Фаина Пиголицына - Мстерский летописец

• Название: Мстерский летописец
• Автор: Фаина Пиголицына
• Издательство: Верхне-волжское издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7415-0233-4

Герой этой повести, крепостной крестьянин Иван Александрович Голышев (1838–1896), жил в слободе Мстёра Владимирской губернии — центре иконописи и офенства. Потомственный иконописец, он открыл в глухой Мстёре первую сельскую литографию и стал издавать народные картинки (лубок), помогал Н. А. Некрасову распространять через коробейников его знаменитые «красные книжки» для народа. Собрал огромный материал по старинному русскому быту, тщательно его описал, издал одиннадцать альбомов, более тридцати книг и брошюр и опубликовал около 600 статей в газетах, в том числе во «Владимирских губернских ведомостях».

Книга иллюстрирована литографиями И. А. Голышева, звучит в ней и живое голышевское слово: автором использованы его «Воспоминания», статьи, письма.

---

12 апреля в Ницце, после тяжелых страданий, как писали газеты, умер наследник царского престола, старший сын Александра II, великий князь Николай Александрович. С цесаревичем многие в России связывали свои надежды на будущее, потому кончина наследника была встречена всей Россией с печалью. Мстёра отслужила по умершему панихиду.

Покинул в начале 1865 года Владимир генерал-губернатор Александр Петрович Самсонов, он был отозван в столицу. При Самсонове Владимирский статистический комитет процветал. Перед отъездом Самсонов успел вручить полюбившемуся ему активному деятелю комитета Ивану Александровичу Голышеву серебряную медаль для ношения на шее на Станиславской ленте.

«Я был весьма рад этой высочайшей награде, — писал Иван Александрович, — ибо она освобождала меня от телесного наказания. У нас много было примеров по разным крестьянским местечкам, что крестьяне, преследуя кого-либо из своих собратьев, приискивали какую-нибудь вину, а затем, по приговору волостного суда, наказывали его розгами». И с Иваном Голышевым местные власти не церемонились. Как-то Иван Александрович тяжело заболел, и в это время пришло распоряжение сотского из Вязников немедленно явиться в стан канцелярии. С властями не спорят. Едва живой отправился Иван Александрович в уездный город, и как же он был возмущен, когда узнал, что хлебать киселя за двадцать верст ему пришлось только для того, чтобы подписаться в прочтении бумаги по торговым делам, совсем не спешной. «Не правда ли, огромным уважением пользуются у становых наши мужи науки?!» — возмущалась по этому поводу газета.

Последняя суббота перед сырной неделей — масленицей — называлась на Руси «широкой». Иван Александрович отправился в Холуй. Тихонравов давно просил его написать об этой, стихийно укоренившейся, пятой, неофициальной, ярмарке в Холуе, прозванной «обжорной». И если в большую ярмарку шумели в Холуе два базара: верхний — в гостином дворе, и нижний — на площади, на самом берегу Тезы, то в широкую субботу базар устраивался только на площади. Приезжали сюда для того, чтобы накупить провизии для предстоящей масленицы. Покупались в основном яства: свежая и соленая рыба, лакомства, подарки близким, гостинцы — детям.

В Холуе у Голышевых была своя лавка, в которой они торговали во время ярмарок и в базарные дни. Пробираясь к ней, Иван Александрович прошел нижним базаром, поднялся на горку к гостиному двору. На верхнем базаре было пусто и тихо. В гостином дворе было открыто не более двадцати лавок — с образами, панскими товарами, галантереей и некоторыми другими товарами для офеней, и у тех не толпился, как обычно на ярмарке, народ, только прошли два офени.

Голышевы хорошо поторговали осенью и на зиму лавку закрыли. И теперь к ней невозможно было подойти, столько намело снега. Ноги по колено проваливались в сугробы. Начерпав полные валенки' снега, Иван Александрович нашел сторожа, спавшего в закутке, и попросил лопату.

Не переставая зевать, недовольный тем, что его разбудили, сторож, кутаясь в тулуп, сказал, что лопат нет у него и у других сторожей вряд ли найдется.

«Вот он, русский человек, — чертыхался Голышев, пробираясь сквозь сугробы, — круглые сутки будет храпеть, пока его не занесет с головой».

Лопат он, как и предсказывал ему первый сторож, не нашел ни у одного из двенадцати в торговых рядах. «И за что им только деньги платят, — возмущался Иван Александрович, — разгребая тропинку к своей лавке какой-то доской, которую тоже нашел с трудом. — А ведь сугробы — одна из причин, почему народ сейчас сюда не заглядывает, какие уж тут прогулки, если в сугробах ноги повывихиваешь».

Когда он часа через два снова спустился на нижний базар, атмосфера на нем заметно изменилась. Тут и там уж слонялись полупьяные, стоял шум, гвалт, звучало крепкое словцо.

К четырем часам пополудни окончательно все было пьяно. Шатающиеся компании, с песней и гармошкой, бродили вдоль прилавков. То тут, то там вспыхивали ссоры и пьяные драки.

