Петр Киле - Таинства красоты [Стихи и поэмы о любви]

• Название: Таинства красоты [Стихи и поэмы о любви]
• Автор: Петр Киле
• Жанр: Поэзия

Петр Александрович Киле – достаточно странная и неоднозначная фигура в литературной жизни России последней трети ХХ – первых десятилетий ХХI века. Рожденный в 1936 году, в литературу он вошел в конце 60-х как незамеченный поэт, а в 1970-м как замеченный критикой прозаик. В советское время у него вышло несколько авторских сборников малой прозы.

Перед нами достаточно типичный для современной словесности вариант, когда не публикуемый в лихую годину автор (так что читатели его прежних вещей вводят в поисковые запросы дату его смерти) «больше не пишущий» на самом деле работает очень интенсивно и плодотворно, но вся его деятельность протекает в виртуальном пространстве.

---

III

Трагедия Греции. 1

Мудрейший из людей, маститый,
В веках философ знаменитый,
Судом Афин, -  судьбы такая круговерть, -
        Он осужден на смерть.
- Беги! В тюрьме открыты двери.
Всяк будет рад, - твердят друзья,
        Приняв все, видно, меры.
А он: - Искал я истину в себе.
        Она - в моей судьбе, -
            И принял яд.
В Афинах горькое смятенье.
Суд отменил свое решенье,
         Нарушив сам закон,
Неправый будто, как и он.

2

        И сбросил все оковы,
Как раб, свободный гражданин.
Так расшатались все основы
        Единых некогда Афин -
В зените славы, в век Перикла...
Давно душа моя привыкла
Любить тот век, век золотой,
И, уносясь мечтой свободной,
В России находить подобный,
        Весь упоенный красотой.
Но ныне в бедственных годинах,
Постигших Родину мою,
С тревогой горестной в Афинах
        Судьбу России узнаю.

*  *  *

       Нежнейшая душа, каким в сонетах
Предстал он в тайне как бы, первым и в поэтах
Прослыть желая, верно, мастерство
Оттачивал, как маги - волшебство.
А лучше, как актер, с друзьями милый,
        На сцене - исполинской силы
Герой, как Макбет, Гамлет, Лир,
        Когда против него - весь мир.
Как мало знаем мы о нем и много,
Он - океан страданий и восторгов.
        Другой таинственный пример -
Слепой, исполненный величия Гомер.
              Они сродни на диво,
              С истоками у мифа.

*  *  *

В блистательный, жестокий час заката
Эпохи Ренессанса, что, как ночь, богата
Сияньем звезд ярчайших, - всех имен
Мне не назвать, Шекспир - из первых он.
Мир гибнет, зло повсюду, власть - злодейство.
Но Дездемона, с нею наше детство
Оправданы вовек. Ромео и Джульетта -
             То юность наша и поэта.
             Любовь не ведает оков.
Офелия - певучая печаль веков.
Все в лете канет - власть и сила злата,
        Жизнь губящих на острие булата.
Лишь мир поэзии, взошедший, вновь взойдет
Сияющей плеядой вечных звезд.

*  *  *

Периоды взросленья есть у века
И больше, чем у человека.
Игрою случая, не без затей,
У новых поколений и идей
         Является предтеча.
Таинственна их встреча.
Так, юность дивная Петра,
В ученьи страстная игра
Эпоху новую открыли,
Что веком Просвещенья окрестили,
С веселым празднеством в садах,
         В кринолинах, в париках,
В жемчужинах Ватто запечатленных,
Сияньем красок в небо вознесенных.

*  *  *

В Париже русский царь. Толпою окружен
На площади, всех выше ростом он;
Без свиты, быстр и прост, он ходит всюду,
Дивясь всему и сам подобен чуду.
Там Аруэ героя своего узрел
И, духом века загораясь, юн и смел,
С беспечной пылкостью студента
Он эпиграммой разразился на регента.
В Бастилию засажен, как пример
Для неугодных, под именем Вольтер
Прославился, язвительный и строгий;
       Одобрив выдумку о Боге,
       Спустил Всевышнего с небес,
       Сняв ореол с его чудес.

