Ирина Горюнова - У нас есть мы

• Название: У нас есть мы
• Автор: Ирина Горюнова
• Жанр: Эротика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-61437-0

Природа любви загадочна и непредсказуема: иногда человек оказывается перед сложным выбором – следовать ли нормам большинства или пойти наперекор им, прислушавшись к своему сердцу? Создать традиционную семью или же «выйти из шкафа», признав перед людьми и богом собственную нетрадиционность?

Роман Ирины Горюновой три года назад стал одним из самых обсуждаемых произведений русской прозы. Он вызывал шок, его громили и превозносили, никто не остался равнодушным!

---

Так не бывает. Ну так же не бывает, чтобы вот всё сразу и хорошо. Тем более в нашем возрасте, когда уже голова порой оказывается на плечах, а не у кого-то между ног.

Максим упоминает в разговоре имена бывших, рассказывает, как дарила им кольца, и где они проводили медовый месяц, или как покупали вместе диван, и не хочет, черт подери, замечать, что то, что было «до», надо оставить там, не возвращаться туда, потому как мало ли – тянет обратно, что ж ты здесь-то делаешь и почему твоя рука гладит мои плечи, а не те, что были когда-то… Ты так больна, что ядом, выпитым от другой, пытаешься отравить и эту хрупкую сказку, а она превратится в печальный мультфильм про то, как ежик в тумане бродит и ищет… что он там может искать, одетый в свои растопорщенные иголки и с жалким узелком в лапах?

* * *

Она посмотрела на некое количество бездумно написанных ею буковок и, не читая, отправила письмо. Когда оно дойдет до адресата? Ее Максим была настолько неуправляема и непознаваема, что могла открыть почту как в тот же самый миг ее получения, так и через месяц, два, три… Какая теперь разница? Всё равно это рано или поздно случилось бы, хотя кольцо, обручальное кольцо, до сих пор красовалось на ее пальце, но теперь оно было не теплой и живой золотой полоской, а скорее свинцовым и холодным обручем, не дающим освободиться и тянущим в глубь зеркальной воды рек. Она боялась мостов, боялась, что закружится голова и не будет сил отвести взор от ледяной глубины, притягивающей и зовущей к себе именно ее. Телефон давно не звонил, вернее, звонил, но оттуда высвечивались совершенно иные номера, а набрать ТОТ номер самой не хватало сил – зачем продолжать игру, когда кристально ясно, куда она в итоге заведет… Интуиция ясно подсказывала показания барометра и перспективы – вернее, их отсутствие. Мечтаемая сказка уже превращалась в каждодневный или через-день-дневный ад неприятия того-сего-пятого-десятого и нежелания мириться с разными разностями. Какая уж тут любовь, когда тебе говорят: «Ты должна меня любить БЕЗУСЛОВНО, и всё будет хорошо», а ты смотришь и понимаешь, что с той-то стороны безусловности кот наплакал – скорее даже какая-то серая оголодавшая мышь нарыдала.

Еще когда только всё начиналось и Максим вела ее знакомить к маме, прямо у ее двери из-под ног сломя голову бросилась прочь мышка и скользнула по лестнице вниз: Максим нахмурилась, запоминая примету, что, мол, не к добру это – ты же по гороскопу Крыса, и лучше бы эта пушистая зверюшка, наоборот, ломанулась в мою дверь. Она постоянно выискивала приметы, запоминала сны, играла с картами, проверяя мистические знаки на соотношения судеб и возможные «за» и «против». Теперь-то, конечно, не к добру, кто спорит. Но не накликала ли она, не насудила ли именно эту дорожку для них обеих? Мейби…

Какие вы нежные…

Ты за каждым углом,
В крыльях бабочек, в кронах деревьев,
И дело тут вовсе не в знаках заклятия, зельях,
Демоны ищут тепла и участья,
Предаюсь огню, разрываюсь на части,
Оставляю ожоги и ноющие порезы,
Все равно ты ранишь сильней, чем стекло и железо…

«Легион», группа «Флер»

Ты умеешь лить бальзам слов в уши, готовые это услышать, в сердце, которое нуждается именно в этом. У женщин хорошо развита чувственность, чувствительность, и, конечно, женщина абсолютно точно знает, что именно хочет слышать другая, что хочет видеть, чувствовать, как ощущать себя любимой. Это гораздо более опасная игра, чем в гетеросексуальных парах, где мужчина чаще всего слеп или не так умен/грациозен/сметлив/припадочно нежен/ догадлив/сексуален/чувственен/… Ты умеешь… Но что ты сама при этом чувствуешь, дорогая? Ты мечтаешь не обо мне, а о тихой пристани с женой и ребенком, абстрактными, все равно какими: это просто пригрезившийся идеал, мечта, когда-то несбывшаяся, – и оттого болезненно искомая. Твоя мама, жадно-плачущими глазами глядящая на мою дочь и судорожно мечтающая о внуках, – а у тебя сжимается сердце от невозможности дать ей «простое человеческое счастье».

* * *

В ту последнюю ночь перед отъездом Максим неловко надела мне в темноте на палец обручальное кольцо:

– Дай руку. Не снимай его хотя бы до утра. Пусть эта ночь будет особенной. Потом можешь спрятать или положить в коробочку, а когда будешь готова, наденешь.

– Ты делаешь мне предложение?

– Скорее ставлю перед фактом, что ты моя жена, пусть и неофициально. А ты… против?..

