Дмитрий Ломоносов - Плен

• Название: Плен
• Автор: Дмитрий Ломоносов
• Жанр: Биографии и Мемуары

От автора:

Я — рекордсмен российского интернета по возрасту: мне 84 года. Если вас это не испугает, и если вы серьезно интересуетесь историей Отечественной войны, то приглашаю познакомиться с написанными мною воспоминаниями. В них говорится о неизвестных или мало известных страницах истории войны через призму личных переживаний. Нас, участников и свидетелей военного лихолетья, остается с каждым годом все меньше, то, что не написано и не рассказано, уйдет с нами в небытие. Надеюсь, что страницы, помещенные здесь, сохранят кусочек прошлого для сегодняшнего и будущего поколений.

---

    Команды быстро собирались и уезжали, зато вместо них прибывали новые пленные, в том числе многие и «от бауэра». Их рассказы о сытной жизни собирались слушать, окружая тесным кольцом.

    После переклички, формирования команд на отправку, следовала раздача хлеба (так же - буханка на 12 человек), дележка которого производилась по знакомой прежней процедуре. Затем приходили конвоиры за бригадами, отправляемыми в город и на станцию на различные работы. Некоторые места работы были постоянными, за ними закреплялись и постоянные составы бригад.

    Места работы находились и в отдаленных от лагеря местах. Тогда за пленными присылались грузовики или колесный трактор с прицепом. Проезжали через город по мосту через Вислу, помню высокие, облицованные камнем, берега с табличками, указывавшими на уровень воды в половодье, и год, когда этот уровень был отмечен.    Проезжали через расположенную вблизи моста центральную площадь с огромным средневековым костелом и памятником Копернику перед ним. Удивительно было после стольких месяцев пребывания на фронте и в лагере видеть город, живущий обычной жизнью, идущих по своим делам пешеходов, трамваи, заполненные пассажирами, стайки нарядных девушек с портфелями, бегущих в школу, булочную, из которой выходят женщины, несущие длинные аппетитные на вид батоны хлеба ... Поневоле вспоминалась военная Казань, изможденные, одетые в тряпье прохожие.

    Однажды пришлось наблюдать странную картину. По середине улицы вышагивает в ногу строй высоких упитанных парней, одетых в зеленовато-коричневую спортивного типа новую отглаженную военную форму, количеством около роты. За строем, едва поспевая за его широким шагом, плетется, согнувшийся под тяжестью винтовки, пожилой фольксштурмовец - конвойный. Оказывается - военнопленные англичане. (Когда водили нас - русских доходяг, то сопровождали конвойные из расчета один к десяти, вооруженные автоматами и, часто, с собаками).

    На окраинах города было много старых сооружений крепостного типа, в которых размещались различные склады. Там постоянно что-то грузили, разгружали или перетаскивали под бдительным надзором немецких часовых, следящих, чтобы что-нибудь не сперли всегда готовые к этому голодные работники. Однажды повезло: охрану пакгауза, наполненного тюками связанных серых солдатских чулок (немцы не носили портянок, а уптребляли чулки) несли румынские солдаты, уже успевшие наполнить пазухи своих рубах и делавшие вид, что не видят, как мы потрошим тюки. Прибыли в лагерь с добычей, однако, сбыть ее или променять на съестное долго не удавалось.

    Мне дважды посчастливилось попасть в постоянные бригады. Одна из них ходила на работу к лагерю английских военнопленных. Он находился неподалеку. Гряда холмов, в один из которых был встроен наш Форт 17, заканчивалась холмом с расположенным в нем Фортом 14, с которым я впоследствии я познакомился детально. В этом форте находились немецкие оружейные склады и склады боеприпасов. А рядом с ним - военный городок из деревянных щитовых домиков, окруженный деревянным забором, в нем - немецкие солдаты новобранцы, с песнями маршировавшие на большом лугу, начинавшемся дальше. Что-то вроде нашего запасного полка. За лугом - проволочные ограждения с вышками лагеря англичан. Вокруг лагеря проводили канализационный коллектор, на рытье траншей для которого и привозили нас.

В середине дня, после завершения в лагере обеда, нам выносили его остатки: рис или картофельное пюре, служившие гарниром, куски хлеба, котел с остатком горохового или бобового супа с мясными консервами. Начинался «праздник желудка». Хлеб, а иногда попадался и даже сыр!, набирали с собой, курильщики меняли его в лагере на табак.

    Старшим конвоиром был пожилой штабс-фельдфебель, говоривший по-польски. Первые дни он и его подчиненные конвоиры лишь наблюдали, как мы пожираем остатки английского обеда, затем, бросив стеснение, присоединялись к нам. Особенно их радовало, когда был отварной рис, тогда они набивали им свои котелки.

От штабс-фельдфебеля я узнал о порядках в лагере. Внутри лагеря действовала собственная администрация и немцы не вмешивались в ее действия. Взаимоотношения между администрацией лагеря и немецкими властями регулировались правилами, разработанными на основе Женевской конвенции, и соблюдавшимися как немцами в отношении военнопленных стран-союзников, так и союзниками в отношении немцев, оказавшихся у них в плену.

