Рудольф Андреев - Воспоминания о Карибском кризисе

• Название: Воспоминания о Карибском кризисе
• Автор: Рудольф Андреев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Едем. Я твержу:

— Мне плохо. Мне плохо. Мне плохо.

Раскачиваюсь всё время внутри этого микроавтобусика и «мне плохо, мне плохо». И тут, блядь, как по Станиславскому: мне действительно начинает делаться плохо. Вспотел, дышать трудно. Таблетку мне какую-то суют. А уже к Гаване подъезжаем. Парни все смотрят в окошки. Я никуда не смотрю. Раскачиваюсь целенаправленно:

— Мне плохо. Мне плохо.

А там, уже на территории Гаваны, что-то вроде бухты вдаётся в сушу, и тоннель длинный — километра два, если не больше. Вот в этот тоннель когда стали въезжать, со мной началась истерика. Меня начало колотить. Тут же меня завалили на лежак, какой-то разъебай сел на меня сверху. Включили сирену и прямо в госпиталь, в приёмный покой. Как будто даже по рации позвонили туда в крыло психиатрическое.

В выписке у меня потом было написано: «госпиталь имени Твардовского». Строили его сначала вроде американцы, потом чехи, а достраивали чуть ли не китайцы. Этажей семь-восемь. Над морем возвышается. Музыка всё время играет, каждый этаж окрашен в свой цвет, и на каждом этаже больные одеты в свой цвет. Материя типа сатиновой, тонкая такая. Вид на море сквозь сетки на окнах.

Персонал был и наш, и кубинский. Помню, когда меня только привезли, одна медсестра-кубинка мне всё улыбалась. Показывает на себя:

— Эстрея!

«Звезда», значит. Меня трясёт всего, а они отвлечь меня пытаются:

— Смотри! Смотри, какая Эстрея красивая!

В общем, осмотрели меня и на этаж повели. Четвёртый, наверное. Без носилок — просто двое сопровождающих. Подходим к двери этажа, а там два негра здоровых стоят с автоматами. Короткие такие автоматики, чешские, типа израильского «узи». Заходим на этаж — ё-моё, там ещё один с автоматом!

Потом-то мне объяснили, что два контрика на этаже. Они целую семью вырезали, поэтому и охрана была усиленная. Но сначала я сильно перепугался.

— На хер лечение! — кричу. — Желаю быть здоровым! Я вообще уже здоровый!

Но уже по-русски со мной никто не разговаривает. Всё уже. Назвался груздём.

Я беременная женщина

Зато захожу в палату — мне навстречу:

— Рудька, ты?!

Смотрю и узнаю разъебая того самого, про которого говорили: «он уже в Союзе».

Он шустрый такой, маленький, но крепкий. Забегал вокруг меня:

— Рудька, заходи-заходи, тебе тут место хорошее, всё чики-чики! Щас дама придёт, и обмоем!

А он уже с дежурными медсёстрами знаком. Идёт и сообщает: мол, побриться надо, или что там. Медсестра макает кусок ваты в спирт и даёт ему, а он эту вату в стакан выжимает.

Развели водой, поддали. Он рассказывает:

— Ничего-ничего, не беспокойся. Здесь жить можно. Кормят хорошо.

Я говорю:

— А как домой-то?

— Дааа, вот с этим не очень…

Не светит, короче.

В палате было ещё три человека. Один старший лейтенант, откуда-то с Киева. Кончил мединститут, и призвали его в армию. А он сугубо гражданский, ему эта армия на хер не нужна, он только свалить мечтает. И косит по-чёрному. Чтобы в дурдом попасть, открыл огонь из пистолета поверх голов. Светильники разбил какие-то, старших офицеров напугал.

Завотделением наш, Владимир Ильич, подполковник медицинской службы, хочет этого лейтенанта на чистую воду вывести и засудить за симулянтство. А у того специальность как раз с психиатрией связанная. Он в институте на отлично учился, все симптомы знает наизусть. Не подловить его. Ему деваться некуда: или диагноз, или трибунал.

Меня этот лейтенант тоже осмотрел.

— Да, — говорит. — Психика у тебя немножко взвинчена. В стрессовом состоянии всё время находишься. Будет Ильич тебя осматривать, говори вот так…

В общем, расширил мне диапазон говорения.

Ещё кубинец у нас был. Симпатичный такой парень, жизнерадостный. Мы с ним подружились. Общались каким-то образом. Помню, он рассказывал мне, как он видит светлое будущее коммунистическое:

— Коммунизм, — говорит, — это мучо-мучо комер, мучо-мучо дормир и поко-поко трабахар.

Много есть, много спать и мало работать, короче.

Наши медсёстры ему нравились. Там же жара, они все ходили в халатах на голое тело. Всё просматривалось со всех сторон. Он воспылал сразу же.

Спрашивает меня: как, мол, в любви объясниться по-русски?

Я ему:

— