Надин Арсени - Миленький ты мой...

• Название: Миленький ты мой...
• Автор: Надин Арсени
• Издательство: Ассоциация
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7616-0002-1

Скромная медсестра санчасти лагеря НКВД становится невестой блистательного французского аристократа. Дерзкий побег и полуголодные скитания или светские салоны Парижа и лоск высшего общества — что опаснее для любви?..

---

8

Приехав в Осло, они пробыли там всего два дня. Именно это время потребовалось старому барону Бовилю на то, чтобы окончательно уладить формальности и снабдить своего сына и Таню документами, удостоверявшими их личности и позволявшими им въехать на территорию Франции. С Марселем все было довольно просто. Для того чтобы обезопасить дальнейшее существование Тани, барону пришлось прибегнуть к своим давнишним связям в Министерстве Иностранных дел и провести из посольства Франции в Осло телефонные переговоры на самом высоком уровне. В результате предпринятых им усилий Таня приобрела другую фамилию и оказалась дочерью белоэмигранта, родившейся в парижском предместье. Сохранить собственную фамилию и рассчитывать на статус беженца она не могла, так как всем троим было ясно, что НКВД, если эта история получит хотя бы малейшую огласку, сделает все для того, чтобы вернуть на родную землю бывшую медсестру лагеря для политзаключенных, рассказы которой способны резко изменить общественное мнение на Западе далеко не в пользу Советского Союза. Ярость российских заплечных дел мастеров по отношению к Тане должна была быть тем более велика, что они были совершенно бессильны что-либо сделать с молодым бароном де Бовилем — семейство было слишком хорошо известно и имело большой вес в высших кругах Франции.

Покончив с формальностями, они наконец поднялись по трапу самолета авиакомпании Эр Франс, который через несколько часов доставил их в аэропорт Орли, где уже ждала машина барона — длинный черный лимузин с шофером в темной ливрее.

Пока автомобиль бесшумно катился по оживленным, несмотря на поздний час, парижским улицам, Таня не отрываясь смотрела в окно, чувствуя себя Золушкой на этом пестром, шумном балу необыкновенной и, как ей казалось, безусловно счастливой и праздничной жизни. Она была ослеплена сверканием ночных огней, пестротой витрин, оглушена музыкой, доносившейся из приоткрытых окон ресторанов и баров.

Она крепко сжимала руку Марселя, а тот тихо радовался свиданию с городом, который уже не чаял увидеть. Он торопливо рассказывал Тане о тех местах, где они проезжали, торопясь подарить ей свой Париж, который любил и знал с детства, но сейчас, по прошествии стольких лет, словно видел впервые, открывая его заново вместе с Таней.

Выехав за городскую черту, автомобиль еще в течение часа мерно отмерял километры в южном направлении, потом свернул с основной магистрали и вскоре остановился перед высокими чугунными воротами резного литья, которые немедленно распахнулись. Машина снова сдвинулась с места, шины тихо зашуршали по гравию подъездной аллеи, с обеих сторон окруженной мощными стволами вековых деревьев парка.

Подъехав к ярко освещенному подъезду огромного старинного дома, напоминавшего замок остроконечными башенками, узкими стрельчатыми окнами и массивностью темных каменных стен, автомобиль притормозил и остановился. Шофер выскочил первым и распахнул дверцу, помогая выйти старому барону. Марсель выбрался из лимузина сам и подал руку Тане.

Прислуга высыпала из подъезда им навстречу; оставив привычную чопорность слуг из хорошего дома, все плакали. Марсель по очереди обошел их, целуя, обнимая, пожимая протянутые к нему руки. Он знал этих людей так давно, так много всего произошло у Них на глазах, что они давно перестали быть для него чужими, подчиненными лицами, превратившись в членов его семьи.

Старый барон подошел к Тане, замершей на пороге дома, и взял ее за руку. Она была потрясена зрелищем этого сказочного дворца, двери которого были настежь распахнуты перед нею, но куда она никак не решалась войти, словно опасалась того, что мираж рассеется, и она снова окажется в больничном лагерном бараке, пропитанном запахом карболки и солдатских сапог.

Ночью Таня никак не могла заснуть. Она лежала в огромной готической кровати, глядя в потолок с деревянными перекрытиями. Она не думала и не жалела ни о чем; будущее тоже не беспокоило ее. Она была так ошеломлена всем происшедшим с нею в последние дни, что ничего не могла не только обдумать, но и просто ощутить, кроме абсолютной пустоты в душе и в мыслях.

Тяжелая резная дверь Таниной комнаты приоткрылась и на пороге появился Марсель в длинном халате. Таня еще не успела привыкнуть к этому новому Марселю, — чисто выбритому, элегантному, одетому совсем не так, как все знакомые до сих пор Тане мужчины. Теперь, в привычных декорациях родного дома, он иногда казался Тане незнакомцем, таинственным и прекрасным, и она немного боялась: а вдруг сказочный принц не заметит ее, просто пройдет мимо, не обратив никакого внимания?