*  *  *

В те дни в Париже жил художник тихий,
Застенчивый, немножко дикий,
У мецената Кроза на хлебах,
Среди картин и празднества в садах,
Сей жизни миг чудесный, краткий
Живописуя словно бы украдкой,
С актером, что в тоске один поет,
С душою, устремленною в полет;
С актрисами, что светских дам играют,
Позируя художнику, как знают, -
Чуть скованы, болтают меж собой,
          Поворотясь спиной.
Но жизнь, запечатленная, как сцена,
      Поныне трепетна, бесценна.

*  *  *

Так, русский царь, строитель чудотворный,
Вольтер, философ непокорный,
Художник скромный Антуан Ватто,
          Сошлись, на удивленье,
Как воля, ум и представленье,
          Ничуть не ведая о том,
Эпохи новой - Просвещенья,
В России - Возрожденья.
И жизнь, что меркла во Христе,
Вновь возродилась в красоте.
А Русь, справляя потихоньку тризны,
           Всему своя пора,
Как юность, пробудилась к Новой Жизни
           Под скипетром Петра.

*  *  *

    Служил он десять лет солдатом,
    Поэт, не возносясь талантом,
    Имея волю, ум и честь,
    Как царь, простую службу несть.
    И вырастал, как дуб в долине,
Что высится, раскидистый, поныне
    И сень его, как вешний день
    Таит в себе и свет, и тень
               Вселенной,
Поэзии высокой, дерзновенной,
В которой человек, он равен всем,
          Живущим в мире сем,
          А в мире горнем - Богу,
          Подвластный только року.

*  *  *

Сенатор и министр, правдив и прям,
    Служил вельможа трем царям,
          Любимец муз - державе
          В ее растущей славе,
Весь светел и могуч, как водопад,
          Кипящих дум каскад.
Природа явлена в картинах ярких
Впервые на Руси в чистейших красках,
                Как по весне,
          С отрадой утра дней.
          Теперь уж нет сомненья,
           Поэт эпохи Возрожденья,
    Он весь и Запад и Восток,
           Он человек, он Бог!

*  *  *

     Границы Разума и веры
С усмешкой и в сомнениях измерив,
Век восемнадцатый меж тем
     Старел, в плену фривольных тем.
И, кажется, впервые на арену,
Выходит юность, как на сцену,
Неся души высокий идеал,
Весь в пламени сияющий кристалл.
Но мир дряхлеющий, в руинах
Воздушных замков, как в садах старинных,
       На рубеже веков
В борьбе страстей извечных и убогих
Не принял юности завет и зов
Взошедшей романтической эпохи.

*  *  *

Сияли облака в озерной глубине,
Все те же самые, из поднебесья.
Поэт бродил, задумчив и рассеян...
Вдруг встрепенулся он: в вечерней тишине,
Как с праздника в далекие века,
Несутся звуки флейты и рожка.
И нимфы на опушке пляшут,
Русалки  из воды руками машут,
Сверкая рыбьей чешуей хвоста.
Что ж это? Маскарад веселый иль мечта?
С высокой галереи Камерона
Звенит кифара Аполлона.
И музы стайкой юных жен
Сбегают вниз, поэт уж ими окружен.

*  *  *

Смеются музы, лишь одна
С поэта ясных глаз не сводит,
Доверчиво, как друга в отроке, находит,
Из детства, в баснословные года.
“То грезы и младенческие сны, -
Вздохнул поэт, - моей весны.
Прекрасный, чудный мир, когда царили боги,
Исчез. А ныне люди, их дела убоги”.
Но муза в речи важной привела пример:
“Разрушили ахейцы Трою
За красоту Елены, а Гомер
Воспел деяния героев,
И восторжествовала красота
По всей Элладе. Разве то мечта?”

