Яцек Вильчур - На небо сразу не попасть

• Название: На небо сразу не попасть
• Автор: Яцек Вильчур
• Издательство: Издательский Дом «Регнум»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91887-022-8

Яцек Е. Вильчур — дважды ранен в боях против гитлеровцев, дважды награжден Крестом «За отвагу». Опубликовал в Польше и за рубежом 26 книг о Второй мировой войне, нацистском геноциде и около 2000 статей, из которых 600 посвящены истреблению польского и еврейского народов, судьбам заключенных и военнопленных в немецких лагерях.

Авторизованный перевод с польского Владимира Воронцова и Петра Иванова под редакцией Модеста Колерова.

Издатель благодарит Ирину Котлобулатову и Александра Хохулина за ценные консультации по событиям и топонимике Львова, Инну Шитову — за помощь в подготовке текста русского издания книги.

---

Слишком много людей уже знают о том, что у нас есть на продажу бензин. Это вина Николая, который весьма неосторожен и когда хорошо примет, и у него есть настроение, то хвастается перед пацанами на вокзале. Уже дважды ко мне приходили какие-то люди и предлагали, чтоб я продал им бензин. Встретил на вокзале железнодорожника, который был готов заплатить, какую захочу. Он сказал мне, что может у меня взять любое количество. Ходим теперь с Брудасом и Юликом каждую ночь и бензин приносим на улицу Гродецкую[54] недалеко от костёла Св. Эльжбеты.[55] Путеец даже одолжил нам резиновые мешки, в которые мы спускаем этот бензин. Путеец платит нам в марках и злотых. Спросил его, что он с этим бензином делает, но путеец посоветовал мне этим не интересоваться. Нам сейчас так удобно, потому что не нужно рисковать, принося бензин в гетто. Наконец, путеец мне сказал, что долго туда нельзя будет носить товар, потому что евреев будет с каждым месяцем всё меньше. Путейца зовут Стефаном, и он ещё сказал, чтобы мы были очень осторожны, потому что за кражу бензина нас могут расстрелять. Сказал ещё, что после набора бензина в мешки мы должны закрутить на место краны так, чтобы никто не смог догадаться, что оттуда брался бензин.

Мне кажется, что путеец имеет виды на собственную выгоду и ничего его больше не касается. Юлек сказал, что он и так будет спускать бензин в землю, потому что это ничего не стоит.

23 марта

На Главный вокзал сегодня прибыл эшелон итальянцев. Охраняли их только эсэсманы, которые били каждого, кто приближался к вагонам. Итальянские солдаты были без оружия и небритые. Всех их впихнули в машину и вывезли на пески около Винников. Когда их высаживали из открытых кузовов, солдаты кричали что-то по-итальянски, но невозможно было понять, что они говорят. Путейские работницы рассказывали, что это солдаты, которые не хотели помогать немцам в облавах на партизан в лесах под Равой Русской и Дрогобычем.

24 марта

Во Львов приехали хорваты, которые должны идти на русский фронт. Одеты в немецкие мундиры, только на рукавах и пилотках у них какие-то свои знаки. Ходят разъярённые и бьют кого попало. Не знаю, где их расквартировали, — шастают по несколько человек в окрестностях вокзала.

25 марта

Сегодня хорваты выехали на машинах. Все были в касках, и у всех были заткнуты за пояс гранаты. Украинец из вокзальной охраны говорил, что хорваты поехали помогать ликвидировать гетто в Жолкве[56] и Люблине.[57]

29 марта

Сегодня в итальянской комендатуре целый день был шум. Когда итальянцы пришли утром, то нашли на окне повешенного коллегу. Уборщицы говорят, что этот самоубийца повесился от тоски по Италии.

Уже вернулись хорваты. Они теперь не такие злые, как перед выездом. Разговаривают с людьми. Некоторые из них сегодня продавали вокзальным торговцам разные вещи — часы, обувь, обручальные кольца. За пол-литра водки можно было у них получить красивые дамские туфельки. За женские золотые часы хотели 10 литров водки. Но можно было сторговаться за 8 литров.

На вокзале поднялся шум по поводу этого бензина. Немцы хватают и арестовывают разных людей, а перед этим очень плотно оцепили вокзал. Немецкое оцепление настолько густое, что только с трудом можно вынести оттуда хлеб или сигареты. Немцы тщательно обыскивают задержанных. На путях, где стоят цистерны, теперь крутится много баншуцев, а немецкий повар сказал, что комендатура вокзала назначила награду за поимку виновных в уничтожении бензина. Если бы просто забирали по несколько или несколько десятков литров бензина, то немцы бы ещё долго не догадались, что происходит. Только когда увидели оторванные краны и мокрую от бензина землю, то «шляк их трафил».[58]

Почти каждый день теперь бьют людей и тщательно проверяют пропуска работников железнодорожного вокзала. Теперь невозможно дойти до цистерн с бензином, из-за чего носим немцам чемоданы и рюкзаки. Денег от продажи бензина ещё осталось достаточно, и я даю их маме каждый день или через день. У меня больше свободного времени, так что я стал снова приходить помогать пану Роману. Около кухни крутится теперь несколько типов, которых я не знаю. Пан Роман даёт мне кофе, но и отгоняет от барака. Немцы и тут следят, а в 50 метрах от кухни находится штаб железнодорожной жандармерии.

