Фриц Шахермайр - Александр Македонский

• Название: Александр Македонский
• Автор: Фриц Шахермайр
• Издательство: Ростов н/Д: «Феникс», 1997-576 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-85880-313-Х

Книга — итог многолетних исследований австрийского историка античности Ф. Шахермайра, связанных с личностью и деятельностью македонского царя Александра. Она охватывает все периоды жизни Александра Македонского, дает представление о той обстановке, которая окружала Александра с детских лет, рассказывает об истории Македонии, о географических и социально-экономических особенностях этой страны.

_{Сокращенный перевод с немецкого М.Н. Ботвинника и Б. Функа}

_{Сканирование и обработка: nitebar}

---

Другая неясность содержится в заявлении Арриана, что вместе с Филотой были казнены и другие заговорщики. Не узнали ли эти имена от Филоты во время пыток?

О том, что приговор был вынесен также и Пармениону, сообщает только расхожая традиция, и вряд ли это справедливо. Официозный Птолемей, а за ним, конечно, и Арриан не умолчали бы об этом факте, снимающем вину с царя. Правдоподобнее считать, что Александр обладал полномочиями действовать безотлагательно против любого, кто покажется ему подозрительным. В этом случае руки Александра были развязаны и в отношении Пармениона. Без малейшего промедления, на быстрых верблюдах он отправил через пустыню своего посланца в Экбатаны. Еще до того как там было получено какое-либо известие о случившемся, посланный Александра уже передал надежнейшим военачальникам приказ убить Пармениона. Когда тот, ни о чем не подозревая, углубился в чтение какого-то присланного для видимости документа, ему в спину был нанесен смертельный удар[212].

Третьей жертвой высочайшего суда стал Линкестид. В Македонии все еще существовал круг расположенных к нему людей. Парменион когда-то интриговал против него. Олимпиада предостерегала Александра. Не то чтобы поведение Линкестида давало повод к беспокойству, по он был опасен самим своим существованием. Вот почему Александр еще три года назад взял его под стражу и возил везде с собой. Теперь Линкестид должен был предстать перед войсковым собранием, а оно — произнести свой приговор. Это был удар по недовольным как в армии, так и на родине. Их лишили теперь последнего человека, кто, хотя и не притязал на это, все же мог быть выдвинут в качестве преемника нынешнего царя.

После этих трех жертв царь успокоился. Некто Аминта со своими братьями, которые также находились под следствием, были оправданы и снова попали в милость. Прочие недовольные, выявленные благодаря перлюстрации писем, попали в штрафные отряды. Часть из них была убита в боях, других поселили в крепости на крайнем востоке. Что касается ветеранов-македонян, оставшихся в армии со времен Филиппа и мешавших Александру, то перед вступлением в Согдиану он отправил их из Бактр домой, а заодно с ними и фессалийскую конницу, которой раньше командовал Парменион и которая явно не забыла о его убийстве[213]. Части, подчинявшиеся прежде Филоте, не получили нового начальника. Царю показалось целесообразным разделить всю конницу гетайров и поставить над ней начальниками Гефестиона и Клита. Фрада, где произошли эти события, была переименована в Профтасию (от греческого «предварять», «упреждать») — вероятно, в память о них. После этого войско продолжало свой путь. В стране ариаспов был проведен еще один, последний процесс. В причастности к заговору Филоты обвинили Деметрия — должно быть, на основании вскрытой переписки. Должность телохранителя царь передал теперь Птолемею, с чего и началась военная карьера последнего.

Все это происходило на виду; то, что разыгралось за кулисами, нам совершенно неизвестно. Мы не знаем даже, был ли вообще заговор. Возможно, Лимн выступил один и Ни-комах был первым, кого он пытался завербовать. А может быть, он принадлежал к широко раскинутой заговорщической сети. Мы не знаем этого; возможно, не знал этого и Александр. Не менее загадочным представляется поведение Филоты: действительно ли он придал столь мало значения сообщенным ему сведениям, что не нашел нужным сказать о них царю? А не хотел ли он предоставить заговорщикам свободу действий? Узнать это не удалось и самому Александру. Одно очевидно: Филота не был в сговоре с этими людьми, иначе он бы вовремя предупредил их и они своевременно начали действовать. Парменион лее, конечно, не имел ничего общего с намерениями Лимна. Нет никаких данных о том, что он вынашивал какие-либо планы; сам характер его, чуждый какой-либо хитрости, исключал это. Родство с государственным преступником — вот единственная причина его казни[214].