*  *  *

“Но мир прекрасный в прошлом, разве нет?” -
С печалью и тоскою возразил поэт.
“О, нет! - сказала муза. - Временами года
Впадая в сон, вновь пробуждается природа,
Как вечно настоящее, и мир богов,
    Как в юности любовь,
И высшие создания искусства,
Коль к ним причастны наши чувства.
Ведь красота не греза, а закон,
Она в основе мирозданья,
Как днесь и нашего свиданья,
Недаром с нами Аполлон”.
Поэт боится пробужденья,
Он весь во власти вдохновенья.

*  *  *

Пронесся гулкий смех поверх деревьев.
“Как! Боги Греции в стране гипербореев?” -
Вскричал поэт, как пилигрим.
“Им поклонялся гордый Рим
И вновь призвал, уставши от смиренья
        В эпоху Возрожденья”.
- “А ныне что ж вас привело
В наш край суровый и пустынный?”
- “Да здесь же новые Афины, -
В окрест взглянула муза мило и светло. -
Сей Парадиз основан просвещеньем
    Державной волею царя.
Взлелеян чистым вдохновеньем,
Взойдет поэзии прекрасная заря!”

*  *  *

О, дивная заря! Она взошла.
Ее блистательный восход
Мы помним, как России грозный год.
Победа над Наполеоном вознесла
Россию на вершину славы,
Как при Петре сраженье у Полтавы.
        Как варварами Рим,
Сожженная Москва поднялась из руин,
И боги поселились в парках после битв,
Не требуя ни жертвоприношений,
        Ни искупительных молитв,
А только песен, вдохновений.
И в мире, возрожденном красотой,
Взошел поэзии век  Золотой.

*  *  *

Блестящий, из освободителей Европы,
Гусарский офицер, без тени злобы
Бросая взор на мир чужой,
       Поник вдруг головой,
Не видя, кроме дикости позорной,
Ни славы, ни свободы, даже веры просвещенной
       В истории своей страны,
Ни в настоящем, ни в преданьях старины.
Философ сей был другом юного поэта,
Чей гений возмужал, и дружба им воспета
В пленительных стихах, каких и в мире нет,
Пел о любви - с Сафо, с Петраркой наш поэт,
Соперничая, будто в Греции рожденный,
В России Фебом воскрешенный.

*  *  *

Как! Ничего? Весь встрепенулся он смущенно,
Вступая в важный спор с товарищем стесненно,
    Всем недовольный более других,
Любил он жизнь, как и внушенный ею стих,
И не роптал на волю провиденья,
Когда философ жаждал утешенья,
Коли не здесь, в земных делах и снах,
            То там, на небесах.
Известны доводы друзей и судьбы их,
       Трагичней вдвое на двоих.
Пред этой горестной для разума картиной
    Спор нерешенный, как паутиной,
Покрыл блистательный расцвет искусств,
    Мир новых мыслей, новых чувств.

Хор муз у могилы поэта 1

В местах, где в ссылке он провел два года,
       И мирная воспета им природа,
       В сияньи дня, во звездной мгле,
       Изгнанник на родной земле
               И пленник,
        Сошел в кладбищенские сени.
        Пусть ныне торжествует рок.
        Тоску и грусть ты превозмог
        Души прекрасной песней,
        И жизни нет твоей чудесней!
        Мир праху твоему , поэт!
Да не умолкнут в бурях грозных лет
Поэзии высокой пламенные вздохи
              Классической эпохи.

2

Все это, видите ль, слова, слова, слова.
          Поэтов участь не нова.
Все светлое поруганное гибнет,
И плесенью могилы липнет
           К нему хула и клевета, -
И глохнет в мире красота;
Под маской скрытое уродство
Играет важно в благородство.
        Поэт! Покойся в тишине, -
        В неизмеримой вышине,
        Где Феб рассеивает тучи,
Как солнце, светлый и могучий,
        Встает и образ милый твой,
        Овеян высшей красотой.

*  *  *

Не ведал я, кем буду, но известность, слава
Мне грезились, как и любовь, - в том право
Дано ведь каждому, - и я не понимал
Тех, кто о высшей доле не мечтал.
Безвестность, смерть равно страшили,
Как если бы до времени тебя убили
         И никогда не будет на Земле,
         Летящей вечно в звездной мгле.
Мне все казалось: Ренессанс не за горами,
Как Данте и Петрарка возвестили мир стихами,
С предчувствием расцвета всех искусств
         Во славу человека, новых в мире чувств, -
                  И все яснее различал,
         В эпохе Пушкина, как в фокусе, узнал!

