация, в каждом зрителе виделся личный враг, желающий позора «заслуженной» балерины. Иноходцев и тот не оправдал доверия, а ведь сам вызвался оскандалить Ксению: «Меня бы так хоть когда-нибудь оскандалил!» — Капитолина неистовствовала на сцене, рассекая воздух подобно пушечному ядру. В этот вечер зрителям предстала тень Жизели, ее противоположность, пугающе-непримиримая и жестокая. Казалось, будто произошла таинственная подмена беспощадной властительницы девичьих душ Мирты и ее кроткой, смиренной пленницы. Всю обиду, всю желчь, ее переполнявшую, Коринфская выплеснула на сидящих в зале. Она кружилась в фуэте, как испорченная юла, периодически сбиваясь с ритма, и вдруг с ужасом заметила, что пол уходит у нее из-под ног! Причины такого ощущения Капитолина не могла понять, пока наконец не увидела, что вращается как раз в центре коммуникационного люка и крышка его фатально оседает вниз! Балерина еще успела соскочить с трещащей крышки и продолжила танец рядом, из последних сил одолевая испуг, но, видно, ей было суждено по-настоящему пострадать в этот вечер. Софиту, своевольничавшему в первом отделении и угрожавшему еще Ксении, теперь, вероятно, вовсе надоело обслуживать сцену, и он, сорвавшись с подвески, попал прямо в несчастную балерину, та же, оглушенная, рухнула в люк, к тому моменту уже открытый. Из зала все выглядело так, будто совсем обезумевшая Жизель угодила во внезапно разверзшуюся могилу, что совершенно не соответствовало ни либретто, ни замыслу постановщика, а, по сути, было настоящим несчастьем: Коринфская получила такие серьезные травмы, что была выведена из строя и потом с трудом вернула форму.

Из зависти к Светозаровой, которую буквально засыпали цветами после каждого спектакля, да и просто из тщеславия, Капитолина постоянно нанимала клакеров. которые не только усердно отбивали ладоши после ее выступлений, но преподносили ей не меньшее, а часто большее количество букетов. Правда, смотрелись эти розы и хризантемы, самой же Коринфской оплаченные и ею же «нашпигованные» визитками высокопоставленных лиц, всегда как-то нелепо, бледно и чем-то напоминали грустные, похоронные венки. В этот вечер заказные букеты вообще не пришлись ко двору…

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Король Дании

I

Арсений оторвал голову от подушки, оглядел комнату: шкаф с реактивами был раскрыт настежь, на столе стояли откупоренные пузырьки, а рядом бутылка с остатками «Смирновской». К нему стала возвращаться память: «Скотина братец: „лечить“ меня вздумал водкой, а потом еще и реактивы спутал — спирт, видно, искал. Чудом на тот свет меня не отправил, горе-лекарь! Да и я хорош тоже: оставил на столе целую алхимическую лабораторию. Наверное, он все вылакал, пропойца! За этим Иваном глаз да глаз, а я еще должен за него беспокоиться, то исчез, то опять вот появился».

Арсений попытался было встать, но, почувствовав острую боль в ноге, охнул и опустился обратно на диван. Нога опухла и имела крайне нездоровый вид. Удивительно. что вчера на спектакль он буквально бежал, а обратно уже плелся, прихрамывая на левую ногу.

Память тотчас перечислила все поразительные события, напасти и радости, произошедшие с ним в последнее время: целая авантюрная эпопея с написанием портрета, неожиданно нарушившая его одиночество любовью к балерине Светозаровой; рождение в порывистом, нераздельном слиянии молитвенной надежды и безрассудной страсти иконы, чудным промыслом оказавшейся в храме и пославшей ему все-таки знакомство с ней — той единственной, чистой, для кого и был задуман этот безусловно дерзостный творческий ход; отвратительно жуткая история с ожившей, взбесившейся скульптурой собаки, которую пришлось убить; страсть к стихосложению, мучительно-сладкая.

открывшаяся у него подозрительно внезапно, как чахотка (одной любовной лирики, написанной за это время, хватило бы на целый большой цикл!), и наконец настоящее недомогание — эта нелепая травма ноги! Столько разных, на первый взгляд, разрозненных фактов вызывали у Арсения единственный вопрос: «Из рога ли изобилия или из рокового ящика Пандоры все это просыпалось — дело даже не в этом, непонятно только, почему именно на мою бедную голову, почему одно за другим — возможно ли, чтобы все произошло просто так, без какой-то подспудной связи?»