Хотя в частностях многое остается неясным, пружины действий Александра, как и их цели, вполне понятны. Ничто не вынуждало царя доводить дело до крайности. Поступок Филоты вполне можно было расценить как небрежность, так что выводы, из этого сделанные, не были так уж необходимы. К тому же имелось множество наказаний, начиная с замечания до смещения с должности или лишения свободы — любое из них соответствовало вине больше, чем смертная казнь. И если Александр превратил это дело в государственное, то лишь потому, что решил расправиться наконец с Филотой и со всем его окружением. Более того, Александр так яростно действовал против сына Пармениона, что сам же убедил себя, будто гнев отца нельзя смирить иначе, чем смертью. Царь мог легко этого избежать, если бы не стремился к тому. Как бы ни обстояло дело с заговорщиками, был Филота виноват или нет, но взгляд опытного охотника, борца и стратега выбрал подходящий момент для нападения: удар был нанесен молниеносно, притом в слабое место противника. Теперь Александр вздохнул с облегчением, как человек, освободившийся от тяжкого бремени, от тайной заботы, а может быть, и от мучительного страха.

В то же время царь предвидел, с каким ожесточенным сопротивлением ему еще придется встретиться, ибо только он знал свои планы. Так что, если Филота и был невиновен в заговоре на этот раз, то вполне мог склониться к нему через год или два, когда намерения Александра проявились бы яснее. Кто поручился бы, что и тогда за царем осталась бы возможность предупреждения преступления (профтасии). А потому Филота должен был пасть, а с ним вместе и Парменнон, «рыцарь без страха и упрека», идеальный и поэтому особенно опасный противник, духовный вождь старомакедонской оппозиции. Ну, а потом уж шел Линкестид — последний, кого недовольные прочили в цари.

Александр легко погубил эти три жизни, словно речь шла о каких-нибудь насекомых. Для него ничего не значили ни выдающиеся заслуги Пармениона, ни чистота его помыслов — перед ним стояли теперь новые, державные задачи. Александр годами сносил мелкие недоразумения и неудовольствия, вызываемые отцом и сыном, и, пожалуй, терпел бы их и дальше. Вообще, в событиях во Фраде дело было не в характере царя. Александр ни на пядь не собирался отступать от задуманного. Он дал волю своему гневу потому, что считал это целесообразным. И сразу после этого он очень ловко сумел перейти от жестоких кар к милосердию. Александр слишком хорошо понимал души старых воинов и считал, что теперь пора отогреть их. И он легко достиг своей цели: трогательная сцена примирения с Аминтой и его братьями отвечала не только потребности его собственного сердца, но и тонкому психологическому расчету.

Царь достиг успеха. Недовольство в армии было решительно преодолено, и военачальники смирились: никто уже не решался выступать против планов царя. Путь к осуществлению нового курса был свободен. Цена победы? Не духовным оружием завоевал ее Александр, а механической силой, поддержанной исключительным влиянием его воли на войско. В жертву были принесены не более и не менее как основополагающие человеческие права, с которыми считались даже цари: нерушимость закона и свобода нравственного суждения. В данном случае решение царя означало признание им того, что он не может достичь успеха иными, более приемлемыми способами. Это был также и отход от глубочайших основ греческой культуры, что, однако, не отвратило царя от однажды избранного им пути. То невероятное для всего мира, то новое, что он замыслил, не могло быть создано без полного отказа от всех прежних ценностей.

БЕСС

Мы оставили армию Александра на высотах Гиндукуша Так как Бесс занял, должно быть, узкое ущелье севернее Шибарского перевала, расположенного на высоте всего 3000 метров и весьма удобного для перехода, да еще, пожалуй верховья реки Бамиан, то Александру пришлось использовать один из довольно трудных и высоких перевалов, лежащих восточнее. Подъем с южной стороны в это время года не представлял особой трудности. Снег стаял, и на высокогорные пастбища выгнали скот. Однако там, где не было леса, возникла нужда в топливе, а по ту сторону перевала спуску мешал еще не стаявший мягкий, липкий снег[215]. Но самое худшее ожидало войско в открывшихся ниже ущельях. Там не было никакого провианта, так как противник угнал стада с горных пастбищ. Бесс, кажется, позаботился об этом не только у Шибарского перевала, но и повсюду, где проходило войско Александра. Выход из положения был один — питаться мясом собственных лошадей. Переход через высокие перевалы занял, по свидетельствам древних авторов, не менее пятнадцати дней. Войско мерзло, голодало, роптало, но все же продвигалось вперед по склонам и ущельям, пока не вышло к открытым долинам.

Вид, который открылся воинам на Иранском плато, не шел ни в какое сравнение с тем, что они увидели теперь. С одной стороны склоны высочайших, упирающихся в небеса гор с долинами, заросшими буйной растительностью; с другой — печальная пустыня с небольшими островками, холмами, покрытыми растительностью, редкими источниками и очагами человеческой цивилизации. Самые полноводные реки, текущие там, в конце концов иссякают в песках. Страну, занимающую обширный склон горного массива, называют Бактрией, а расположенный далее среди моря песков огромный полуостров — Согдианой. Пустыня, начинающаяся отсюда, казалась бесконечной. Про иранское обширное высокогорье уже знали, что его можно пересечь, а о том, что находится по ту сторону этих пространств на северо-востоке, ничего не знал никто.