Олег Мороз - Так кто же развалил Союз?

• Название: Так кто же развалил Союз?
• Автор: Олег Мороз
• Издательство: Литкон
• Жанр: Политика
• Год: 2011

Одно из самых значительных исторических событий XX века — распад коммунистической империи, какую представлял собой Советский Союз. Еще в середине восьмидесятых годов ничто вроде бы не предвещало этого распада: большинству людей СССР представлялся прочным и монолитным. Но прошло каких-то пять-шесть лет, и «страна победившего социализма» перестала существовать. На ее месте возникло некое странное образование — Содружество Независимых Государств, СНГ. Что это такое, в общем-то не было ясно и тогда, и остается не вполне ясным до сих пор.

Понятно, что это не федерация, не конфедерация… Даже не структура наподобие Европейского Союза… Преобладающее мнение: аббревиатура СНГ понадобилась главным образом для того, чтобы ХОТЬ ЧЕМ-ТО заменить другую аббревиатуру — СССР. Ибо в противном случае пришлось бы признать, что СССР превращается в НИЧТО, что от него остаются лишь куски — отдельные, никак не связанные друг с другом государства. По ряду причин такое толкование случившегося было менее приемлемым, нежели представление, согласно которому СССР не просто исчезает, а превращается в СНГ.

Решающими в процессе распада СССР были два года — 1990-й и 1991-й. Об этом, финишном, этапе исчезновения «великой и могучей» коммунистической державы и идет речь в данной книге.

---

Ну, как же без ведома Политбюро? Сам же Рыжков только что заявил: секретари ЦК — Лигачев и, видимо, все другие — всё знали. Знали и, надо так понимать, дали добро. А Лигачев, между прочим, член Политбюро. И еще пятеро секретарей — Зайков, Медведев, Никонов, Чебриков, Яковлев, — члены того же руководящего партийного органа. Разумовский — кандидат в члены. Как же Политбюро ничего не знало?

Но вот все равно виноваты генералы. Горбачев строго выговаривает министру обороны Язову:

— Дмитрий Тимофеевич, отныне без решения Политбюро в таких делах армия не должна участвовать.

Это, как говорится, — для стенограммы. Никаких решений Политбюро по таким поводам почти никогда не бывает. Знает и Язов, что его подчиненные снова могут понадобиться.

— Все-таки войска от Тбилиси далеко не надо отводить, — советует он Горбачеву.

Горбачев оставляет эти его слова без ответа. Действительно, и от Тбилиси далеко не надо отводить, и от других потенциальных очагов «бунтарства», число которых будет все возрастать. Впрочем, можно и отвести, а потом быстро «подвести». Тут при современных средствах транспорта особых проблем не будет.

Горбачев действительно ничего не знал?

Ну, а что же он сам-то, генсек, верховный главнокомандующий действительно не знал, что происходит в Тбилиси, не знал, кто и какие команды отдал по «наведению порядка»? На съезде народных депутатов он скажет, что ничего о тбилисских событиях не ведал, не успел разобраться, поскольку вернулся из Англии в Москву лишь 8 апреля поздно вечером. Это, так сказать, его алиби. На самом деле он прилетел из Лондона не 8-го, а 7-го. Прямо в аэропорту Чебриков проинформировал его об обострении обстановки в Тбилиси, о непрекращающемся там многолюдном митинге, об «антиабхазских, антиправительственных, антироссийских лозунгах и призывах». Времени, чтобы во всем разобраться и принять адекватные решения, было — «навалом».

Днем 8 апреля состоялось совещание секретарей ЦК. Патиашвили по телефону настоятельно просил не направлять в Тбилиси никого из московского руководства: дескать, справимся сами. Вроде бы еще вчера умолял о помощи, а теперь вот — справимся…

Решающие часы — вечер и ночь с 8-го на 9-е. Где Горбачев? Не известно? Отсыпается на даче после трудной поездки?

9 апреля в 9 утра приходит сообщение о тбилисских ночных событиях: шестнадцать погибших, множество раненых. В десять — новое совещание в ЦК. Среди совещающихся Горбачева опять нет. Но Чебриков разговаривает с ним по телефону (Где он? Все еще спит?) Решено: ввести в Тбилиси комендантский час, срочно подготовить и опубликовать краткую информацию о случившемся, выразить соболезнование в связи с гибелью людей, подготовить обращение Горбачева к грузинскому народу…

Как уже было сказано, на I Съезде народных депутатов Горбачёв отказался взять на себя ответственность за то, что случилось в Тбилиси, возложил вину на военных. Точно так же он будет поступать в аналогичных ситуациях и в дальнейшем — после событий в Баку, в Вильнюсе… Мало кто верил, что тбилисское побоище могло произойти без согласия первого лица государства. Другое дело, в какой форме было дано это согласие…

Андрей Дмитриевич Сахаров в интервью «Огоньку» в июне 1989 года вспоминал об одном эпизоде, случившемся на съезде:

— Один из самых драматичных моментов — выступление на Съезде Патиашвили. Он, было видно, колеблется, что-то хочет сказать. И в тот момент Съезд фактически согнал его с трибуны и не дал договорить. Точнее, не Съезд, а те люди, которые присутствовали, не являясь депутатами, — это в основном их работа… Мне кажется, при этом мы упустили возможность узнать что-то очень важное. Патиашвили хотел что-то сказать перед лицом народа Грузии и всей страны. Ему не дали… Мы все видели, как он спустился с трибуны, потом сделал несколько шагов обратно, потом в полной растерянности, с мучительным выражением на лице ушел в зал. А ведь именно Патиашвили знал, кто давал ответ из Москвы. Именно он единственный человек, кто мог бы сказать. Но уже не скажет. Мог сказать — в тот момент, в той аудитории. Общесоюзной, даже общемировой. Кто ответил, знает он один.