*  *  *

На рубеже столетий все искусства
О красоте заговорили - до беспутства.
Театр и жизнь сливались, как игра,
В чаду, в тумане, с ночи до утра.
И живопись высокая явилась, -
Вся жизнь к мечте вселенской устремилась.
         Прочь небылицы,  россказни пустые!
         Я знаю ныне: Ренессанс в России
         Был явлен - со времен Петра,
Не узнан нами, но теперь пора:
Оглянемся вокруг без шор и суеверий, -
Эпоха классики, как свет из поднебесья,
Сияет вечностью. Нетленна красота.
Мы ж видим лишь ее пылающий закат.

*  *  *

Для сердца нашего заветные места:
Михайловское, Ясная Поляна,
Где тишь и гладь, родная красота
Сквозь бури лет приветливо проглянет -
Отрадой вековечной старины,
    Далекой, пламенной весны,
      Отрадой юности и детства,
      Как наше вечное наследство,
            И с ними Русь жива,
Как песенный напев и вещие слова,
Что прозвучали здесь. Но ныне на примете
У нас Абрамцево - на рубеже столетий,
Именье Саввы Мамонтова. С ним
    Знакомство свесть мы посмешим.

*  *  *

Все удивления  достойно здесь: отец -
Друг ссыльных декабристов и купец.
А сын, эпохой Пушкина взращенный,
В промышленники вышел он, делец,
          Артист непревзойденный
          На сцене жизни и певец.
Он брал в Италии уроки пенья
И лепки - полон вдохновенья.
И скульптор славный мог бы выйти из него,
       Когда б не мецената торжество,
Единого во многих лицах, всех из круга,
Кого привлек для вдохновенного досуга.
Ценя классическую древность, он хранил мечту
И звал друзей любить родную красоту.

*  *  *

     И ставил он превыше не мое, а наше,
     Чтоб жизнь была для всех все краше.
Портрет его писали многие, Серов,
И Цорн, и Репин, - всюду он таков,
Каков и был, эдоров и весел. Только Врубель
Запечатлел могучую натуру в бурях
Ума и воли, точно он и впрямь артист,
       Иль русский ренессансный тип.
Лоренцо Медичи в нем видели недаром,
        Понять великое пытаясь в старом.
        Он не правитель, а купец,
Влюбленный в красоту мудрец,
Взрастил художников, чья слава -
Его величию ярчайшая оправа.

*  *  *

Веселый, бесподобный гений, славой
Был осенен, но счел ее он не забавой,
           А силой, отвращающей от зла,
С чем жажда веры в муже возросла.
Художник чистый, преданный искусствам,
Вдруг в ужасе не внемлет больше чувствам,
Склоняясь перед Богом, вымыслом седым,
С его могуществом, как благовоний дым.
           Так убивался Гоголь в Риме,
Не находя спокойствия в прекрасном мире
                 Для изысканий и труда,
            Как Гете, устремившийся туда
            Не для стенаний - вдохновенья,
            Души и тела возрожденья.

*  *  *

Богов языческих отринув скопом,
В великом страхе он вступил в боренья с чертом,
            Желая высмеять его, такой-сякой,
Как будто черт не шарж на род людской
С его могуществом и склонностью ко злобе
             Творить и уничтожать живое.
Не хочется мне верить, черт с ним совладал,
И душу бедную унес он прямо в ад.
Но Русь жива в его поэме дивной,
Где все земное в грусти неизбывной
              Под небом голубым
Сияет вечностью, как славы нимб
              Из чистого эфира,
          Что осенил поэтов мира.

