Нина Молева - Софья Алексеевна

• Название: Софья Алексеевна
• Автор: Нина Молева
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-271-00367-1, 5-17-000345-5

Роман известной писательницы-историка Нины Молевой «Государыня-правительница Софья» охватывает период с середины XVII до начала XVIII века, раскрывая широкую панораму исторических событий от царствования Алексея Михайловича до времени Петра I. В центре романа — драматическая судьба выдающейся женщины — царевны Софьи Алексеевны, государыни-правительницы Российского государства в 1682–1689 годах.

---

— Плохо.

— Чего уж хорошего. Только есть вести и похуже.

— Марфа Алексеевна, царевна-сестрица, Богом прошу — не таись. И меня не жалей. Худо лучше от разу знать.

— Вот и хорошо, что сама попросила. К староверам Тараруй склоняется. С ними разговоры ведет. Так с сынком и поделились: Андрей Иванович со стрельцами, батюшка — со староверами. Всегда-то против исправленных книг был, а тут…

— А тут они ему для поддержки запонадобились. Староверы что людишек мутить, что в пекло лезть без страху — на все способные. Протопопа Аввакума и вспоминать не хочу.

— И снова похуже Аввакума людишки есть. Не качай головой, не качай, государыня-правительница. Подумай лучше о Никите Добрынине. С ним сейчас Тараруй толкует, ночами до белой зари просиживает. О Никите и надо думать.

— Не слыхала, чего хотят?

— Не я одна слыхала — о восстановлении старого благочестия. Чтобы народ потребовал. А государи братцы согласились.

— Не бывать тому! Не бывать ни во веки веков!

— Иначе, Софья Алексеевна, скажи — не должно быть. Потому что власти царской великое унижение и ослабление. Не людишкам судить, что государи решали. Тараруй-то знаешь, что удумал? Диспут церковный назначить — кто кого переспорит: церковь ли державная аль староверы, да чтоб в Грановитой палате и еще в присутствии царственных особ.

— Точно ли, Марфа?

— Точно, точно, не сумлевайся, Софья Алексеевна. И отказать им, гляди, хуже будет. А согласиться…

— Кто ж из наших церковников в споре верх одержать может?

— О том и речь. Не верю я в них, Софьюшка, не верю. Сама рассуди, коли староверы переспорят, тогда что?

— Князь Василий Васильевич отзывался, что образованности у староверов немного. Может, для нас с тобой у страха глаза велики?

— Голицын в вере сам не силен, образованность иначе понимает. Ему и невдомек, как о догматах веры препираться можно. Был бы жив отец Симеон — он ведь с Никитой Добрыниным состязался, все его недочеты знал.

— Так ведь нет отца Симеона, и второго такого не будет. Лучше ты мне, Марфа Алексеевна, про Добрынина расскажи. Поди, от отца Симеона немало слыхала.

— Зачем тебе?

— Поглядим. Коли знаешь, расскажи.

— Изволь. Никита священствовал в Суздале.

— Это что — вместе с Аввакумом, в тех же краях?

— И в владыкой Никоном. Вместе они и в исправлении книг участвовать стали.

— Вместе ошибок наделали.

— Наделали. То, что Никита накуролесил, при Никоне пришлось заново исправлять да перепечатывать. Никиту между тем в суздальскую епархию вернули, так он на своего архиепископа, Стефана, помнится, роспись целую сочинил.

— Что за роспись?

— Отступлений Стефана от православия.

— Кто его слушать стал!

— Зря ты так, Софья Алексеевна. Стефану пришлось через следствие пройти, чтобы от напраслины очиститься. Но уж очистившись, он Никиту тут же от места отрешил и отрешительную грамоту велел дьяку всенародно читать.

— Правильно сделал.

— Может, и правильно. Только Никита при всем честном народе грамоту у дьяка вырвал и на мелкие клочья порвал, а государю новую роспись прегрешений Стефана отправил и, веришь, своего добился.

— А что грамоту рвал, ему простилось?

— Еще бы не простилось. Стефана на Собор в Москву вызвали, в чем обвинили, в чем архиепископ сам признался. Вот его и перевели из Суздаля в Москву для архиерейских богослужений.

— Да с Никитой, с Никитой что же?

— Одно утешение — священства ему не вернули. Только он и под запрещением новую челобитную сочинять принялся. Отец Симеон сказывал, без малого лет пять сочинял. Под конец слухи о ней до государя-батюшки дошли. Распорядился он ее у Никиты отобрать и написать по всем статьям опровержение митрополиту Газскому Паисию да отцу Симеону.

— Это такая-то забота? Из-за одного расстриги? Сослать его али, того вернее — казнить, и весь толк.

— Не он один так думал, не один Стефан так поступал. Потому и велено было отцу Симеону возражения свои на письме изложить. А читать ты их, царевна-сестрица, читала: «Жезл Правления» отца Симеона.

— Разумное сочинение, о власти государевой пекущееся.

— Вот и прочли его Никите на новом Соборе и вразумить безумствующего потщилися. Где там! Так Никита распалился, что всех архиереев в невежестве обвинять начал, ни в чем от своего безумства не отступился. Вот тогда-то Пустосвята от церкви отлучили и в темницу Николо-Угрешского монастыря заточили.

