Модест Колеров - Без СССР: «Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США

• Название: Без СССР: «Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США
• Автор: Модест Колеров
• Издательство: Regnum
• Жанр: Политика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91150-027-6

Сборник статей автора за 1999 — 2008 годы:

— Тотальное Просвещение для Косово и всех нас (1999)

— «Вечный мир» и вечные угрозы ему (2002)

— Фронт против России: санитарный кордон и внешнее управление (2005)

— Непризнанные государства бывш. СССР в контексте Балкан и Черноморского региона (2006)

— «Косовский прецедент»: создатели и плоды (2007)

— Империализм и «ближнее зарубежье»: Россия, Польша, Литва (2008)

— «Ближнее зарубежье» России и «задний двор» США (2008)

---

В цивилизационно-полицейский империализм Монро — Рузвельта сенатор Лодж внёс лишь военно-коммуникационное уточнение, распространив правила "заднего двора" не только на суверенную политику, но и на сферу бизнеса: "В том случае, когда любой порт или иной объект на американских континентах расположен таким образом, что его оккупация в военноморских, либо военных целях может угрожать коммуникациям или безопасности Соединенных Штатов, правительство Соединенных Штатов не может не рассматривать без серьезной озабоченности владение таким портом или иным объектом какой-либо корпорацией или ассоциацией, которая имеет с другим, не американским, правительством такие отношения, которые предоставляют этому правительству практическое право контроля в национальных интересах."[54]

Таким образом, принципы "заднего двора" США включают в себя всеобщий политический, военный, экономический и "ценностный" контроль.[55] Именно американский backyard имеют в виду бывшие метрополии Старого Света: Испания, Италия и Франция: Испания — противопоставляя ему свои собственные, позитивные постколониальные культурно-языковые связи от Латинской Америки до Европы, от Чили до Италии (Iberoamerica)[56] чужой, негативной американской гегемонии "заднего двора" (el patio trasero, иногда — jardin trasero и даже la sombra — "тень"); Италия — просто воспроизводя в своих интересах концепт "заднего двора" (cortile di casa, иногда даже архаичное — limitrofi);[57] Франция — описывая этим именем (arriere-cour) свои эксклюзивные[58] постколониальные права в бывшей Французской Африке, и особенно в Магрибе и Чаде.

Теперь, после распада СССР, Соединённые Штаты более не хотят ограничивать свой "задний двор" рамками Западного полушария. И в 1990-е годы политический консенсус о новой реальности нашёл своего нового выразителя — Збигнева Бжезинского. В политических кругах, ориентированных на американских демократов, европейских бюрократов с тёмным социалистическим прошлым, грантовых интеллектуалов и их постсоветских клиентов, одним словом, в кругу всех тех, кто, действуя на территориях бывшего СССР, профессионально вынужден примеряться к роли "доброго следователя" или "своего парня", принято, морщась, называть Бжезинского "маргиналом", не представляющим ни современную американскую мысль, ни умудрённую американскую власть. В глазах этих умудрённых прогрессистов сама ссылка на Бжезинского — уже реликт "холодной войны", художественная литература, далёкая от ежедневной практики партнёрского взаимодействия Запада и Востока, и т. д., и т. п. Может быть, в этом и есть своя правда. Но ещё ближе к истине то, что эта художественная литература удивительным образом рисует именно тот консенсус, который реально диктует логику политических решений, прямо возрождает нетерпеливую стилистику "холодной войны", с максимальным цинизмом договаривает до карательного конца пустословие о "ценностях" и "факеле свободы".

Прямо договорённая Бжезинским философия американского "заднего двора" и распространённые на оставшиеся части мира миссионерские претензии США очень точно выражаются в его формуле "шахматной доски" — объекта монопольной манипуляции. Стоит ли удивляться, что главное приобретение современности манипулятор видит в освобождённом умершим СССР пространстве для нового backyard США: "Главный геополитический приз для Америки — Евразия. глобальное первенство Америки непосредственно зависит от того, насколько долго и эффективно будет сохраняться её превосходство на Евразийском континенте. В связи с этим критически важным является то, как Америка "управляет" Евразией… На этой огромной, причудливых очертаний евразийской шахматной доске, простирающейся от Лиссабона до Владивостока, располагаются фигуры для "игры".

Россия, что едва ли требует напоминания, остаётся крупным геостратегическим действующим лицом, несмотря на ослабленную государственность и, возможно, затяжное нездоровье. Само её присутствие оказывает ощутимое влияние на обретшие независимость государства в пределах широкого евразийского пространства бывшего Советского Союза. Она лелеет амбициозные геополитические цели, которые всё более и более открыто провозглашает. Как только восстановит свою мощь, она начнёт также оказывать значительное влияние на своих западных и восточных соседей. потеря территорий не является главной проблемой для России.