Приложив палец к губам Марсель неслышно пересек комнату и прилег рядом с Таней. Она тихонько прижалась к нему, положив голову ему на плечо. Марсель нежно взял ее за подбородок и, осторожно приподняв ее голову, заглянул ей в лицо. В глубине его глаз горели веселые огоньки, он улыбнулся и прижался губами к ее мягкому рту. Эта ласковая улыбка, перешедшая в поцелуй, подарила покой Таниной душе, она облегченно вздохнула и блаженно потянулась к нему всем телом.

Потом они долго лежали рядом, почти не шевелясь и тихонько переговариваясь.

— Что же мы теперь будем делать? — прошептала Таня, приподнявшись на локте и заглядывая Марселю в глаза.

Он погладил ее по щеке.

— …Просто жить, — Марсель внимательно посмотрел на нее.

В этот момент ему впервые пришло в голову, как много загадочного заключало в себе сознание Тани. Ему предстояло открыть для себя и понять этот таинственный мир.

Таня молча обдумывала его ответ. В ее представлении, жить — значило постоянно бороться за существование: ходить на работу, вставая затемно; после долгого трудового дня обслуживать себя и свою семью, если таковая имелась. Ни она сама, ни миллионы ее соотечественников просто не знали другой жизни. Единственным смыслом существования для них была борьба за хлеб насущный; судьба ни разу не сталкивала Таню с людьми, которые видели бы впереди что-то другое, иную цель, кроме поддержания и материального обеспечения собственной жизни, в самом простом, биологическом смысле этого слова. Она сама не заметила, как приобрела эту иную цель, сосредоточив все свои помыслы и усилия на другом человеке — Марселе, но вся их история — бегство, попытка вырваться из капкана, все равно сводилась к борьбе за выживание, пусть и не в обыденном, а в трагическом контексте.

— Мы с тобою будем ездить верхом, гулять в парке… Я научу тебя играть в большой теннис, — у тебя будет хорошо получаться, — Марсель демонстративно прищурился и оценивающе оглядел ее худое, но крепкое тело. В конце концов не выдержав, Марсель рассмеялся и сам же зажал себе рот, боясь перебудить всю прислугу.

Он изобразил свирепую физиономию и склонился над пытавшейся умерить порывы неудержимого смеха, Таней:

— К тому же, извольте вспомнить, мадмуазель, — я обещал вам счастливую жизнь кухарки, и вы не отказывались посвятить свое дальнейшее существование созданию борщей и пельменей, о которых я весьма наслышан! Кстати, мой батюшка — тоже страшный гурман! — и они уткнулись в подушки, корчась от молодого беспричинного смеха.

Простейшая истина открылась Тане: жить и выживать — совершенно разные вещи. Только в первом случае жизнь могла означать наслаждение всем, что могла подарить судьба.

9

Возвращение молодого барона де Бовиля в Париж из советских застенков, да еще и в обществе таинственной русской, могло бы стать главной сенсацией светского парижского сезона. Однако, скромность немногих посвященных в эту ситуацию спасла обитателей загородного замка от нашествия назойливых репортеров и визитов знакомых и полузнакомых людей, жаждавших услышать захватывающие рассказы о потрясающих событиях, которые были бы восприняты большинством в качестве устного авантюрного романа.

Таким образом, судьба подарила им время, свободное от суеты, столь необходимое и Марселю, и Тане для того, чтобы прийти в себя.

Марсель постепенно оттаивал, вживался в прежнюю обстановку, при этом даже не пытаясь забыть пять лет советского плена. Он понимал, что эти годы страданий и унижений сделали его совершенно другим. И если постоянная настороженность гонимого зверя, усвоенная им в лагере, где каждый неосторожный жест мог ему стоить удара сапогом в живот, а то и автоматной очереди в спину, постепенно оставляла его, то повышенное чувство собственного достоинства ему предстояло теперь пронести через все годы, ждавшие его впереди. Сейчас ему никого не хотелось видеть — даже самых близких из своих давних друзей, — он слишком устал и пока не нуждался в общении, которое компенсировалось тем редким слиянием душ, что существовало между ним, Таней и его престарелым отцом.

Спокойствие и любовь, царившие в этом родовом гнезде, расслабляюще действовали на Таню. Все вокруг было внове для нее, на каждом шагу ее подстерегали мелкие подвохи и трудности; дом был просто напичкан таинственными предметами, словно ловушками, расставленными специально для нее. Только добродушие и мягкосердечие немолодой прислуги, воспитанность и деликатность хозяев могли помочь ей выпутаться из каждой из подстерегавших ее западней, будь то неуправляемые краны в ванной комнате, которые явно были… себе на уме и стремились окатить ее потоками то горячей, то холодной воды, выбирая варианты по собственному разумению; или хитрые дверные замки, имевшие обыкновение захлопываться самопроизвольно и делать Таню пленницей тех мест, откуда она предпочла бы выбраться. А чего стоили многочисленные кухонные механизмы! Таня чувствовала, что никогда не научится пользоваться ими, и безумно завидовала той легкости, с которой с ними управлялась кухарка, в свою очередь удивлявшаяся Таниному стремлению облегчить ее исконную работу.