    Военнопленные англичане, как мне уже ранее рассказывал французский армянин, периодически получают повышения в звании, обмундирование, а на родине им начисляется жалование. Получая пособие от Международного Красного Креста и посылки из дома, они не только не голодают, а питаются так, что им завидуют охраняющие лагерь немцы постовые.

    Это положение было действительным для всех, кроме советских военнопленных. На положение военнопленных из разных стран влияло лишь благосостояние их родины. Естественно, лучше всего было англичанам, американцам и, отчасти, французам - на продовольственном положении в их странах менее сказалась война.

    Нам было обидно и стыдно перед союзниками за нашу страну, так отнесшуюся к своим военнопленным.

На работу к английскому лагерю мне пришлось ходить несколько раз, пока не вырыли траншею. Работая там, пару раз я наблюдал, как высоко в небо с огромной скоростью уходил след от ракеты. Где-то на Северо-востоке от нас запускали «Фау-2», ничем другим это явление объяснить было невозможно.

    Другая удача - работа в Форте 16. Здесь я получил, однако, весьма предметный урок. Но об этом - по порядку.

Форт 16, находившийся неподалеку, представлял собой хорошо сохранившееся и, даже по меркам современной войны, весьма внушительное оборонительное сооружение. В глубине холма были выкопаны многочисленные подземные ходы, соединявшие меду собой полуврытые в землю бункера и галереи. Холм с этой «начинкой» окружен шестиугольной формы в плане глубоким (не менее 6 м) рвом, вертикальные стены которого облицованы кирпичом. За стенами шестиугольника с внутренней стороны на уровне дна были проложены сводчатые галереи, из которых открывались узкие бойницы так, что, в случае нужды, внутреннее пространство рва могло простреливаться сплошным кинжальным огнем.

Через ров были перекинуты легкие деревянные мостики.

В казематах внутри огороженного рвом островка был лагерь для англичан и французов, были также и канадцы. Во рву начали строить из силикатного кирпича одноэтажную пристройку к стене, возможно с целью расширения карцера, который уже был там.

Мы таскали кирпич, песок и работали в качестве подсобников у каменщиков из числа военнопленных англичан.

    Руководил работами крикливый ефрейтор, без конца оравший: «Los, los, Mensch, Pfaulebande, Verfluchten Hunde! Schnell, schnell! »

    Здесь, так же как и у английского лагеря ранее, после обеда мы получали остатки пищи, куски хлеба, галеты. В этом и состояла ценность командировки.

    В уже построенной части одноэтажного строения уже сидели, отбывая наказание, пленные. Они не голодали: к ним спускался повар в белом колпаке, неся на подносе вполне ресторанные блюда - тарелки с котлетами и гарниром, но курить им не было разрешено. Когда я проходил мимо, они показывали знаками, что просят огня, прикурить сигарету.

     Как-то раз, я, не устояв перед просьбой, передал в окошко зажженную сигарету. Это увидел зловредный ефрейтор, засветил мне оплеуху. Но этим дело не закончилось. В наказание меня засадили в карцер, но, конечно, не к англичанам, а в подземную галерею, что выходила бойницами в ров. Оказывается, там уже находились несколько соотечественников. В галерее, так, чтобы нельзя было дотянуться до бойницы, были сооружены деревянные клетки, решетчатое дно клетки приподнято над бетонным полом, потолок клетки ниже человеческого роста, нельзя встать, чтобы разогнуться, длина и ширина - нельзя вытянуться. Несмотря на лето - сыро и холодно. И, вдобавок, - блохи. Если опустить руку ладонью к полу, они, прыгая, стучат в ладонь. Вонь от параши, которую не выносили неизвестно сколько дней.

Сидел там три дня, показавшиеся мне вечностью, без пищи и воды. Издали через узкий просвет бойницы видел своих, работавших. Кричал им, но они, даже если и слышали меня, подойти не могли.

Есть у меня мечта, попроситься к полякам, побывать в Торуне, посетить Форт 16, так же как и другие памятные места, о которых далее, и осмотреть стены  камеры моего недолгого заключения в этом карцере. Дело в том, что от нечего делать я тщательно выцарапал на стене найденным на полу гвоздем из М.Ю. Лермонтова:

Молча сижу у окошка темницы,
Синее небо отсюда мне видно.
В небе летают вольные птицы,
Глядя на них мне и больно и стыдно.

Нет на устах моих грешной молитвы,
Нету и песни во славу любезной.
Помню я только старинные битвы,
Меч мой тяжелый да панцирь железный.

В каменный панцирь я ныне закован,
Каменный шлем мою голову давит,
Щит мой от стрел и меча заколдован,
Конь мой бежит и никто им не правит.

Быстрое время - мой конь неизменный,
Шлема забрало - решетка бойницы
Каменный панцирь - высокие стены
Щит мой - чугунные двери темницы.

Мчись же быстрее, проклятое время,
Душно под новою броней мне стало,
Смерть, как приедем, подержит мне стремя,
Слезу и сдерну с лица я забрало!

    Писал по памяти, по прошествии многих десятилетий не ручаюсь за точность. Однако проверять по первоисточнику не буду, пусть будет написано так, как это сохранилось в моей памяти. Думаю, не обиделся бы Михаил Юрьевич.