Фаина Пиголицына - Мстерский летописец

• Название: Мстерский летописец
• Автор: Фаина Пиголицына
• Издательство: Верхне-волжское издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7415-0233-4

Герой этой повести, крепостной крестьянин Иван Александрович Голышев (1838–1896), жил в слободе Мстёра Владимирской губернии — центре иконописи и офенства. Потомственный иконописец, он открыл в глухой Мстёре первую сельскую литографию и стал издавать народные картинки (лубок), помогал Н. А. Некрасову распространять через коробейников его знаменитые «красные книжки» для народа. Собрал огромный материал по старинному русскому быту, тщательно его описал, издал одиннадцать альбомов, более тридцати книг и брошюр и опубликовал около 600 статей в газетах, в том числе во «Владимирских губернских ведомостях».

Книга иллюстрирована литографиями И. А. Голышева, звучит в ней и живое голышевское слово: автором использованы его «Воспоминания», статьи, письма.

---

Трудясь над «Мстёрой», Иван Александрович много работал в архивах. Путь к древним актам ему указал еще в детстве отец. Вступив в должность бурмистра в сороковые годы, Александр Кузьмич принялся разбирать в шкафах сельского правления бумаги, к которым никто не притрагивался десятилетиями. В этих пыльных залежах, поеденных кое-где книжным червем, нашел Александр Кузьмич храмовую грамоту «за печатью» самого митрополита Суздальского и Владимирского Илариона. Печать от времени сгладилась, края грамоты поистлели. Александр Кузьмич очистил ее, поместил под стекло в раму и повесил в Богоявленском храме. Брал отец маленького Ваню иногда с собой и в архив Богоявленского храма.

Поэтому, задумав описать Мстёру, Иван Александрович в первую очередь отправился в этот архив. Староста храма ввел его в мрачный, каменный, без окон, чулан. В нем было холодно даже в пышущий жаром летний день. Иван Александрович обвел свечой полки, и что-то вздрогнуло от восторга у него внутри: сколько древних тайн он откроет тут и расскажет о них слобожанам, ничего не ведающим о своих предках.

Древние акты хранили в особом сундуке — скрыне. В писцовой книге 1628, 1629 и 1630 годов читалось: «в стародуборяполовском стану… написано за стольники за князь Василием большим да за князь Иваном большим да за князь Василием меньшим… детьми Петровича Ро-модановского… отца их старинная родовая вотчина погост Богоявленская слободка…». Занимателен был сам язык древнего писца: «…а у церкви… келья черного попа Лариона… да келья крылошеника Моисея… да бо-быльских дворов… Федька да Миняшка да Михалка да Андрюшка Ивановы… да Онофренко кузнецы, да Китайко мельник… Ивашка да Сергушка Холодов… Кондрашка да Кирилка Сергеевы да племянники их Дакучайка Елизарьев, да Якушка Ильин… да Власко горшечник…».

В актах описывались «худые» уже тогда пахотные земли, пустоты, перелоги, на реке «мельница двухколесная мелет на вотчинников, а оброку с нее не платят».

Голышев старательно переписал всю писцовую книгу. Потом столь же долго просидел над «Описной раздельной книгой» слободы 1710 года, которая подробно описывала все храмы, церковную утварь, колокола, ризы и книги, вотчинников, дворовых и задворных людей… И было в слободе тогда 182 крестьянских двора и 57 лавок, кабак и таможня, а «на кабаке и таможне» сидели «головы и целовальники по указу из ратуши с Москвы… и збирали зборы денежны к Москве в ратушу». Тогда уж, значит, было тут такое бойкое торговое местечко, раз Москва своих сборщиков прислала.

Чем дальше, тем заинтересованнее вчитывался Иван Александрович в древние документы: грамоту царя Петра Алексеевича, множество челобитных крестьян Ромоданов-ским, допросы беглых крестьян.

«Книг по археологии и другим исследованиям я не имел, — писал Голышев, — да и негде было взять здесь». А надо было осмыслить и систематизировать древние находки. Он ехал во Владимир к Тихонравову.

Константин Никитич любил вставать в три-четыре утра. Он будил кухарку, чтобы грела самовар, пил чай и работал, пока домашние спят. Голышев и являлся к нему спозаранку.

— Проходите, батюшка, проходите, — улыбаясь, говорила смущающемуся от раннего визита Ивану Александровичу кухарка Глафира, — не спит хозяин, уж второй раз самовар ставлю.

— «Труды» комитета очень редко выходят, — жаловался Тихонравов, — наверное, лучше выпускать их тетрадками поменьше, но — почаще, Ну, хотя бы по три в год.

После чая Тихонравов с огромным интересом рассматривал привезенные Голышевым старинные акты и раскладывал их в три стопы.

— Вот так, любезнейший Иван Александрович, уловили? Так же как Русь наша есть древняя — великокняжеская, старая — царская — и новая — императорская, таковы же и акты. Так вот, двадцать, а не семнадцать, как вы считали, ваших актов принадлежат восемнадцатому веку и заключают в себе мстёрские вотчинные дела и ни в коем случае не относятся к старинным. Еще очень недавно помещики собирали оброк со своих крестьян и ягодами, и яйцами, и всякой живностью и все сие творили по образу и подобию своих приснопамятных предков. Впрочем, не печальтесь: и эти акты интересны читателю, и мы их напечатаем в хронологическом порядке. Да, забыл спросить. Вы где остановились?

