Андреа Де Карло - О нас троих

• Название: О нас троих
• Автор: Андреа Де Карло
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-072685-1, 978-5-271-34597-5

Андреа Де Карло (родился в 1952 г.) — один из самых ярких представителей современной итальянской литературы, автор около двадцати книг. Его романы отличаются четкостью структуры, кинематографичностью (в молодости Де Карло ассистировал Феллини на съемках «И корабль идет»), непредсказуемостью деталей и сюжетных поворотов.

«О нас троих» — роман о любви (но не любовный роман!), о дружбе (такой, что порой важнее любви), о творчестве и о свободе. Герои ищут себя, меняются их отношения, их роли в жизни, меняются они сами — и вместе с ними меняется время. С каждым новым поворотом сюжета герои возвращаются в свой родной Милан, столь напоминающий нам современную Москву…

---

— Не все. — Марко хлопнул меня по плечу. — Хорошо, что ты рядом.

— Я тебя здесь подожду, — сказал я, махнув рукой в сторону бара в псевдоитальянском стиле за нашими спинами. Мы обменялись долгими взглядами, он своим энергичным шагом перешел перекресток, пожал руку агенту и скрылся с ним за дверью стеклянного здания.

Я зашел в бар, заказал капуччино и слоеное пирожное с кремом, проглотил их в два счета, не отходя от стойки, и даже не почувствовал вкуса. Я все время дергался, вертел головой, высматривая Марко через окно. Я думал, насколько может затянуться встреча: придется ли ему пожимать всем руки, садиться за длинный стол, выслушивать какие-то речи, прежде чем сказать, что с фильмом покончено, или же он огорошит их прямо с порога, без всяких преамбул и протоколов? Накинутся ли на него американские кайманы с угрозами или станут уговаривать его до изнеможения, уставятся ли молча друг на друга, когда он выйдет за дверь? Вмешается ли его агент, запутает ли все еще больше; совладает ли Марко со своим импульсивным характером и не примется ли осыпать их оскорблениями, швырять бумаги и все, что подвернется под руку; вызовут ли кайманы охранников или, может, сразу позвонят в полицию? Я был готов ко всему, как давным-давно в Цюрихе, когда караулил на улице, пока Марко обыскивал бывший дом Мизии; я думал, что еще может произойти, смотрел по сторонам, наблюдал за улицей, чтобы не пропустить появление Марко.

Минут через двадцать я понял, что задача оказалась куда труднее и неприятнее, чем мы ожидали; я представлял себе Марко, загнанного в угол, сражающегося в одиночку против единого фронта ожесточенных взглядов, криков, жестов. Я, словно наяву, слышал, как кайманы угрожают ему, шантажируют, льстят, чтобы добиться своего; видел, как он отбивается из последних сил. Я еле сдерживался, чтобы не рвануть в «Панамакс» к нему на подмогу, но понимал, что это выглядело бы крайне глупо, что Марко и сам прекрасно справится, ему достаточно моей моральной поддержки.

Я так нервничал, что вышел из бара и принялся мерить шагами тротуар, потом вернулся внутрь. Я тупо смотрел на окружающих: смотрел на руки барменов, наливающие напитки, на руки клиентов, нетерпеливо постукивающие по стойке, берущие бриоши и слоеные пирожные, на рты жующие, на глотки проглатывающие, на губы облизываемые. Я смотрел, как люди приближаются друг к другу и отдаляются, как обживают пространство и как отодвигаются, уступая место вновь пришедшим. Я смотрел на свое отражение в зеркале и думал о том, что мне гораздо тяжелее найти общий язык с миром, чем многим другим, от моей знаменитой сверхобщительности не осталось и следа. Но мысль, что мы с Марко и Мизией вот-вот ввяжемся в новую авантюру, как двадцать лет назад, будоражила кровь и грела душу; казалось, что наконец-то я отыграюсь за все поражения, задушенные протесты, разочарования, которые разрушали меня в течение стольких лет, за всё, что мне не нравилось, мне не принадлежало, портило жизнь. Я вспоминал детство, когда чувствовал себя страшно несчастным и чужим в предназначенном мне сценарии, и думал, что именно к этому я всегда стремился: избавиться от одиночества, примкнуть к близким по духу людям, обрести укрытие, пойти за кем-то, найти свою нишу и выпустить на свободу дремавшие во мне способности.

Я смотрел в окно: машины на дороге, люди на тротуаре, огни стоп-сигналов, сизые облачка выхлопов, взгляды в упор, взгляды искоса и вскользь, маленькие толпы на переходах, шаги быстрые, шаги медленные, шаги, замирающие перед витринами. Я все чаще смотрел на часы, чувствуя, что теряю ощущение времени.

Потом я в очередной раз посмотрел на дверь и увидел Марко: он уже подходил ко мне, криво улыбаясь, и выглядел так, будто только что побывал на поле боя.

— Ну, как все прошло? — спросил я, не отрывая взгляда от его лица.

— Давай выйдем. — Марко показал рукой на дверь. — Пройдемся, и я все тебе расскажу.

Он не ответил на мой вопрос, и от неприятного предчувствия меня прошиб холодный пот; у выхода я схватил его за руку:

— Как они отреагировали? Закатили скандал?

— Нет, — сказал Марко, не глядя мне в глаза. Он вышел на улицу, я за ним.

— Как нет? Что же тогда произошло? — Я так настойчиво требовал от него ответа, что прохожие оборачивались нам вслед.