В большей степени децентрализованная, Россия была бы не столь восприимчива к призывам объединиться в империю. России, устроенной по принципу свободной конфедерации, в которую вошли бы европейская часть России, Сибирская республика и Дальневосточная республика, было бы легче развивать более тесные экономические связи. Россия с большей вероятностью предпочтёт Европу возврату империи, если США успешно реализуют вторую важную часть своей стратегии в отношении России, то есть усилят преобладающие на постсоветском пространстве тенденции геополитического плюрализма. Укрепление этих тенденций уменьшит соблазн вернуться к империи… Однако политика укрепления геополитического плюрализма не должна обусловливаться только наличием хороших отношений с Россией. Более того, она важна и в том случае, если эти отношения не складываются, поскольку она создаёт барьеры для возрождения какой-либо действительно опасной российской имперской политики.

Отсюда следует, что оказание политической и экономической помощи основным вновь обретшим независимость странам является неразрывной частью более широкой евразийской стратегии… Преимущества ускоренного регионального развития, финансируемого за счет внешних вложений, распространились бы и на приграничные районы России, которые, как правило, недостаточно развиты экономически. Более того, как только новые правящие элиты регионов поймут, что Россия соглашается на включение этих регионов в мировую экономику, они будут меньше опасаться политических последствий тесных экономических связей с Россией. Со временем не имеющая имперских амбиций Россия могла бы получить признание в качестве самого удобного экономического партнера, хотя и не выступающего уже в роли имперского правителя".[59]

Теперь, после СССР, главной помехой для глобальной игры шахматистов в Евразии выступает Россия. Для глобального манипулятора неприемлем сам факт её целостного и вообще самостоятельного политико-экономического существования. И логично, что её географическое "ближнее зарубежье" понимается только как плацдарм для действий по нейтрализации и децентрализации самой России. Поэтому любое иное, не инструментальное представление о "ближнем зарубежье" как зоне естественных интересов или культурного единства[60] априори рассматривается как акт агрессивного неподчинения плану шахматной игры.[61] И чем большая потенциальная опасность исходит в адрес России от её соседей, тем радостней шахматист. Надо быть честным — эта опасность, её растущее бремя созданы самим СССР и его интернационалистским проектом. Теперь России приходится платить по счетам и Российской империи, и СССР, — главным, самым дорогим из которых является всё более фантомное, но от того не менее больное общее культурное и историческое наследство.

* * *

Многие годы после СССР русская политическая мысль искала имя для того пространства, которое было частью СССР и стало цепью независимых государств. В начале 1990-х их независимость оставалась ещё сугубо юридической: границы, валюты, гражданства, армии, тарифы, суверенные экономики — едва прочерчивались на фактически всё ещё общем географическом теле, порождая самые удивительные соединения. Само имя этой новой реальности соединяло в себе и признание факта, и фантомные боли-воспоминания об отрезанных частях тела. Так первоначальное нейтральное "новое зарубежье" (отчасти совпадающее с американскими "новыми независимыми государствами" и "новыми европейскими демократиями) вскоре было вытеснено более эмоциональным — "ближнее зарубежье". Словно по ту сторону границ никогда не было ни Китая, ни Финляндии, ни Норвегии, ни Аляски. Впрочем, никому и в голову не приходило внести этих старых соседей нового государства в список государств "ближнего зарубежья". Главным содержанием этого списка были советская инерция и советское наследие, с которым боролись национал-коммунисты и которое в равной степени успешно приватизировали.

Несомненно, в качестве очередного объекта приватизации и расчленения рассматривалась и Россия. И дело не только в словах экс-помощника президента США Збигнева Бжезинского о необходимости "свободной конфедерации" на месте России. Главное — во внутренней готовности русского политического класса 1990-х мыслить Россию упакованной в Содружество Независимых Государств (СНГ, Commonwealth of Independent States), аналог Британского содружества наций для бывшей Британской империи (British Commonwealth of Nations).[62] Аналогия эта была притворной и быстро выветрилась, ибо в 1990-е годы в идеологии самого СНГ преобладало мучительное желание подменить недавнюю "общую рамку" СССР — рамкой СНГ, в которой независимой России отводилось подчинённое, вторичное положение. Именно тогда родилась малоубедительная формула, конкурирующая с понятием "ближнего зарубежья" — "СНГ и Балтия", в которой международная организация (СНГ) соединялась со свежевыдуманным и навязанным русскому языку географическим понятием (Балтия — вместо Прибалтики[63]): России, несмотря на то, что только её существование до сих пор придаёт такому соединению какой бы то ни было смысл, в этой формуле отводилась роль географического, почти бессубъектного пространства.