Виктор Смирнов - Кто пятый?

• Название: Кто пятый?
• Автор: Виктор Смирнов
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1966

ПРИКЛЮЧЕНИЯ. 1966 г. Сборник приключенческих повестей и рассказов. Составитель Ю. Попков. М., «Молодая гвардия», 1966 г., 448 стр. с илл.

---

— Тоже решили поохотиться? — спрашивает он.

— Вроде того.

Сильными, гибкими пальцами он крутит бумажные гильзы.

— Слышал, вы закончили дело. Не будете волновать нас допросами? Надо сказать, вы очень вежливый следователь.

Похоже, он посмеивается надо мной. Уверен в себе. Знает, что у нас на руках ничего нет. Но пальцы все-таки выдают волнение.

— Почему же с одностволочкой?

— Несолидное ружьишко, это верно, — отвечаю я.

«Кто ты? — думаю я. — Ты мастерски владеешь ножом и ездишь на мотоцикле, как гонщик. Как шахматист, ты умеешь видеть на много ходов вперед и способен водить за нос следователей. Где, когда ты столкнулся с Осеевым? Как возникла вражда, вызвавшая такой страшный исход?»

Мы сидим в тесной зимовьюшке, как добрые друзья.

— Знаете, Анданов, я впервые столкнулся с путаным делом.

— Что ж путаного?

— Сначала было путаное. Теперь нет.

Главное — не оступиться ни в одном слове.

— Путевой обходчик помог.

— Обходчик?

— Он стоял у другого вагона и все видел.

— Не совсем понимаю вас.

Лицо у него по-прежнему непроницаемое. Длинное темное лицо, как маска.

— И еще Савкина яма, где лежал ИЖ. Сохранились кое-какие следы.

— Вы что-то интересное рассказываете...

— Да, конечно. В общем мотоциклетный бросок из Лихого в Полунино через Колодин не удался. Не обошлось без свидетелей.

— Анданов наклоняется к печурке и помешивает палкой уголья. Так вот что жарко горело в ней, когда я вошел. Он успел избавиться от денег.

— Пойти дровец подбросить, — говорит Анданов.

Он вынужден сгибаться, чтобы не подпирать головой бревенчатый потолок. Вышел на разведку осмотреться — не привел ли я кого-нибудь? Анданов возвращается успокоенный.

— Здорово все-таки, что мы встретились.

Он разглядывает меня с высоты своего роста. Круглый шар бицепса перекатывается под кожей. Гантелями небось занимается, бережет силенку.

— Однако я в засадку пойду на солонцы. Вы со мной или как?

Мы выходим в темноту. Ружье висит у него на плече. Я стараюсь держаться поближе к Анданову, чтобы он не успел вскинуть свою «тулку».

— Это далеко? — спрашиваю я. — Мне бы хотелось проводить вас обратно в Колодин.

Он молчит, что-то там кумекает. Я иду следом почти вплотную. Темнота густая и вязкая.

Говор реки становится все громче.

Чуть приметен с откоса свинцовый блеск воды. На его месте я бы дальше не пошел. Чувствую, как напрягаются мышцы и тело сжимается в комок.

И все-таки Анданов застает меня врасплох. Он неожиданно останавливается, я натыкаюсь на него в темноте и тут же от мощного броска через спину лечу вниз, в Черемшанку.

Шлепаюсь на мокрые камни. Нога! Пытаюсь встать и вскрикиваю от боли. Тут же сверху бьет огненный раскаленный воздух. Мимо!

Затаив дыхание приникаю к камням, втискиваюсь в воду. Мое ружье отлетело в сторону. Осторожно пытаюсь достать пистолет.

Анданов прыгает, наваливается на меня. Мое преимущество в ударе кулака. Но я не могу замахнуться, я прижат к камням.

Пытаюсь высвободиться. Он цепок и ловок. Нащупывает горло. Я борюсь, не думая уже о боксе. Только одно — жажда жить! Инстинкт самосохранения. Он клокочет в нас обоих.

Бью головой, он скатывается. Мы барахтаемся среди камней. Мне удается привстать. Наконец-то я могу вложить в удар всю силу!

Он отклоняется и перехватывает руку. Попадаюсь на прием. В плече раздается хруст, боль пронизывает тело. Я тыкаюсь головой в холодную воду.

Вскакиваю. Прикосновение горной реки привело меня в чувство. Правая рука висит, как парализованная. Анданов разжал пальцы, но он рядом, хрипло дышит. Противник уже утомлен борьбой; он немолод, и в этом мое преимущество.

Мы стоим в темноте друг перед другом. Эту секундную передышку надо использовать. Бью левой, свингом. Кажется, не промахнулся. Он не ожидал этого. Голова глухо стукается о камень.

Теперь я могу достать пистолет. Нащупываю предохранитель и несколько раз стреляю в воздух.

Осмелев, я зажимаю пистолет под мышкой и зажигаю фонарик. Анданов лежит между двумя обточенными водой валунами.

