Модест Колеров - Без СССР: «Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США

• Название: Без СССР: «Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США
• Автор: Модест Колеров
• Издательство: Regnum
• Жанр: Политика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91150-027-6

Сборник статей автора за 1999 — 2008 годы:

— Тотальное Просвещение для Косово и всех нас (1999)

— «Вечный мир» и вечные угрозы ему (2002)

— Фронт против России: санитарный кордон и внешнее управление (2005)

— Непризнанные государства бывш. СССР в контексте Балкан и Черноморского региона (2006)

— «Косовский прецедент»: создатели и плоды (2007)

— Империализм и «ближнее зарубежье»: Россия, Польша, Литва (2008)

— «Ближнее зарубежье» России и «задний двор» США (2008)

---

Антигитлеровские союзники СССР сначала создали новой России её новое «ближнее зарубежье», а затем населили его гитлеровскими сателлитами. Зачем?

* * *

Почему современная Литва так неожиданно активна на территории бывшего СССР? Исходя только лишь из её собственных экономико-политического потенциала или интересов, нельзя объяснить её «посредническую активность», например, на Украине 2004-го или в Грузии 2008-го — в дни, когда клан евроатлантистов там либо шёл к власти, либо защищал свою власть. Консультативная деятельность Литвы в отношении её мифического «соседа» Грузии — как бы нас ни уверяли в обратном, — отнюдь не похожа на её собственную инициативу. Она целиком умещается в практику использования стран Прибалтики Соединёнными Штатами, Европейским Союзом и НАТО в качестве инструмента евроатлантического поглощения Закавказья[17] как своего нового «ближнего зарубежья», своего «нового соседства», «расширенной Европы»[18] или «3+3».[19]

Но вот в отношении Украины мотивы Литвы переплетаются с её собственными фантомами. Эти фантомы носят идеологический и исторический характер. Литва как сердце средневекового Великого княжества Литовского (ВКЛ), где собственно литовские земли занимали одну десятую часть, а остальные были восточно-славянскими, наравне с Москвой стала центром государственной консолидации восточного славянства в XIV–XVI веках, объединяя территории от Балтики до горловины Чёрного моря (между Днепром и Днестром), от Гродно до Ржева и Тулы. И даже простые современные русские учебники отдают должное государственной, языковой и религиозной терпимости ВКЛ. Но всё это было принесено на алтарь объединённой польско-литовской Речи Посполитой, доведя уже не только «внутренние» литовские, но и «внешние» польские претензии до Чёрного моря и Москвы, от которых Речь Посполитая отказалась, только утратив свою государственность.

Неслучайно именно Польша и Литва, апеллируя к своим фантомам, так навязчиво стремились стать «адвокатами» Украины в Европе, пока Украина не выработала прямых связей с Брюсселем и Вашингтоном. Современная Польша ещё более активна на территории бывшего СССР, чем Литва. Отнюдь не только потому, что до сих пор помнит себя жертвой Российской империи и СССР, лишивших её (формальной или фактической) независимости (об участии в этих разделах и аннексиях Пруссии, Австрии, Германии говорить не принято много), но и потому, что самой Польше хорошо знакомы имперский опыт, постимперское «чувство ответственности» за соседей, собственное понимание «ближнего зарубежья», «ответственность» за поляков бывшего СССР, с марта 2008 года получивших в Польше значительные льготы — потому, что, как подчёркивает нынешний президент Польши Лех Качиньски, они «в результате послевоенного сдвига границ на запад — оказались за рубежами родины». Подчёркивает и объясняет: «Часть моей семьи происходила с территории бывших восточных рубежей Польши (пол.: «dawnych kresow Rzeczypospolitej»; бел.: «дауніх польскіх Крэсау»; укр.: «колишніх східних окраїн Речі Посполитої»; лит: «buvo Lenkijos[20] pasienio». — М. К.), и поэтому судьба соотечественников на востоке — тех, кто никогда не отрекался от своей родины, но кто из-за изменения границ перестал быть ее гражданином, — мне особенно близка».[21]

Если северо-западные, немецкие границы были традиционной целью национального освобождения, то на свои литовские, белорусские и украинские пределы Польша прямо смотрела и смотрит как на утраченные в вековой борьбе с Россией и СССР колонии, «имперские» территории, в которых господство польской метрополии имело этническое, политическое, классовое, культурное и экономическое измерения. Если длить популярную сегодня аналогию, то для Польши Литва, и особенно её столичный Виленский край, — это уже 70 лет как утраченное Косово, часть государственной ойкумены — польско-литовской Речи Посполитой, где лежит сердце последнего польского абсолютного вождя Юзефа Пилсудского. Неудачливый соперник Польши в советско-польской войне 1920 года, Лев Троцкий хорошо чувствовал, что в основе начатой поляками войны лежало и их желание присоединить Киев (бывший частью Речи Посполитой не долее чем до 1654 года), и внятное представление о своей цивилизаторской миссии: «Пилсудский воюет не только за земли польских магнатов на Украине и в Белоруссии, не только за капиталистическую собственность и католическую церковь, но и за парламентарную демократию, за эволюционный социализм».[22]

