Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

• Название: Поздняя повесть о ранней юности
• Автор: Юрий Нефедов
• Издательство: Лира ЛТД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-7894-36-3

В биографических очерках рассказывается о трудном детстве, о войне и о службе в армии после нее. Главным в жизни автора было общение с людьми того исторического времени: солдатами и офицерами Красной Армии, мужественно сражавшимися на фронтах Великой Отечественной войны и беззаветно служившими великой Родине.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Возвращаясь к теме атаки с громоподобной нецензурщиной, попробую рассказать еще об одном запомнившемся эпизоде.

На очень тяжелом марше, когда в кюветы сбрасываются пачки с патронами, гранаты, котелки, а иголка с ниткой в шапке клонит голову вниз, полку объявили привал. Весь личный состав улегся по обочинам и кюветам, подняв ноги вверх. По дороге примчался бронетранспортер со счетверенными крупнокалиберными пулеметами и экипажем из четырех девушек, командиром и водителем, съехал на боковую дорогу метрах в 10 от шоссе и остановился. Водитель, приподняв часть капота, возился с мотором, командир был около него, а девушки сидели в кузове, поглядывая по сторонам и выслушивая комплименты лежащих вокруг машины полуживых пехотных кавалеров, которых их появление явно взбодрило.

Неожиданно вдалеке показалось 6 или 7 «мессершмиттов», летевших параллельно дороге к нам в тыл, и одна из девушек, миловидная смугляночка, видно также в порыве вдохновения, присела к установке, прижалась к плечевым упорам и выпустила по ним длинные четыре трассирующих очереди. Все самолеты продолжили свой путь, а один развернулся на БТР и, стреляя из пушек и пулеметов, пронесся над нашими головами, а затем полетел догонять своих. Комплименты сменились страшной, неописуемой руганью тысячи разъяренных глоток; пулеметчица заплакала и вскоре БТР продолжил свой путь, провожаемый нецитируемыми пожеланиями.

Война заканчивалась, победа была где-то рядом и, видя нашу армию, вошедшую в Европу, любому человеку, будь то наш солдат или немецкий, было ясно, что повернуть события вспять уже невозможно. Желание вернуться домой было велико и у нас, и у немцев. На допросах пленные практически не кричали о верности фюреру и старались рассказать так, чтобы уменьшить потери своих коллег. Но война продолжалась, в нас стреляли и мы стреляли, стрелял и я.

Каждый раз, нажимая на спусковой крючок, я думал, как бы мне не попасть в того толстого фельдфебеля, который спас нас от расстрела 24 октября 1943 года, или в его ближайших родственников. Естественно, что сказать об этом было нельзя, ибо я тут же был бы заклеймен как пособник фашистов. Я думаю, что и сейчас, прочитав эти строки, кое-кто из ветеранов выскажется нелестно в мой адрес и, предвидя это, отвечаю: а вам приходилось стоять лицом к забору с поднятыми руками, когда за спиной пулемет, в патронник которого дослан первый патрон?

Да и ветеран ветерану рознь, всякие бывают. В конце 80-х жена упросила меня записаться в магазин, где отпускали кое-какие продукты для участников войны, время было непростое (не было масла, чтобы положить внукам в кашу).

Я пришел в магазин возле парка им. Шевченко, показал удостоверение и продавщица направила меня к мужчине, сидевшему за столиком и перелистывающему какие-то бумаги. Он, проверив удостоверение, положил передо мной список прикрепленных к магазину и велел вписать себя в этот список, в котором кроме фамилий были указаны год рождения и должность на фронте. Взглянув на сделанную мною запись, он сказал, как отрезал: «Не положено», — и тут же вычеркнул меня из списка. Маленькие глазки сверлили меня как буравчики, губы плотно сжаты и руки разведены в стороны, говоря о том, что встреча наша окончена. Не однажды уже оскорбленный военными: как действующими, так и отставными, я достал военный билет и положил перед ним. Он листал его, поплевывая на пальцы, сопел, потом сам ниже зачеркнутого вписал меня и молча протянул мне военный билет. Во время этой процедуры я рассмотрел его фамилию, стоящую в списке первой и прочел: полковник, начпроддивизии. «Хорошо, браток, устроился!» — хотелось выкрикнуть мне любимую фразу моего друга, старшины первой статьи Коли Денисова.

Возвращаясь в то время, о котором ведется основной рассказ, мне хотелось бы вспомнить еще один эпизод, писать о котором, как и вспоминать, было неприлично и не принято. Речь пойдет о трофеях.

Находясь на переднем крае, трофеи не найдешь и не соберешь, не до этого, если не считать оружия или продовольствия, которым пользоваться все-таки приходилось. Но был случай, когда один из наших опытных солдат при обыске генеральской машины извлек из-под сидения маленький саквояж, в котором была обнаружена шкатулка с драгоценностями.

