Юрий Куранов - Тепло родного очага

• Название: Тепло родного очага
• Автор: Юрий Куранов
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

...Сопрягая жизненный опыт так удаленных во времени друг от друга князя Дмитрия Донского и генерала Раевского, Пушкина и простой костромской колхозницы, нашей современницы, автор целенаправленно выстраивает исторические факты и судьбы, осмысляет и утверждает культурные и нравственные ценности, сохранить которые - наш гражданский долг перед историей, перед настоящим и будущим...

---

Но… Весна 1720 года. Вместе с герцогом композитор поехал в Карлсбад. Поездка была увлекательной, и множество прекрасных мелодичных впечатлений приготовила она путешественнику. Однако, возвращение было печальным. В отсутствие мужа Мария Барбара скоропостижно скончалась, и встречала отца в дверях заплаканная и обескураженная горем двенадцатилетняя Катарина Доротея.

Женился Бах вторично через полтора года, и новая его жена была всего на три года взрослее старшей дочери и на пять лет взрослее старшего сына.

За три десятка лет жизни Анна Магдалина сделала все для того, чтобы ее семнадцать дочерей и сыновей и четверо детей от первого брака получили достойное воспитание. Вильгельм Фридеман прошел по конкурсу на должность органиста в Дрездене, второй сын был клавесинистом при дворе прусского короля Фридриха II, Катарина Доротея вышла замуж. Последним учеником великого музыканта был его пятнадцатилетний сын Иоганн Христиан, юноша большого таланта и трудолюбия. Ему достался приветливый и чистый характер Анны Магдалины. Иоганн Христиан бегло играл самые трудные пьесы из второй части «Хорошо темперированного клавира». Вышла замуж Елизавета Юлиана: она обвенчалась с любимым учеником Иоганна Себастьяна Альтниколем, и они подарили родителям внука.

Последние годы жизни великий композитор провел во мгле: он ослеп. Прозрел он только за десять дней до смерти. Все это время верная Анна Магдалина не теряла присутствия духа, деловитости и преданности. Она была истинной матерью и хозяйкой. Есть люди, наделенные тем или иным талантом. Это может быть композитор, художник, поэт, инженер, полководец, летчик, спортсмен, токарь или обыкновенный столяр — каждый талант почетен, он заслуживает поддержки и восхищения, когда хозяин его обращается со своим дарованием разумно и бережно. Но, может быть, бесконечно более возвышен и бесконечно более достоин всяческого восторга столь редко встречающийся и столь нам необходимый супружеский талант. Исходя из этого размышления, каждый может назвать вторую жену великого немецкого музыканта и композитора Иоганна Себастьяна Баха Анну Магдалину женщиной, наделенной в полной мере всеми супружескими достоинствами, равными музыкальной и человеческой гениальности ее мужа. И совсем не случайно, что к концу ее жизни эта поистине великая женщина выработала, совсем, может быть, того не желая и не подозревая этого, почерк, совершенно неотличимый от почерка мужа.

И я уверен, что те десять дней прозрения, которые посетили Баха перед кончиной, посетили его лишь для того, чтобы он убедился, как прекрасна и возвышенна бывает красота немолодой женщины, все долгие годы нелегкого супружества проведшей в полной и ничем не запятнанной преданности мужу, дому, семье. А это возможно только тогда, когда семья не замыкается в свои узкобытовые честолюбивые рамки.

Глава VIII Неожиданное знакомство

Много лет назад, когда мы были еще совершенно молоды, я как-то решил навестить своего друга Женю, к тому времени окончившего институт кинематографии в Москве и жившего в отдаленном подмосковном поселке, где он снимал в зимней даче большую комнату. Дело было во второй половине дня. Я приехал к Жене на электричке, но его дома не оказалось. Я решил побродить по поселку в ожидании: вдруг Женя ушел в магазин и скоро появится. Я бродил по поселку часа три, раза три наведывался к Жене, но его все не было. Приехал я в Москву всего на несколько дней, и остановиться, кроме как у Жени, было мне практически негде. И я вновь отправился бродить по поселку.

В воздухе еще держался свет, за соснами по горизонту лежала синева, но в некоторых дачах, в некоторых избах уже зажгли огонь. Похрустывал под крышами нерешительный морозец, поскрипывал сосульками. И совсем недалеко в переулке остервенело, почти рыча, плакал ребенок. Я свернул в переулок и увидел малыша. Он стоял ко мне спиной, весь упрятанный в оранжевый комбинезон, и был похож на космонавта. Можно было подумать, что его кто-то неистово бьет. Но вокруг никого не было. Можно было подумать, что в нем внезапно распалилась какая-то беспощадная боль. Ребенок смотрел вверх, на сосну. И можно было еще подумать, что это действительно некий космонавт, он упал на незнакомую планету, корабль его разбился, и смотрит теперь космонавт с планеты на далекую Землю в отчаянье и страхе.

