Фаина Пиголицына - Мстерский летописец

• Название: Мстерский летописец
• Автор: Фаина Пиголицына
• Издательство: Верхне-волжское издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7415-0233-4

Герой этой повести, крепостной крестьянин Иван Александрович Голышев (1838–1896), жил в слободе Мстёра Владимирской губернии — центре иконописи и офенства. Потомственный иконописец, он открыл в глухой Мстёре первую сельскую литографию и стал издавать народные картинки (лубок), помогал Н. А. Некрасову распространять через коробейников его знаменитые «красные книжки» для народа. Собрал огромный материал по старинному русскому быту, тщательно его описал, издал одиннадцать альбомов, более тридцати книг и брошюр и опубликовал около 600 статей в газетах, в том числе во «Владимирских губернских ведомостях».

Книга иллюстрирована литографиями И. А. Голышева, звучит в ней и живое голышевское слово: автором использованы его «Воспоминания», статьи, письма.

---

Девицы еще расшивали полотенца и белье, да их некуда было сбывать. Научились убирать образки фольгой, делать для них цветы, но — опять вышло затруднение: негде доставать бумагу и фольгу.

Отметил Голышев, что на богомолье в Серапионовой пустыни, несмотря на многочисленное стечение народа, нет ни одного хмельного человека, как это зачастую бывает на других богомольях. Питейной продажи тут не было никакой, торговали только разными лакомствами: баранками, орехами, пряниками, конфетами, ягодами, палатки были раскинуты близ самой церкви.

К трапезе пригласили и богомольцев, прибывших аж из самой Сибири.

Сначала клир девиц пропел один из псалмов, потом все уселись на длинные скамьи вдоль стола. Подали четыре блюда, пища была простая, но вкусная, а продрогшим и утомившимся с дороги показалась особенно аппетитной. Девицы во время нее читали вслух Четьи-Минеи.

Дождь к концу трапезы перестал, даже солнце проглянуло. И смотрительница Агафья повела Голышевых показывать пустынь.

/ Расположена она была в живописнейшем уголке Клязь-(минской поймы, на самом берегу большого чистого озера) Калачное, берега которого поросли дубовым кустарником. (Народ любовно называл это местечко «пустынькой«.

Церковь св. Троицы с приделом, небольшая, белокаменная, стояла на холме. Рядом — деревянная, но искусно раскрашенная под каменную, колокольня на пять колоколов в окружении вековых дубов.

Невдалеке от церкви виднелись бревенчатые дома священника и причетчика, их дворовые постройки, а с другой стороны, несколько в отдалении, новый большой, двухэтажный дом и почти примкнувшие к нему три стареньких, мал мала меньше, деревянных домика.

Перехватив взгляд Ивана Александровича, смотрительница сказала:

— Тут девицы из хора жили, только в полную ветхость дома пришли. В большой разлив вода аж в печку заливалась. Так вот, вместо этих келий отдельных, мы большой дом поставили.

— И сколько же лет вашей пустыни? — спросил Иван Александрович.

— По преданиям — более двухсот. Прозвана по имени ее основателя Серапиона, да я синодик потом покажу. Был тут сперва мужской монастырь, и прозывалось место Семибратскою пустынью. Разбойники, бродяги лесные разорили ее и разграбили, церковь деревянную сожгли, и была пустынь упразднена. А эта церковь уж усердием прихожан построена, двухпрестольная. Холодная — с главным престолом св. Троицы — и теплая — Корсунской Богоматери, в честь находящейся тут чудотворной иконы. Тихое было местечко. А потом, в середине прошлого века, спрятались тут от суеты мирской девять служительниц богу. Жили при церкви, кормились собственными трудами, создали свой хор. Да так хорошо пели, что и я прослышала в Нижнем Новгороде о том пении. Захотелось послушать сей девичий хор, пришла как-то на богомолье да так и осталась.

Было это всего лет семь назад. Крепко взялась Агафья за устройство женской обители. Только благодаря этой «божьей радетельнице», при поддержке владимирского епископа Феофана, и было построено в обители двухэтажное общежитие для посвятивших себя богу сестер.

В верхнем этаже разместились большая моленная, гостиная, спальня смотрительницы и две комнаты сестер. В первом этаже — большая трапезная, кухня и пять комнат.

Агафья Степанова разрешила Голышеву осмотреть и комнаты девиц. В них было чисто и опрятно, на стенах висели иконы и духовные картинки. Иван Александрович увидел и первые свои, и только что привезенные в подарок обители сюжеты из Апокалипсиса, которые вручил смотрительнице со своими традиционными длинными пояснениями Александр Кузьмич.

Преосвященный Феофан, назначая смотрительницей обители Агафью Степанову и благословляя обитель, наставлял, чтобы приобретала книги для чтения и чтобы девицы читали эти книги вслух, и даже список книг присоветовал.

На ночь Голышевых разместили в новом доме. Утром следующего дня старики, Катеринка и Авдотья Ивановна уехали, а Иван Александрович остался. Он задумал описать историю пустыни, ее быт и к описанию приложить литографированный рисунок ее. Потому с утра и занялся рисованием.