В первый же ночлег, когда собрались все вместе, Половинкин, взводный и Соловьев удалились в угол и о чем-то долго совещались. Слышно было, что Зайцев возражал. Половинкин настаивал, а Соловьев больше молчал.

Потом Половинкин поставил на стол шкатулку и мы все увидели, что она почти полностью заполнена золотыми изделиями: кольцами, медальонами, цепочками, браслетами и т. д.

— Эту шкатулку я обнаружил в машине генерала, взятого нами в плен неделю назад, — начал Александр, высыпая содержимое на стол.

— Судя по фирменным знакам и другим признакам, эти драгоценности собраны со всего света. В том числе и из России, а следовательно, награблены. Греха не будет, они сняты не с убитого, а взяты у живого генерала и поэтому мы их разделим на всех и каждый из вас положит свою долю в карманчик для солдатского медальона. Если ранят и попадете в госпиталь куда-нибудь в Сибирь — продадите спекулянтам и подкормитесь. Ну, а если убьют, значит не судьба, пропадет.

Помолчав, а потом постучав пальцами по столу, как бы привлекая внимание, закончил:

— Об этом никто не должен знать. Если кто-либо проговорится случайно или умышленно — будет иметь дело со мною лично.

Свою долю — медальон с цепочкой и толстое кольцо с тремя камешками, я завернул в тряпку и положил в брючный махонький карманчик, тут же забыв об этом до поры, как и велел Половинкин.

Чтобы закончить «трофейную» тему скажу только, что от той поры у меня до сих пор есть полевая сумка и компас, отобранные у лично мною плененного оберлейтенанта, командира минометной батареи. От него же был пистолет «вальтер» и кортик, но их изъял начальник школы сержантского состава капитан Семенец в апреле 1946 года, выручив от возможного суда за хранение трофейного оружия. Дальше я расскажу об этом подробнее.

Так мы дошли до Алленштайна. Что там произошло, я уже рассказал. А входили мы в него после того, как с востока на запад по нему промчался казачий кавалерийский корпус, оставив после себя истоптанный тысячью копыт немецкий обоз и кучи конского навоза на дороге.

— Только что были здесь и на сытых лошадях, еще теплый, — заметил кто-то из наших остряков.

Маршруты первых дней движения по Восточной Пруссии точны и названия населенных пунктов соответствуют тому времени. У меня сохранилась найденная там туристическая карта немецко-американской топливной кампании «Эссо», с помощью которой удалось многое запомнить, особенно в первые дни движения. А потом чаще всего было не до того. Память еще хранит множество различных эпизодов и встреч с освобожденными из рабства молодыми парнями и девушками, военнопленными и не только нашими, но и французскими, английскими, польскими. Однако все это может увести в сторону от главной идеи моего рассказа, но одно отступление все же позволю.

Проверяя стоящий примерно в километре от главной дороги большой и красивый фольварк, наши ребята услыхали стон в подвале, на двери которого висел огромный замок. С помощью гранаты дверь открыли, вошли и увидели большую бочку, к которой спиной была привязана голая девушка, сидящая на цементном полу без сознания.

Подняли ее наверх в теплую комнату, растерли спиртом, влили в нее водку и она, придя в себя и увидев нас, опять потеряла сознание. В конце концов мы все же услыхали от нее, что произошло: вечером в фольварк зашли шесть немецких солдат, поужинали с выпивкой и стали приставать к хозяйской дочке. Хозяин предложил им вместо дочки русскую работницу, чему те обрадовались и вшестером ее изнасиловали. Утром повторили, привязали к бочке и ушли. Спасибо, не убили.

Несколько дней она была под наблюдением полковых врачей, а потом мы снабдили ее одеждой и с первой оказией отправили в тыл. Была она украинкой, из-под Киева. Интересно получила ли она в наши дни компенсацию от Германии за работу в рабстве?

Ну, а что касается меня, то после Алленштайна я уже был во втором стрелковом батальоне и достаточно полно рассказал об этом в самом начале. Отдельными деталями я дополню свои воспоминания о последнем дне пребывания в дивизии.

Итак, медицинская сестра Маша, которая, очевидно, была из танковой части, вывела меня на улицу. Мимо санитары несли раненого. Им она меня и поручила, положив мою руку на хлястик шинели сзади идущего санитара. Мы двигались все вместе и я улавливал стон и неразборчивое бормотание раненого, стараясь не наступить на пятки санитару. Неожиданно послышался звенящий гул пикирующего «мессершмитта», и по улице стеганули длинные пулеметные очереди. Санитары бросили носилки и умчались, оставив шинельный хлястик зажатым в моей руке. Упав на колени, я услышал голос раненого и он показался мне знакомым.