— И в заточении успел побывать!

— Успел, да недолго. Батюшка-государь через год его освободил да велел в Москву привезти, потому что прощения просил со слезами и великим раскаянием. С той поры Никита Пустосвят как в воду канул. Священничествовать не мог. В миру гдей-то волочился, да вот спустя пятнадцать лет при Тараруе и объявился. Тараруй ему и помощь стрельцов обещал.

— О том знаю. Что ж, хотят с нами спорить прилюдно, пусть спорят, и откладывать дела не к чему — мученика да проповедника из расстриги делать. Велю патриарху день назначить.

— На что ж, государыня-правительница, надежду возлагаешь?

— На себя. Сама с Пустосвятом препираться стану, коли у наших попов убеждений не хватит. Не будет более безумствовать на Московской земле. Не будет!

5 июля (1682), на день памяти Обретения честных мощей преподобного Сергия, игумена Радонежского, в Грановитой палате Кремля состоялось прение между князьями православной церкви и сторонниками древнего благочестия во главе с Никитой Пустосвятом.

6 июля (1682), на день памяти преподобных Сысоя Великого и Сысоя, схимника Печерского, в Дальних пещерах, в Москве на Красной площади, на Лобном месте был казнен Никита Константинов Добрынин по прозвищу Пустосвят.

— Нет, нет, верить не хочу! Казнили! Всех казнили! Вчерась же царевна-сестрица в прениях с ними столько часов провела и… Господи, ведь о вере же прели, и снова кровушка захлестала. Марфушка! Марфушка! Промолви хоть словечко, можно ли так, нужно ли! Сама же сказывала, отец Симеон об учености Никиты толковал.

— Будет, Федосьюшка, уймись. Царевна ты, не крестьянская дочь, чтоб голосить по покойникам. Невместно тебе, вот что.

— Да я при тебе только, царевна-сестрица. К Софьюшке толкнулася — она и слушать не стала. Мол, недосуг. С боярами сидит в Крестовой палате.

— И правильно сказала. Дела у нее теперь государственные. Все расчесть да сообразить надобно, не то что в тереме у печки бока греть.

— И панихиды по убиенным не отслужила. Государь Иван Васильевич хоть и Грозный, а завсегда по всем казненным панихиды служил.

— Почем знаешь, Федосья Алексеевна?

— Мамка сказывала.

— А ты поменьше бабьего стрекоту слушай. Когда хотел, тогда и служил, иначе бы ему из храма не выходить было. Ты о скольких убиваешься, а на нем тысячи были.

— Так это потому…

— Хватит! Мало знаешь, чтоб рассуждение иметь. Ничего бы Пустосвяту не было, кабы за ним стрельцы не стояли.

— Ничего не пойму. Разве не стрельцы за Милославских заступилися? Разве не они братца Иоанна Алексеевича выкликнули, а за ним и Софьюшку правительницей? А они за Пустосвята, все говорили, горой.

— То-то и оно, что горой. Волю взяли государевы приказы отменять. Ты лучше припомни, как оно 15-го то мая было.

— Так не видала я ничего. Не то что на крыльцо — к окнам и то нас не подпустили.

— Незачем было. Сама тебе расскажу. Артамон Матвеев, как в Москву из ссылки вернулся, в тот же день царице Наталье да боярам толковать стал, мол, стрельцов пора давно к рукам прибрать. Слух о том по Москве пошел. Стрельцы зашумели. А уж как другой слух, будто братца Иванушку Нарышкины убили, неведомо кто пустил, тут и вовсе в Кремль кинулися.

— Кто ж бы глупость такую придумал? Подумать страшно.

— Глупость? Молодая ты еще, Федосьюшка. Не летами — мыслями молода, оттого и спрашиваешь.

— Прости, Христа ради, царевна-сестрица. Ай, правда, много болтаю. Ты уж дальше-то расскажи.

— А дальше Матвеев догадался царицу Наталью с обоими царевичами на крыльцо вывести. Патриарх тоже к тому причинился — бунта забоялся. Они бы своего и добилися — стрельцы поуспокаиваться стали. Да тут князь Михайла Юрьевич Долгоруков кричать принялся, чтоб быстрее расходилися.

— Так начальник же он стрелецкий, чего ж ему было не прикрикнуть? Стрельцы слушаться его должны, разве не так?

— Послушались! Накинулись на князя и убили.

— Господи помилуй! Звери какие!

— А ты дальше, дальше послушай. За Матвеевым черед пришел стольника Федора Салтыкова, дьяка Ивана Ларионова с сыном Василием, князя Григория Ромодановского с сыном Андреем, Юренева, бывшего стрелецкого начальника Горюшкина, главного начальника стрельцов князя Юрия Долгорукова, боярина Языкова. Кстати и брата царицы Натальи прихватили — Афанасия Кирилловича. Вот теперь и думай, по ком панихиды служить, кого в Синодик записывать. Думаешь, всех тебе назвала? Кого вспомнила.