*  *  *

Другой художник, граф, всемирный гений,
                Во дни сомнений,
            Что благо в мире и соблазн,
Отринув красоту, послал ее на казнь.
Сократ о том, поди, не догадался.
Боккаччо, говорят, весьма засомневался,
        Зачем с веселостью беспечной он
На радость дьяволу писал “Декамерон”.
О чем печаль, я знаю, уж поверьте,
У нас надежды мало на бессмертье,
Будь граф ты, гений, старость гнет,
И веры, как безверья, тяжек гнет.
Но красота ль повинна? Жизнь земная
Прекрасна, коль была, и увядая.

*  *  *

А было время, молодость, язык Гомера,
Для мифа исстари классическая мера,
         Страницы эпоса “Война и мир”,
Где жизни вдохновенный пир
          На сцене мировой впервые
          Явила дерзновенная Россия.
Свободой насладившись всласть,
           На императорскую власть
           Наполеон прельстился
И в ослеплении с Россией он сразился.
           Весь героизмом упоен и красотой,
                   Как век Перикла,
Возьмем пример из мирового цикла,
           Взошел в России век золотой!

*  *  *

Как долго я носился с томиком стихов,
Простых, таинственных, вне смысла слов,
         Мне близких почему-то,
    Как город и река, как утро,
Как грезы юности и как любовь,
    Что будит мысль, волнуя кровь.
    И весь я полон озарений
Из детства моего и устремлений
             До бездны звезд,
    Когда падение - полет
          С мечтою дерзновенной
          Достичь конца Вселенной,
А там, быть может, и вожделенный край,
    Над Адом вознесенный Рай?

*  *  *

Студент влюбленный вещими стихами
Поет, как Данте, о Прекрасной Даме,
    С предчувствием миров иных
        И бедствий роковых.
По-детски простодушен и серьезен,
Как соловей, томился он по розе,
    И пел высокую любовь,
        И нежен, и суров.
    Храня, как бедный рыцарь в сердце,
        Прекрасной даме верность,
    Влюбленный в женщин, как в мечту
        Он пел любовь и красоту,
              Петрарке вторя,
Ликуя и стеная, как от горя.

*  *  *

В семействе Мамонтовых принят, как родной,
    Серов любил, как мать, хозяйку дома,
Из барышень тургеневских была, - весь строй
Ее души и облик - все мне здесь знакомо.
    Моих учительниц я в ней узнал,
    Из чьих и уст, и взоров постигал
Язык я русский как родной, с природой,
    Как и людей с их новою породой.
    Венок мой запоздалый вам несу,
    Как розы, окуная их в росу,
        Весь уносясь в края родные,
    О, женщины прекрасные России!
    Мой дар - ваш дар, как и мечты,
        Язык любви и красоты.

*  *  *

Погиб поэт! Да есть ли правда в небе?
    В высоком благородном гневе
              Гусара-молодца,
С таинственным призванием певца,
    Он речь ведет “На смерть Поэта”
    И дань последнего привета
    Несет - поэзии венок
              От Феба
И молнией сверкающий клинок
         От голубого неба.
Так он возрос душою в ясный вечер,
    Взойдя на высшую ступень,
Где, просияв, погас прекрасный новый день.
    Да будет в небесах он вечен!

*  *  *

Душа мятежная и нежная, как детство,
А жизнь его - трагическое действо
    В четыре акта - и венец
Терновый озарил его конец.
    Как в молниях от гнева
    Разверзлось над землею небо,
      И дивный женский лик
      Там, в небесах, возник,
    С такою лучезарной скорбью,
       С нездешнею любовью,
Что он и мертвый содрогнулся весь,
Как если бы упал сейчас с небес,
Где ангелом носился во Вселенной
    В красе могучей и нетленной.

*  *  *

Среди картин эпохи Возрожденья,
Всесилья жизни, блеска красоты,
Серов, столь сдержанный, в порыве вдохновенья
Воскликнул, осознав художества мечты:
“Хочу отрадного!” Какое слово -
От радости, как эхо или зов,
Как красота или любовь, -
В нем вся эстетика сурового Серова,
Пленительно простая, яркая, как снег,
Природы праздник, с нею человек
Среди вещей и дум своих весь светел,
Каков ни есть, и не потонет в лете,
        Живую вечность обретя,
        Княгиня чудная или дитя.

IV