– Нет… Не против.

– Смотри, я угадала размер. Идеально! Если бы не подошло, я подумала бы, что не судьба. Вы с дочкой очень понравились моей маме. Ей редко кто так нравится. Она все спрашивала, почему вы еще раз не пришли. Сказала, что ты потрясающе умная, красивая и интеллигентная и твоя дочь просто прелесть: живая, веселая, но деликатная и скромная. У мамы просто рот не закрывался, когда она о вас говорила!

– Мне твоя мама тоже очень симпатична.

– Не грусти, я скоро к вам приеду.

– Не хочу уезжать.

– Знаю. Главное, что мы встретились, жена моя.

* * *

Я растерялась от ее поступка, от внезапного обручального кольца, хотя, когда она попросила дать ей руку, в тот же миг поняла – зачем, но протягивала ее с трепетом и мыслью: «Этого не может быть. Я ошибаюсь». Это было так неожиданно – и ночь совершенно тантрической любви, как в замедленных кадрах фильмов Феллини, длилась и длилась, мешая наступить утру. Я увозила с собой ее розу, кольцо и часть самой Максим, оставив взамен сердце. Она клялась, что через пару дней приедет. По вагонному стеклу запотевшими каплями стекала вода, и силуэт Максим виделся то ли сквозь эти непонятные струйки, то ли сквозь мои слезы. Я видела, как она смеялась, но так и не смогла понять – почему. Боль растекалась по каждой клеточке тела, превращая его в один сплошной нерв. Мерное покачивание вагона убаюкивало и усыпляло, и эта полудрема была истинным спасением для того, чтобы только не думать о том, что все больше километров отделяют меня от нее, ставшей такой родной, необходимой, моей.

* * *

Потом через прошедшие невыразимые двадцать четыре (сорок восемь?..) часа ты прислала мне письмо, в котором говорилось, что тебе придется задержаться еще на неделю или дней десять, дабы утрясти возникшие вдруг дела, а я понимала только одно – я не так нужна тебе, как хотелось бы, я где-то уже на втором плане, и это предательство, эта возможность для тебя БЫТЬ без МЕНЯ отрезала еще одну ниточку, связавшую нас по прихоти судьбы. Читая мне по телефону нотации, ты сердилась, кричала, что я веду себя как ребенок, но я и была ребенком, или той несчастной мышью, летевшей по ступенькам твоего подъезда в неведомую пропасть. Твой прагматизм сказался даже в том, что, боясь потерять меня, ты, прежде чем поменять билет на несколько дней раньше, звонила мне с вопросом, насколько это еще актуально и не передумала ли я… Я вспоминаю фильм «Дети века», который мы смотрели вдвоем, – про Жорж Санд и Альфреда Мюссе. Они мучили друг друга, умирали вместе и порознь. Скажи, Максим, это твой идеал отношений? Это безумное пение в терновнике, когда сплошной надрыв своими жерновами может измолоть тебя в хлам, – идеал?

На твоем плече папоротник свивается в спираль кундалини. Твое тело прекрасно, Максим, но скажи, что происходит с душой? Твоя безбашенность смешивается с прагматизмом, цинизм с романтизмом, а я… я смотрю на тебя и так и не могу понять: есть ли я для тебя, или это очередная игра в бисер, в кошки-мышки, в казаки-разбойники?..

Свидания с тобой доставляли мне только большие мучения, даже когда мы не ругались. Ты дарила мне цветы, и я принимала их нежность за твою собственную, а потом ты отравляла все своими словами и поступками. Помнишь, как я просила тебя не пить? Мы вливали в себя коньяк, пытаясь согреться изнутри, но того тепла, что было в твоем приморском городе, уже как-то не стало. Твой милый друг и брат, любезно приютивший нас на ночь… он всё видел, просто тактично молчал, а мы играли в иллюзии, создавали фантомы и пытались поверить в то, что у нас ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО.

Бросив фразу о том, что я дурная мать, ты поселила во мне чувство вины, и я, пытавшаяся подарить тебе в тот вечер ответное обручальное кольцо, не выдержала и сбежала в ночь, бросив тебя – злую, разъяренную, в бешенстве кричавшую, что мне от тебя «был нужен только секс». Ты знаешь, Максим, во мне постоянно живет чувство вины: по отношению к ребенку, к матери, к тебе – может быть, и к себе самой. Я часто занимаюсь самоедством, хотя и пытаюсь этого не делать. Получается плохо. Помнишь, на твою фразу «Какие вы нежные» я всегда отвечала: «Какие есть». Наверное, наша проблема в том, что мы не можем принимать друг друга такими, какие мы есть. Я дала тебе не то имя – поэтому первое время мне даже не удавалось произносить его вслух: оно было чужое, легкомысленное, ненастоящее.

* * *

Ты боишься, Максим, боишься ответственности, боишься не соответствовать, боишься сорваться и потерять меня тогда, когда уже будет слишком больно, поэтому и рвешься сейчас и ко мне, и от меня, и в сторону, и обратно – к своей девочке, мучительно больно вдруг осознавшей, что значит потерять тебя. Я читаю тебя и чувствую, что ты хочешь туда, обратно к ней, ведь там гораздо проще, и пусть она не читает твоих книг и ее лексика не так изысканна, она-то как раз любит тебя безусловно и, может быть, когда-нибудь родит ребенка. Все может быть, Максим, почему нет?..