— Я оставил саквояж в гостинице.

— Ах, опять в нумерах?! Анна Егоровна, слышь? — закричал Константин Никитич, услышав шаги жены. — Ах, ты его еще и блинами хочешь кормить?! Ты слышишь? Он опять остановился в нумерах.

— Я побоялся стеснить вас, — Иван Александрович, смущенный, хоть и шутливым, яростным натиском Тихо-нравова, все-таки был польщен гостеприимством хозяина и вовсю улыбался.

— Здоровы ли Александр Кузьмич и Татьяна Ивановна? — спросила в тон мужу Анна Егоровна.

— Здоровы, только тятя по-прежнему много скандалит.

Голышев подолгу просиживал у Тихонравова, читал его книги. «…Некоторые, лишние у него, он мне дарил, — вспоминал Иван Александрович, — а из других я выписывал необходимые материалы, для чего и просиживал целые ночи; некоторые источники увозил с собой и по выписке материалов пересылал обратно… В слободе Мстёре не с кем посоветоваться, не с кем бывало перемолвить слова по отношению к наукам: не только не получали здесь журналов, но и газеты дешевой цены были чрезвычайной редкостью».

Уж и свою порядочную библиотеку имел Голышев, брал также книги из владимирской публичной и епархиальной библиотек, у Тихонравова, Протасьева, Сень-кова…

Только теперь, много читая и пиша, Иван Александрович по-настоящему ощутил потерю зрения. Единственный рабочий глаз от такого долгого напряжения уставал, начинал болеть и совсем плохо видел уже в сумерках. Писать же и читать при свечах было особенно тяжко.

ГЛАВА 2 Серапионова пустынь

Как-то летом Голышевы всем семейством отправились в Серапионову пустынь на богомолье. В этот день, день усекновения главы Иоанна Крестителя, в Серапионову пустынь собирался народ со всей округи. Татьяна Ивановна бывала там не раз, но теперь уж давно не наведывалась и увязалась с молодыми: «А то одна и вовсе до смерти не соберусь». Александр Кузьмич присоединился к компании тоже.

Выехали затемно, чтобы успеть к заутрене, путь предстоял неблизкий. Всю дорогу обгоняли шедших пешком богомольцев из Мстёры, соседнего Татарова, Станков…

Утро было ненастное, небо без просветов, в тучах. Едва отъехали, пошел дождь.

Рассвело, но посветлело мало. А когда уже стали подъезжать к пустыни, хлынул ливень, да еще с градом, и сразу резко похолодало. Татьяна Ивановна раскаивалась, что поехала. Промокшие и продрогшие пошли Голышевы к заутрене. Народу было, несмотря на холод, так много, что невозможно было положить поклон.

Церковь освещалась девятью окнами в два света, да фонарем в куполе. Иконостас был в пять ярусов. Иконы в основном новейшего времени, но многие — хорошей кисти. По малиновому фону иконостаса шли золотые арабески и орнаменты.

Над церковными вратами полукругом была изображена Тайная вечеря, а над нею — господские праздники — Св. Троицы, Успение Преосвященной Богородицы, Сретенье Господне, Вознесение Господне, вход в Иерусалим. Золотился в пляшущих от дыханья десятков людей отблесках свечей и лампад дорогой оклад иконы Корсун-ской Богоматери.

Ивану хотелось рассмотреть эту икону получше, но он стоял далеко, и пробраться вперед не было никакой возможности.

Татьяна Ивановна еще дорогой рассказывала:

— Икона Корсунской Богоматери — чудотворная, явилась на этом месте, на котором основана пустынь.

Прихожане перед молитвой святому угоднику клали на его главу нитки, шнурки, тесьму, а потом несли их домой. Считалось: если обвязать таким шнурком больную голову, то боль отступит.

Благоговейно пели на клиросе девицы. Ради этого хора в основном и стекались в пустынь из окрестных сел и деревень люди. Ради него приходили из дальних мест богомольцы.

После окончания литургии смотрительница пустыни Агафья Степанова, познакомившись с Голышевыми и узнав, с какой целью приехал Иван Александрович, пригласила все семейство к трапезе.

— Что, понравился наш хор? — спрашивала смотрительница.

Те заверили, что хор — отменный.

— Авдотья Прокофьева им управляет. Я ее из своего Нижегородского монастыря переманила. Поют теперь до двадцати девиц, и я — с ними. Отбоя нет от желающих поступить в сестры. Принимаем, но — со строгим усмотрением. Два небольших огорода, пять коров, да лошадь — такое у нас хозяйство. Доход от церкви не имеем: не разрешают нам ни с блюдом по церкви ходить, ни иметь сборную кружку. Потому живут девицы без прислуги и чисто своим трудом.

Девицы еще расшивали полотенца и белье, да их некуда было сбывать. Научились убирать образки фольгой, делать для них цветы, но — опять вышло затруднение: негде доставать бумагу и фольгу.