28 апреля

Три недели уже нахожусь в заключении. А дело было так: 4 апреля перед входом на территорию Frontleitstelle[59] встали несколько людей в противодождевых плащах. Среди них я заметил Романа. За ними я не увидел никого из знакомых пацанов. Не было ни носильщиков, ни чистильщиков обуви. Что-то тут было не в порядке, что-то, чего я не мог понять. Когда я решил уйти с вокзала и повернуть к остановке, было уже слишком поздно. Один из этих незнакомцев, высокий верзила, шагнул в мою сторону и прежде, чем я успел удрать, велел мне остановиться и пригрозил пистолетом. Потом пришёл ещё один, мы втроём пошли к трамваю. Сказали мне стоять на платформе и так меня обставили, что и речи не было о бегстве. Следили за мной и одновременно разговаривали о какой-то ограбленной немке. Отвезли меня на площадь Галицкую (мне кажется, что в дом 15) в здание управления Крипо[60] и СД. Вместо охранника в форме, на входных дверях стоял тип, одетый в штатское. Наверху мне сказали встать в углу комнаты лицом к стене. В той комнате уже находились двое в штатском, хорошо одетых мужчин, а в углу сидел на корточках Брудас — хитрый, но самый тупой из всей нашей компании.

Никто ни о чём не спрашивал, только вдруг высокий толстяк с рябой от оспы губой ударил меня открытой рукой в лоб. Одновременный удар резиновой дубинкой в грудь свалил меня на колени. В комнату вошёл офицер СД. Толстяк спросил меня, как было с бензином. Прежде, чем я успел ответить, начали вить. Били все трое и пинали. У каждого была резиновая дубинка, и лупили меня по очереди или все сразу. Потом офицер СД отодвинул агентов и начал меня обрабатывать. Бил меня тонким кнутом, которым порассекал мне одежду, а потом почти всё тело. Кровь была у меня на руках, глазах, на голове. Даже на штанинах была кровь.

Потом меня перестали бить и велели сказать, с кем я ходил на цистерны и кто нас туда посылал. Мне обещали, что если скажу, то получу пинка и пойду домой. Я не мог им рассказать того, что они хотели, т. к. никто нас не подговаривал, мы сами подговорились. Агенты начали меня снова бить, а потом два раза вытаскивали меня в туалет и на каменном полу обливали меня холодной водой. Потом уже не помню, бил ли меня ещё и немец и выволакивали ли меня ещё в уборную.

В послеобеденное время меня занесли в подвал, потому что сам я не мог спуститься. В подвале было темно и чертовски холодно. У меня всё болело, лежать получалось только на животе. Кожа на боках и плечах была рассечена. Пальцами двигать не мог. Сразу заснул и проснулся только ночью. Через маленькое окошко был виден кусочек неба и были слышны крики. Слышал немецкие команды и какие-то крики по-итальянски. Влез на ведро, которое стояло под окном, и посмотрел во двор. В углу внутреннего двора стоял автофургон, а на капоте был размещён прожектор, направленный на группу людей. По военной форме я сразу узнал итальянцев. Ещё нескольких из них вывели из здания и подвели к группе стоящих во дворе. Потом немец в фуражке эсэсмана с черепом велел им раздеваться. Когда итальянцы отказались, окружавшие их немцы начали их бить и пинать. Итальянцы начали раздеваться, но одновременно с этим громко кричали, а некоторые плакали. Всю форму, обувь и плащи побросали в кучу, а голых итальянцев загнали в автофургон. Кто-то открыл ворота, и фургон выехал, а за ним на открытом вездеходе — эсэсовцы. Вслед за ними выехали ещё два мотоцикла с пулемётами на колясках. Во дворе остались двое эсэсовцев и кто-то в гражданском. Начали обыскивать одежду. Мне стало плохо, и я слез с ведра на землю. До утра уже не мог заснуть и ждал, что со мной сделают.

Следствия больше не было. На следующий день ко мне пришли ДВОЄ: высокий верзила и офицер СС. Наверху в комнате был какой-то высший офицер СД. Высокий верзила сказал, что Брудас им всё рассказал, что я должен подписать протокол, и меня отошлют на принудительные работы. Показали мне заполненный протокол, но не позволили прочитать. Мне было страшно подписывать, потому что я не знал, что подписываю. Это мог быть мой собственный смертный приговор.

Мне связали запястья и подвесили между двумя окнами — напротив двери. Высокий верзила, которого называли Адамским, подтянул шнур так высоко, что я пальцами ног еле касался пола. Так я висел от 20 до 30 минут. После этого потерял сознание, а когда снова открыл глаза, то увидел Адамского и того офицера. Они меня уже сняли с крюков и о чём-то между собой разговаривали.

Адамский сказал мне, что у меня есть выбор: или рассказать всё о бензине, или — если не расскажу — мне сегодня наваляют ещё раз. Дали мне час на размышления и отвели в подвал.