— Что с тобой? — тронул я ребенка за плечо.

Ребенок перестал плакать и обернулся. Он показал рукой на сосну. Это был мальчик.

— Что там? — спросил я.

— Птичка, — сказал мальчик.

— Ты ее боишься?

— Она улетела. Я пошел к ней, я поиграть хочу, а она улетела.

На сосне сидела ворона и смотрела вниз, на мальчика.

— Она плохая, — сказал я. — С ней не стоит играть. Ух она какая!

Ворона поднялась и полетела.

— Пойдем, — сказал мальчик, — она плохая. — И решительно направился вдоль переулка.

В глубине переулка стояла чугунная водоразборная колонка. Мальчик подбежал к этой колонке и надавил гладкую до гранитного блеска обтертую ручку, которая дает шумный ход нагнетенной внутри колонки воде. Ручка не поддавалась. Мальчик надавил еще обеими руками. Ручка не двигалась. Мальчик повернулся спиной к колонке и резко, пронзительным и опять остервенелым голосом заплакал на весь поселок. Я подошел к чугунной колонке, повернул ручку, и вода с грохотом и пеной ударила. При свете зари струя воды напоминала стеклянный конский хвост. Мальчик плакать перестал, повернулся лицом к колонке и стал смотреть на струю. В струе вспыхивали голубые и красные полосы, они стремительно падали, а потом разбивались, разлетаясь на мелкие куски. Так рассыпаются искры при электрической сварке.

— Рыбки, — сказал мальчик и пальцем показал на струю.

— Да, рыбки, — согласился я.

— Они играют, — сказал мальчик.

— Да, играют.

— Хорошие рыбки, — сказал мальчик и сунул палец в струю.

— Они устали, — сказал я.

— Они хорошие, — сказал мальчик.

Я опустил ручку, струя замерла, и только тоненькая струйка еще долго колебалась в воздухе, словно из колонки стекала на землю голубоватая полоска огня. Мальчик все держал в струйке палец. Потом он взял меня за руку и сказал:

— Пойдем.

— Куда?

— Пойдем.

— Куда пойдем?

— В гости.

Мы подошли к небольшой дачке под шиферной крышей среди сада. В глубине стеклянной веранды этой дачки светилась на столе среди банок и кастрюль керосинка.

— Ну, пока, — сказал я, остановившись перед калиткой.

— Пойдем, — сказал мальчик, не выпуская руки.

— Нет, пока. Я пойду. Мне нужно идти. — Я высвободил пальцы из его ладони.

Мальчик повернулся ко мне спиной и тем же пронзительным голосом заплакал на весь поселок. Стеклянная дверь веранды распахнулась, и по крыльцу спустился лысый старик в телогрейке и в валенках с галошами. Под телогрейкой сутулились узенькие плечи, галоши волочились по земле, и на ходу старик вихлял необыкновенно широким женским задом. Старик приблизился к калитке, ласково посмотрел на мальчика и задушевно спросил:

— Ну что, что ты, Костик?

— Дядя, — сказал мальчик и перестал плакать. Он пальцем указал на меня.

— Дядя. Какой хороший дядя! — согласился старик.

— Хороший, — сказал мальчик, — дядя не хочет в гости.

— Идите к нам в гости, — сказал старик и теми же задушевными глазами посмотрел на меня.

— Вы знаете, мне нужно идти, — сказал я.

— Я буду плакать, — сказал мальчик старику.

— Он будет плакать, — сказал старик мне.

— Неужели ты будешь плакать? — спросил я и положил руку мальчику на голову.

— Он будет плакать, — подтвердил старик.

— Идите к нам в гости, — сказал мальчик. — У нас хорошо. У нас мама. И папа придет с работы.

— Мне нужно идти, — сказал я, стараясь говорить проникновенно. — Он плакал, я и подошел к нему.

— Ну побудьте у нас немного. Вы ведь не очень спешите, — сказал старик. — А ему будет приятно, он ведь маленький.

— Мне будет приятно, — сказал мальчик, не глядя на меня, а глядя на старика.

— Я вижу, вы не очень спешите. Пойдемте, я покажу вам наш сад, — сказал старик очень просительным голосом, как будто разговаривал не с мужчиной, а с маленьким ребенком.

— Наш сад, — подтвердил мальчик.

— Ну хорошо, — согласился я, — если уж так нужно. Да и я действительно не очень спешу.

Сад, небольшой, но развесистый, обступил дачку, и чувствовалось в этих безлистых деревьях, что не спят они, а уже просыпаются.

— Это Машенька, — подходил старик к одному дереву, — у нее сладкие и душистые яблоки. Их очень хорошо есть под вечер, когда ужин еще не приблизился и есть еще не очень хочется, но приспела охота пить. В такое время в городе пьют лимонад или минеральную воду.

— Машенька, — подтверждал мальчик.