Ирина Архипова - Музыка жизни

• Название: Музыка жизни
• Автор: Ирина Архипова
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-7027-0466-5

Если человек талантлив, то он, как правило, талантлив во многом.

В полной мере это можно отнести к Ирине Архиповой: архитектор по первому образованию, она стала оперной певицей мирового уровня. Ее знают и любят во многих странах, где она выступала на лучших сценах. Ей посчастливилось встречаться и работать с выдающимися музыкантами — дирижерами, певцами, композиторами… Об этих встречах, о наиболее памятных событиях своей жизни певица рассказала в этой книге. Книга Ирины Архиповой — не просто воспоминания. Это удивительный документ эпохи, в которой певице выпало жить, творить и радовать людей своим искусством.

Ирина Архипова родилась в Москве в семье инженера-строителя, где очень любили музыку. Закончив Архитектурный институт, начала работать в проектной мастерской, одновременно поступив на вечернее отделение Московской консерватории, куда ее привел редкий по красоте и силе голос.

В 1954 году Ирину пригласили в Свердловский оперный театр. Победа на конкурсе вокалистов в Варшаве подтвердила силу ее таланта, о ней заговорили.

Уже весной 1956 года она дебютировала в Большом театре, спев на прославленной сцене партию Кармен.

Так началось триумфальное восхождение Ирины Архиповой к мировой славе, на вершине которой она пребывает и сегодня.

Автор и издатели выражают признательность Т. А. Иваницкой и А. В. Андрееву за содействие при подготовке этой книги.

Литературная запись А. М. Даниловой.

---

Попыток выйти из театра было несколько. В конце концов нашли какой-то боковой выход, где никого не было — как оказалось, пока, поскольку поджидавшие нас следили за всеми маневрами и нашей машины. Хотя ее подогнали очень быстро к этому запасному выходу, но только я вышла и пересекла тротуар (он был достаточно широкий), как из-за угла уже показались бегущие к нам люди с программками и что-то возбужденно кричавшие. Мне все-таки удалось вскочить в машину и захлопнуть дверцу… В окно я видела, как число бежавших за нами увеличивалось и как они махали нам вслед…

Такие сцены мне приходилось видеть только в кино, теперь же я убедилась, что режиссеры не выдумывали ситуации подобного рода, а явно подсмотрели их в жизни.

Хотя мне предстояло спеть шесть спектаклей «Трубадура», но уже на премьере, после того, как мы множество раз выходили на поклоны, директор театра «Колон» господин Сибериа тут же на сцене предложил мне дать в этом зале, после окончания положенных по контракту выступлений в роли Азучены, сольный концерт. Я согласилась. Но как быть с нотами? Ведь я отправила их вместе с Наташей Рассудовой в Москву, а там были произведения и Рахманинова, и Чайковского, и Брамса, и Шуберта… Из произведений русских и европейских композиторов я могла бы выстроить стройную программу. А где найти хорошего концертмейстера, чтобы в короткий срок подготовить этот концерт-экспромт? Директор обещал все устроить — и пианиста найти, и ноты…

Готовиться к концерту мне приходилось в промежутках между спектаклями — обычно они составляли день-два. В это же время спешно искали необходимые мне ноты. В магазине на улице Флорида, такой же пешеходной, как наш Арбат, из русской музыки оказалась лишь песня Садко из оперы Римского-Корсакова, то есть для моего голоса — ничего! Что делать? Пришлось искать у русских эмигрантов, которые, надо отдать им должное, с радостью помогали нам. Но их «залежи» — увы! — были небогаты. Зато ноты немецких композиторов, чьи произведения я пела совсем недавно в Дивонне, найти оказалось гораздо легче. Дело в том, что в Аргентине живет много немцев — и потомков тех, кто бежал в свое время от фашистов, и тех, кто потом бежал после разгрома гитлеровской Германии. Парадокс истории. Вообще-то в Аргентине самый настоящий «коктейль» из национальностей: здесь и испанцы, и итальянцы, и русские, и украинцы, и выходцы из стран Азии… Полный интернационал…

Как бы то ни было, но мой концерт на сцене театра «Колон» состоялся. Я сделала его из двух отделений — первое было «русским», а во втором я пела немецкую музыку. Когда мы прощались с директором театра, то он предложил мне снова приехать в Буэнос-Айрес, чтобы участвовать в постановке оперы Мусоргского «Борис Годунов», которую «Колон» наметил на следующий год. Господин Сибериа попросил меня порекомендовать нескольких русских певцов для исполнения партий Бориса, Самозванца, а также русских же дирижера, режиссера, художника. Я назвала несколько фамилий, чтобы у театра были варианты для выбора, поскольку тогда еще было трудно предугадать, кто из названных мною сможет в указанные сроки вылететь в Аргентину. Директор согласился со мной.

Через год, в ноябре, я снова вылетела в Аргентину. В Москве уже начались холода, и, наученная горьким опытом, я на этот раз утеплилась — была в шубе. И напрасно — мы попали в летнюю жару. Со мной в самолете тот же мучительный многочасовой путь проделали Евгений Нестеренко, которому предстояло выступить в роли Бориса Годунова, и Владислав Пьявко — исполнитель роли Самозванца. Постановщик спектакля И. Туманов и художник Е. Чемодуров были уже в Буэнос-Айресе, куда они вылетели заранее. Театр предполагал поставить шедевр Мусоргского для двух составов — русского и своего, аргентинского.