Версия Патиашвили

Но Патиашвили все-таки сказал то, что он хотел сказать, правда значительно позже, — 28 февраля 1992 года в интервью газете «Свободная Грузия». Корреспонденты спросили его, почему он, один из главных свидетелей и участников той трагедии, до сих пор молчит, не расскажет, как все было.

— Это не совсем так, — ответил Патиашвили. — Обо всем, ничего не утаивая, я рассказал членам обоих комиссий, занимавшихся расследованием той трагедии, — комиссии Верховного Совета СССР, которую возглавлял Собчак, и комиссии республиканского Верховного Совета, — ею руководил Шавгулидзе. В руках этих людей были все документы, радиограммы, протоколы, наши показания. Но они обнародовали лишь то, что устраивало тогдашний Центр. Я же молчал по одной-единственной причине — боялся за жизнь своих сыновей. Для того были основания. А вот сегодня, пожалуй, пришло время сказать все.

Есть два главных момента, о которых следует сказать сразу, чтобы раз и на всегда поставить точку и больше на эти темы не дискутировать. Первое — это то, что Горбачев знал всё. Второе — одним из главных, если не самым главным виновником трагедии является Гамсахурдиа. По поводу Горбачева в свое время было много разговоров. В конечном счете, всё как-то заболтали, а в общественном мнении вроде само собой остался вывод — Михаил Сергеевич знал далеко не всё, многое делалось за его спиной. Так вот, я утверждаю, что о событиях в Тбилиси он знал всё… А вот имя Гамсахурдиа во всех разговорах и особенно в широкой прессе в связи с теми событиями почти не фигурировало. И это было второй главной ложью, на которую сознательно пошли обе «независимые» комиссии.

По словам Патиашвили, 7 апреля, когда ситуация стала приближаться к критической, собралось бюро ЦК Грузии. Обсуждали: выходить ли Патиашвили к митингующим. Из шестнадцати членов бюро пятнадцать высказались против. Вместо митинга Патиашвили отправился на телевидение и выступил с обращением. Он просил людей разойтись по домам, говорил, что серьезные вещи на площадях не обсуждаются, что дальше оставаться здесь просто опасно, что войска уже в Тбилиси. Но это только дало лишний повод Звиаду Гамсахурдиа в тот же вечер «публично поиздеваться» надо ним.

8-го в 10 утра Джумберу Патиашвили позвонил Дмитрий Язов: «К вам придет мой заместитель Кочетов. Он уже в Тбилиси».

— Не успел я удивиться, как входит Кочетов. Он сообщил, что освобождать площадь будет армия, в противном случае может повториться Сумгаит (о Сумгаите — чуть позже. — О.М.) Но почему армия должна делать то, что входит в обязанность милиции? Кочетов начал успокаивать: «Обойдемся без единого синяка».

Тут явная ложь. Патиашвили, как уже говорилось, сам попросил прислать в Тбилиси дополнительные войска.

— Примерно через час после разговора с Кочетовым, — продолжал Патиашвили, — позвонил Горбачев и тоном, не допускающим возражений, сообщил буквально следующее: «Надо немедленно освободить площадь и этим займется армия!» Я понял, что он знает о намеченном плане и поддерживает его.

Были из Москвы и другие звонки. Свою помощь предложили, в частности, Шеварднадзе и Разумовский. Я отказался, так как не видел, чем и как они могут помочь в такой ситуации. После этих звонков наступило затишье. Не зная, что еще предпринять, я решил пойти к нашему патриарху (точнее, католикосу. — О.М.) Илие II и попросить его уговорить людей уйти с площади. Ни секунды не мешкая, он отправился со мной на площадь и выступил перед митингующими. А потом мы с ним и еще небольшой группой людей с площади зашли в расположенную рядом Кашветскую церковь, поставили свечи и молились, чтобы Бог отвел от нас беду. Но, видимо, он решил наказать нас. Когда мы вышли из храма, в конце проспекта Руставели показались танки… (Надо полагать, имеются в виду БТРы. — О.М.)

Как говорит Патиашвили, к вечеру в здании ЦК собралось много народу. Кочетов сообщил, что акция по освобождению площади будет проводиться ночью, что руководить ею назначен генерал Родионов. А его заместителем стал Горгадзе, тогдашний глава МВД Грузии. Была составлена схема действий, предполагавшая, разумеется, «только мирный исход». Что было предпринято во избежание кровопролития?

У всех работников милиции, включая самого Горгадзе, было изъято табельное оружие, чтобы даже случайно никто не мог пустить его в ход. Кроме того — важный момент! — согласно схеме, тогдашнему председателю грузинского КГБ Гумбаридзе поручили расставить среди митингующих своих людей, чтобы они не допустили какого-либо насилия или грубости со стороны солдат, защитили людей на площади.

Вообще-то трудно себе представить, как эти кагэбэшники, даже если бы они очень захотели, могли бы выполнить эту миссию — разъединить солдат и митингующих, так чтобы они друг друга не касались, не толкали друг друга и друг другу не грубили. По-моему, это что-то из области утопий.