Итак, в видимом из России фундаменте современной польской идентичности лежат: (1) традиционный культурно-исторический мессианизм по отношению к «диким сарматам»; (2) государственная идеология, построенная на исторических претензиях к соседям («историческая политика», возвращённая Адамом Михником в оборот и по неразумию подхваченная на Украине); (3) философия мягкого империализма, твёрдо выраженного в имени «кресы» (kresy, окраины),[23] под которым польская традиция понимает Литву, Белоруссию и Украину (на востоке), воссоединённую часть немецкой Польши (на севере и западе). Само сравнение восточных и западных «кресов» однозначно говорит о том, что «восточные окраины» понимаются как «недовоссоединённые» земли Польши.[24] В этом контексте красноречиво звучит эпизод переговоров министра иностранных дел Польши Юзефа Бека с Гитлером в январе 1939 года, когда одним из условий своего вступления в антисоветский союз с Германией Польша назвала приобретение Украины и выхода к Чёрному морю. Бек разъяснил Гитлеру: ««Украина» — это польское слово и означает «восточные пограничные земли». Этим словом поляки вот уже на протяжении десятилетий обозначали земли, расположенные к востоку от их территории, вдоль Днепра».[25] Создаётся впечатление, что и сегодня именно бывшие польские «кресы», а не сама Россия, остаются в центре внимания российской политики Польши.[26]

Один из недавних руководителей МИД Польши (2000–2001) историк Владислав Бартошевский адресовал России вполне откровенное пожелание: «Существует некий общий знаменатель: понимание стремлений соседа. На обогащение содержания наших отношений должно влиять беспристрастное, рациональное толкование… факта образования в непосредственном соседстве с Польшей новых государств: Беларуси, Украины и Литвы. Их независимость является неотъемлемой частью политического ландшафта Европы».[27] Очевидно, что историк-дипломат не столько удерживает Россию от отрицания независимости названных стран (что выглядит просто глупым подозрением), сколько обозначает особую роль Польши в качестве главного гаранта независимости и покровителя её бывших «кресов» (что выглядит постимперским экспансионизмом). Надо признать, что Бартошевский был очень прогрессивен, ибо его непосредственный предшественник во главе МИД Польши (1998–2000) историк Бронислав Геремек не ограничивал территорию польской миссии «кресами». Он говорил: «Если Польша хочет выполнить свою роль и быть полезной для мира и Европы, она должна заботиться об определенном уровне знаний о России». Удивительно: одно дело, когда национальные политики предлагают России себя (Латвию, Украину, даже Эстонию) в качестве «моста» между нею и Западом. Но как географически объяснить предложения «моста» между Россией и Западом, звучащие со стороны, например, Литвы или Польши (или Молдавии) — непонятно. Непонятно, если не замечать, что посреднические функции традиционно понимаются ими как функции оценки и надзора. Их нерастраченное «бремя белого человека» ищет себе применения.

Идеолог современной российской власти, более чем многие испытывающей на себе акты такого миссионерства, свидетельствует: «Рассказы о том, что нынешнее беспрецедентное давление на Россию вызвано недостатками нашей демократии — вздор, глупость. Гораздо умнее разглядеть за этими разговорами иные причины и цели — контроль над природными ресурсами России через ослабление ее государственных институтов, обороноспособности и самостоятельности. Но и это будет некоторым упрощением. Вот что пишет современный исследователь проблем идентичности Ивэр Нойманн: «Безотносительно к тому, какие социальные практики приобретали важность в тот или иной период (религиозные, телесные, интеллектуальные, социальные, военные, политические, экономические или какие-то иные [добавим от себя — демократические]), Россия неизменно рассматривается [Западом] как аномалия». И добавляет: «Поскольку исключение — это необходимая составляющая интеграции, возникает соблазн подчеркивать инаковость России ради интеграции европейского я». Все, что мы сейчас видим в реальной политике, все эти расширенные НАТО, средства ПРО, которые надо обязательно размещать, это, конечно, во многом сделано для консолидации Западной и Центральной Европы вокруг одного, кстати, внеевропейского, центра. А для этого нужен миф о каком-то неблагонадежном элементе на окраине, о варварах, которые ходят вдоль границы и издалека помахивают своими азиатскими кулаками».[28]