И вот премьера «Бориса Годунова» на сцене театра «Колон». Хотя спектакль шел на русском языке, зал принимал его на «ура». Успех был, без всякого преувеличения, грандиозный. Когда мы выходили на овации зрителей, на нас дождем сыпались не просто цветы — нас засыпали лепестками роз. (Через некоторое время, когда я приехала с концертами в Киев, то украинские слушатели устроили мне такой же «дождь» — очевидно, многие из них прочитали в газетах о моих впечатлениях от приема в Аргентине). На наш третий спектакль в театр пришла тогдашний президент Ева Перон, сменившая на этом посту своего умершего мужа. Нас, троих русских певцов, в антракте пригласили в фойе правительственной ложи и познакомили с госпожой президентом.

Хотя я была в Буэнос-Айресе только во второй раз, но уже стало традицией, что после выступлений в оперных спектаклях я даю концерт. На этот раз вместе с Евгением Нестеренко и Владиславом Пьявко мы пели концерт в театре «Колизео»…

Совсем недавно руководитель Шаляпинского центра при нашем Международном союзе музыкальных деятелей Юрий Иванович Тимофеев получил из Аргентины прекрасно изданную книгу о театре «Колон». Ее прислал ему в дар автор, поскольку в этом театре в свое время выступал Федор Иванович Шаляпин. И Юрий Иванович, и еще один обладатель такой же книги, вокальный педагог, музыковед Дмитрий Вдовин, почти одновременно сообщили мне, что в книге помещена моя фотография и описаны мои выступления в «Колон», где я была первой из советских певиц, выступавшей на сцене этого одного из самых престижных опертых театров мира…

Следствием моего успеха на фестивале в Оранже было и еще одно приглашение — исполнить партию Азучены в лондонском «Ковент-Гардене», где собирались ставить «Трубадура».

Ту свою первую поездку в Англию весной 1975 года я могу образно назвать «поездкой открытий», причем разных — и приятных, и не очень. Начну с последнего.

В том, что я приехала выступать перед английской публикой лишь через двадцать лет после начала своей сценической деятельности (чему очень удивлялись лондонские журналисты), объездив уже множество стран, нет моей вины. Оказывается (я узнала об этом лишь в Лондоне), меня ждали в Англии еще за восемь лет до этого. Тогда, во время гастролей в Москве труппы «Ковент-Гарден», кто-то из руководителей этого театра слышал меня в «Царской невесте» Римского-Корсакова на сцене Большого и порекомендовал пригласить «русское меццо» для выступлений в Лондоне в партии Амнерис в «Аиде». Приглашение было направлено, как тогда и полагалось, через Министерство культуры. Но до меня оно не дошло и я ничего не знала об этом. Но все тайное рано или поздно становится явным.

По тому контракту восьмилетней давности отправилась в Лондон другая певица, тоже из Большого и тоже для выступлений в «Аиде». Как это делалось, мне рассказали много позже. Референты в «Госконцерте», «ведущие» ту или иную страну, посчитали (по собственной инициативе, или их об этом «аргументировано» попросили), что у Архиповой и так слишком много приглашений, в то время как у других нет ничего. У нас страна равноправия, вот пускай и будет всем поровну, и не важно, что на кого-то есть спрос, а на кого-то нет. Эту «несправедливость» надо устранить. Вот и устраняли: когда приходило очередное приглашение на мое имя, отвечали (вполне официально — телеграммой или по телефону), что в указанный срок Архипова (ничего не ведавшая об этом) выступить не сможет (сильно занята), поэтому можем направить другую певицу, тоже из Большого, берите, не пожалеете… Ответ официальный, так почему же не поверить? Приходилось брать. Не выяснять же у самой Архиповой действительный график ее выступлений…

И все же, несмотря на столь малоприятные «открытия», мои первые выступления в Лондоне запомнились мне совсем другим — удивительно горячим приемом и публики, и прессы. Их доброжелательность, эмоциональность, темперамент были для меня настолько неожиданными, что сразу разрушили привычные представления об англичанах как о сдержанных, холодных людях. Ничего подобного! Тот горячий, искренний прием и стал для меня другим, очень приятным открытием.

Постановка «Трубадура», в которой мне предстояло участвовать, принадлежала одному из крупнейших итальянских режиссеров Лукино Висконти. Ее возобновил Чарльз Гамильтон — сначала на фестивале в Оранже, а потом и на сцене «Ковент-Гарден», где был сохранен отчасти тот же состав исполнителей. В Лондоне, как и в Оранже, исполнительницами женских партий оставались мы с Монсеррат Кабалье, а вот на главные мужские роли пригласили Шеррила Милнза и Карло Коссутта.

Английская пресса, как и публика, была восторженной. Одна из газет назвала свою статью о нашем спектакле очень поэтично: «Великолепная ночь пения». Ее критик писал: «По мнению Карузо, все, что необходимо для «Трубадура», — это «четыре величайших певца в мире». Конечно, «Ковент-Гарден» заполучил четырех великих певцов… Монсеррат Кабалье придала ариям Леоноры элегантность и красоту; Ирина Архипова, дебютировавшая в Гарден, была могущественной и трогательной Азученой. А мужчины — Шеррил Милнз и Карло Косутта прекрасно сдерживали мелодраму». Лондонские журналисты, впервые имевшие возможность слышать меня в партии Азучены, приняли мою трактовку образа старой цыганки, «близкую той, что задумал Верди», и сравнивали с моими предшественницами — исполнительницами роли той «персоны, вокруг которой вертится вся опера». Газета «Ивнинг Стандарт» даже назвала меня «прямой наследницей трона Симионато, Веррет и Косотто в прежних лондонских постановках «Трубадура»…