Анданов, камни, торчащий из воды приклад, все это пляшет, кружится в свете фонарика. Я опускаюсь в воду. Только бы продержаться немного!

17

— Мальчишка! — говорит Помилуйко. — Романов начитался!

Ветер колышет тюлевые занавески, шишкинские медведи гуляют по туманному лесу. Прохладно, чисто и попахивает больницей. Руку мне вправили колодинские эскулапы, а нога придавлена к постели тяжелой гипсовой повязкой. Трогательная картинка.

— Разве так поступают? — повторяет Помилуйко. — Еще не кончено следствие, а ты бах-тарарах. Хорошо, что опергруппа не дала ему уйти. А если б он тюкнул тебя? Анархист... Кеша Турханов нас здорово выручил, ему спасибо.

Кеша не внял-таки моей просьбе, отправился следом в Лиственничную падь. В то время как мы с Андановым вели беседу в зимовье, старый таежник бродил вокруг. Когда я потерял сознание и Анданов бежал, Кеша тут же помчался за оперативной группой и повел ее по следу. Конечно, это Комаровский попросил Кешу не оставлять меня. Скромный колодинский капитан...

— А вообще-то я тоже допустил промах. Должен сознаться.

Помилуйко, остывая, расхаживает по номеру. Он не выглядит огорченным тем, что я своим поступком изменил весь план следствия, так «тщательно» продуманный майором. Помилуйко ничем не вышибешь из седла — он «человек действия».

— Но в целом бригада задачу выполнила, несмотря на отдельные ошибки, — говорит Помилуйко и режет ладошкой воздух. — А знаешь ли ты, Павел, кого мы взяли?

— Да уж не простого...

— Не простого! Это слабо сказано.

Он извлекает из пухлой папки стопку листов. Копии протоколов.

— Познакомься. Передаю дело в высокие инстанции.

И Помилуйко показывает большим пальцем в потолок.

— Сознался как на духу. А что ему оставалось?

Не отрываюсь от протоколов, пока не дочитываю до конца. Не сразу удается переварить прочитанное, чтобы представить картину преступления, совершенного человеком, которого в Колодине знали под фамилией Анданова.

Я вижу его в полутемном купе мягкого вагона. Сухощавый, настороженный, с головой, вдвинутой в плечи, он весь в ожидании... Колеса постукивают на стыках. Скоро разъезд Лихое. Их сосед только что покинул купе, напуганный стонами больной женщины.

Они остались вдвоем с женой. Все идет в соответствии с тщательно продуманным планом. Анданов растворяет в стакане чаю четыре таблетки нембутала. Пожалуй, достаточно...

Жена отпивает глоток: «Горчит». — «Пей, тебе станет легче». Беспомощная, привыкшая подчиняться беспрекословно, она покорно выпивает стакан. Через десять минут крепко спит.

Анданов прислушивается к ее дыханию. Он боится, что нембутал не окажет воздействия, жена проснется, начнет звать проводников... С затаенной радостью он думает о том, что дни жены сочтены: болезнь уже сотворила разрушительную работу, а этот переезд нанесет еще один удар. Врачи предупреждали: больная нетранспортабельна. Но кто может упрекнуть «любящего мужа» в том, что он не внял предупреждению, надеясь на чудо в областной клинике?

Жена... Единственный близкий и преданный ему человек. Но сейчас он боится ее. Она может, не желая того, в чем-то выдать его, дать следствию пищу для подозрений.

Анданов выскальзывает в коридор: никого! В тамбуре, открыв дверь заранее припасенным ключом, он соскакивает с подножки на неосвещенную сторону платформы. Никто не заметил его в Лихом.

Анданов надевает перчатки. Нож Шабашникова, старые сапоги, завернутые в чистую бумагу, лежат за пазухой. Теперь — к Савкиной яме, где ждет его спрятанный под ветвями ИЖ.

Через час, в полночь, он постучится в дверь Осеева. Перчатки его будут пропитаны горючим, но он не обратит на это внимания.

— Телеграмма из Иркутска, — скажет Анданов. — От дочери.

Он знает, что инженер с нетерпением ждет приезда дочери. Но в руке у мотоциклиста не телеграмма — нож. Остро отточенный клинок со странным рисунком у рукоятки — лев и пальмы.

Это третья и последняя встреча Осеева и Анданова. Первая состоялась двадцать лет назад. Рука убийцы через годы дотянулась до партизана, сумевшего избегнуть смерти в сорок третьем.

А как это началось?

В июне сорок первого года под Львовом шел жаркий бой. Железнодорожники — одна винтовка на троих — штурмовали гору Подзамче, захваченную немецкими автоматчиками-парашютистами.

Он решил перейти линию фронта. Он уже припас, притаил под шинелью пропуск — листовку, на которой был изображен вонзившийся в землю трехгранный штык.

Не трусость, не вспышка панической слабости руководили предателем. Он сознательно решил переметнуться к тому, кто казался более сильным.