Торговцы закрывали лавки. Десятки саней разъезжались по домам с пьяными седоками.

Иван Александрович зашел в трактир пообедать перед дорогой. Там было мусорно, натоптано снегом, пахло прокисшей солянкой. Трактир гудел множеством людских голосов. «И не мудрено напиться, — подумал Иван Александрович, — если рюмка водки стоит всего пять копеек, дешевле стакана чая с сахаром, и целая бутылка вина чуть подороже солянки».

Дома у каждого к масленице варилась брага, зеленое вино, пеклись блины, блинчики, пряженцы, пряженчики и сладкие пирожки. На масленице все старались, как говорили в народе, есть до икоты, пить до перхоты, петь до наслады, плясать до упаду. Хозяева зазывали:

— У нас в дому только вино да пиво, а воду кладите себе в сани, сгодится для бани, да и вода отсюда не близко, и ходить к ней склизко, пируйте, сидите, да других не тесните, кто хочет — веселись, хоть с лавки вались.

Нарядные, выезжали зажиточные мстеряне в масленицу на лошадях, подвязав глухари-бубны, оглашающие-оповещающие хозяев, чтобы встречали гостей.

И всю сырную, масленичную неделю катились из села в село ярмарки. В сырный понедельник — в Коврове, что в нескольких десятках верст от Мстёры. Во вторник ярмарка была в Вязниках, в среду — в Палехе, в четверг — в Гороховце, в пятницу — в Сарыеве, в субботу — во Мстёре. И разъезжали всю неделю с ярмарки на ярмарку праздничные, веселые толпы людей. И на всех базарах этих не столько торговали и покупали, сколько гуляли, масленичные базары и назывались — разгульными.

Мстёрский базар завершал сырную неделю, когда было уже ох как много съедено и выпито. Рыбу к тому времени уже не ели, и продавались одни почти лишь «сухояс-тия» — огромнейшие калачи до двадцати фунтов весом, огромнейшие пряники, различные ягоды, чернослив, изюм, шептала (урюк), жемки и другие лакомства, которые покупали уже на прощеное воскресенье. Прощеным воскресеньем и заканчивалась разгульная масленица.

ГЛАВА 6 Трагический циркуляр

Радости ходят рядом с печалями. В апреле 1865 года вышел закон о литографии и книжной торговле, по которому открывать эти заведения разрешалось только людям вполне благонадежным и имеющим некоторое образование. Голы-шевы думали, что новый закон не затронет их. Литография открыта с разрешения министра внутренних дел, владельцы ее вполне благонадежны, и некоторое образование Иван Александрович имеет, поэтому надо просто заново получить разрешение губернатора на книжную торговлю, и они послали прошение губернатору.

Голышевы не знали о тайном циркуляре, разосланном министерством внутренних дел на места. В нем отмечалось, что заводить литографии возможно только там, где «имеются достаточные средства для полицейского надзора, а именно в губерниях и наиболее значительных губернских городах, но отнюдь не в селениях». Эти последние слова «отнюдь не в селениях» и стали причиной беды, обрушившейся на Голышевых.

Вновь назначенный, пока исполняющим обязанности, губернатор Шатохин совсем не знал Голышевых и поступил формально, послал в Вязники становому приставу предписание, в котором, со ссылкой на тайный циркуляр, говорилось, что торговля Голышеву и другим мстёр-ским торговцам «более дозволена быть не может и оная должна быть закрыта, с обязательством этих лиц подписками о прекращении». «…А так как, — писал далее губернатор, — я не могу каждодневно следить за выше указанными лицами, то поручаю вам следить, чтобы помянутые лица… книгами не торговали и литографий не делали; если на случай будет сделано кем-нибудь из этих лиц ослушание и они станут тайно торговать или литографировать, то таковых ослушников вместе с их книгами и литографиями, представить ко мне».

Предписание пришлось на самую горячую пору — ухода-отъезда офеней, когда склады были забиты товаром. «Между тем, — вспоминал Иван Александрович, — местное волостное начальство не зевало». И, будучи раскольничьим, искало удобный случай рассчитаться с бывшим старшиной. Во Мстёре, Холуе проходили ярмарки, а товар Голышевых пылился на складах. В связи с денежными затруднениями пришлось отложить строительство нового дома.

Волостное правление обязало Голышевых строжайшею подпискою. Специальная торговая депутация днем и ночью следила, не печатается ли что-нибудь в их заведении, не ведется ли в магазине торговля. Но так пристально следили только за Голышевым. Прочим мстёрским книготорговцам власти потворствовали.

— Книгами торговать нельзя, а водкой можно, — негодовал Александр Кузьмич. В это время по всей стране открывалось множество новых питейных заведений^ — Что ж, — с вызовом решил Голышев-старший, — будем торговать водкой.

Он спешно сколотил в Татарове домушку и сдал ее в аренду под кабак. Это еще больше разожгло раскольников. Их вера строго запрещала питие.