Обительские девицы, одни стесняясь, другие озоровато пересмеиваясь, толпились вокруг молодого художника, засыпали его вопросами и ахали, глядя, как твердая рука мастера намечает очертания их священного храма и обительских построек.

Пришел взглянуть на работу Ивана Александровича и священник. Разогнав девиц и стоя у Голышева за спиной, рассказывал:

— От пения и чтения девиц храму большая польза выходит. Расстроился было как-то хор — и доход сразу упал. Возродился хор — и доход в месяц сравнялся с годовым.

По вечерам, сидя со свечой в отведенной ему комнате, Голышев вел подробное описание пустыни:

«Церковь одноэтажная, покрыта железом, с овальным куполом, кончающимся небольшим, с четырех сторон храма, скатом, на верху купола четырехугольный фонарь с окнами, пропускающими с четырех сторон свет в церковь; на верху этого фонаря еще меньший, глухой фонарь, ведущий к самой шейке главы; на ней утверждена одна глава в виде луковицы, покрытая белым железом, ананасной гранью, на коей осьмиконечный крест…»

Он занес себе в тетрадь надписи на крестах, перечисление всего царствующего дома, заключительная надпись гласила: «крест хранитель всея вселенныя, крест красота церкви, крест царей держава и верных утверждение, крест ангелов слава и демонов язва».

Кресты были 1816 и 1837 годов. Несколько десятилетий назад сделаны, а Иван Александрович относился к ним уже как к историческим реликвиям.

Всего четыре года назад пало крепостное право. И вот бывший крепостной крестьянин пишет историю своего времени. Это ли не высшая философия — осознание своего времени и себя как личности?!

Иван Александрович тщательнейшим образом измерял аршином квадраты церковных палат, высоту, ширину и длину алтаря, описал все иконы, определял их древность.

Он залезал на колокольню, стоял, пораженный великолепным видом бесконечных лесов, чашей обрамленного кустарником озера, реки и заречных далей. Изучал священные изображения и надписи на колоколах: один — древний, 1779 года, в 25 пудов. Другой большой, в 84 пуда, колокол был отлит в Костроме, на заводе купчихи Ираиды Дмитриевны, вдовы Поляковой, с изображениями святых и словами: «На то установлен благо-вестъ и звонъ, чтобъ церкви сзывалъ въ земной святой С1онъ».

Смотрительница, как драгоценную реликвию, подала Ивану Александровичу для рассмотрения обещанный синодик.

В нем было двадцать пять цветных рисунков, писанных рукою древнего художника. Заглавный лист гласил: «Лета отъ Рождества Христова 1728 года сей синодикъ дому Живоначальныя Троицы Серапионовы пустыни пере-деланъ вновь тоя пустыни тщаниемъ многогрешнаго иеромонаха Герасима Вязниковца. При казначее старце Сергие Лихопожинскомъ».

На первом рисунке был человеческий череп. На втором — «глава человеческая на пьедестале», перед нею сидел царь, с другой стороны человек, «указывающий перстом». На третьем — человек во гробе. На остальных — события из жизни некоего новгородского посадника Шила: «бысть ввеликом Новеграде чудо страшно и удивлению достойно бе некто посадник именем Щил имея у себя сына едина чадо, бе богат вельми и многимъ даяще сребро влихву взимаше на годъ на новгородской рубль деньгу Новгородскую. И отъ того собра имения много и помысливъ на то сребро церковь поставити и монастырь оградити».

С почитанием листал Голышев эту старинную книжицу. В скольких руках она побывала! В нее были внесены имена и тех девяти вязниковских девиц, пожелавших уйти в обитель от суеты мирской: Натальи, трех Анн, двух Александр, Марии, Феодосии и Параскевы.

Сначала Голышев опишет эту поездку в Серапионову пустынь в статье, которую опубликует владимирская губернская газета, потом выпустит небольшую брошюру с литографическим рисунком.

Часто бывая в Холуе, Голышев много раз видывал в версте ^слободы Борковскую пустынь, слыхивал, ''что основ'ашГ она князем Иваном Дмитриевичем Пожарским по завещанию родителя, известного героя, князя Дмитрия Михайловича Пожарского, и якобы именно в память о 1612 годе, что именно «на сем месте имел остановку на несколько времени» со своею дружиною князь Дмитрий Пожарский, идя в 1612 году на избавление Москвы от поляков. Здесь дал князь обет пред богом выстоять в борьбе с врагами, не щадить своей жизни. И «в памяти сихъ св. чувств, въ благодарность Богу, тогда же положил основать на оном месте обитель во имя св. Николая Чудотворца». Опишет Голышев и эту пустынь.

Археолог, историк и старший редактор Центрального статистического комитета Александр Иванович Артемьев сопутствовал великому князю Алексею Александровичу в путешествии по России. Посетили они и Московскую этнографическую выставку. Великий князь заинтересовался лубочными картинками. Голышев узнал об этом и поспешил послать ему через Артемьева свои картинки и книжку о Мстёре. Великий князь картинки нашел «чрезвычайно интересными». Особенно ему понравились, сообщал Артемьев, «Поход на Мамая» и «Взятие Очакова».