Марко остановился, засунул руки в карманы; он продолжал улыбаться, но улыбка его была адресована не мне.

— Я подписал, вот что произошло, — сказал он.

— Что подписал? — спросил я, соображая как никогда медленно.

— Контракт на фильм. — Марко смотрел мимо меня, на проезжую часть.

— К-к-какой фильм? — пробормотал я, чувствуя, что лицо окаменело, а руки и ноги словно парализовало.

— Их фильм, — сказал Марко. — Мой. В общем, тот, который они продюсируют.

Наши взгляды встретились, мы стояли на залитой матовым желтым светом улице, которая вибрировала от снующих туда-сюда автомобилей и пешеходов; я словно видел всю эту сцену со стороны и рывками отдалялся от нее и от чувств, которые она во мне вызывала.

— Они отреагировали совсем не так, как я думал. — Марко сначала с трудом подбирал слова, но потом его будто прорвало: слова наталкивались друг на друга, как прохожие, которым мы загородили дорогу, так что им приходилось резко останавливаться и брать в сторону.

— Я ждал, что попаду в настоящую мясорубку, что они будут сверкать глазами, скрежетать зубами, демонстрировать всю ту наглость, которую дают только деньги. Но, когда я отказался снимать фильм, они расстроились. Они стояли передо мной, как в воду опущенные, будто команда инженеров перед сверхсложной машиной, которая выходит из строя по непонятным причинам, когда все, казалось, налажено и готово к работе. И мне вдруг стало их жалко.

— Кайманов? — спросил я, почти не слыша собственный голос, с трудом понимая, о чем мы говорим.

— Да. Я вдруг понял, что не могу вот так взять и отправить год работы псу под хвост. Ливио, я подготовился к встрече с врагами, но все оказалось не так просто. Я увидел, что они на самом деле верят в меня и в фильм, на самом деле ценят мое творчество. Да, они типичные американские продюсеры, но они такие, какие есть. Такая у них роль. Фильм все-таки важнее всего.

— А как же наш фильм об Италии? — спросил я. — Наш злой, честный, черно-белый фильм, с Мизией и без всяких продюсеров?

— Мы снимем его потом. После блокбастера, который увидит весь мир. Мы донесем свои идеи до миллионов людей, а не до нескольких тысяч, и это сделает нас сильнее.

Вся сцена выцветала, немела и съеживалась прямо у меня на глазах с пугающей скоростью. Казалось, что передо мной картинка из старого черно-белого телевизора, размытая, плоская, тесная, на которой все планы сливались в один: Марко с его кривой улыбкой, мельтешение прохожих и автомобилей за его спиной и фон из витрин, дверей и окон на другой стороне улицы.

Марко, все больше горячась, говорил, что не может взять и выгнать на улицу своих сотрудников, что развод с Сарой обойдется ему в целое состояние, что нам уже за сорок и глупо вести себя, будто нам все еще двадцать; но его слова доносились до меня издалека и были лишены смысла, еще немного — и я вообще перестал их слышать. Он хотел положить руку мне на плечо, посмотрел на меня, но я уже не понимал, что означает его взгляд; я повернулся и бросился бежать, не чувствуя ног, прочь из старого черно-белого телевизора, подстегиваемый паникой, тоской и невозможностью принять то, что случилось.

6

Тот период в Милане был худшим в моей жизни; я до сих пор с содроганием вспоминаю не покидавшее меня чувство опустошенности. Казалось, небо затянуло тучами и не осталось ни одного просвета, хотя раньше, как бы все ни было плохо и безысходно, я всегда видел хоть клочок голубого неба. Это было не просто разочарование: я перестал на что-либо надеяться.

Был август, и было, как и каждый год, повальное бегство из города, как будто в нем разразилась эпидемия. Моника, моя девушка, оставила письмо на кухонном столе, в котором, поблагодарив за то, что я так и не позвонил ей из Лондона, сообщала, что уезжает с двумя подругами в туристический поселок на остров Форментера. Я расстроился, но не удивился: это показалось мне таким же естественным, как изнуряющая жара, придавливающая меня к земле, или назойливые комары, которые каждый вечер наводняли квартиру. Как и сообщение от Мизии на автоответчике, оставленное именно в те десять минут, когда я от отчаяния вышел на улицу размять ноги; она говорила, что планы изменились и во Флоренцию она не приедет, передавала мне приветы и поцелуи (теплота в ее голосе, ощущение непреодолимого расстояния между нами у меня в душе).

Дети отдыхали в Лигурии вместе с моей бывшей женой и ее другом, адвокатом; когда я позвонил и сказал, что через неделю заберу их и мы тоже поедем куда-нибудь отдыхать, они оба разревелись с самым искренним отчаянием. Я позвонил еще пару раз, но с тем же результатом, и, наконец, Паола сказала, что будет лучше, если в этом году дети останутся с ней, им здесь хорошо и очень весело; я согласился. Мама отдыхала со своим мужем на Сардинии, бабушка умерла, все соседи разъехались; я погрузился в пустоту покинутого города, словно впал в кому. Я ничего не делал, питался шоколадными вафлями, которые держал в холодильнике, и холодным чаем, лежал на полу в гостиной перед телевизором, включенным круглосуточно, и размеренно дышал, а тяжело больная страна дефилировала передо мной со всей своей музыкой, лицами и голосами.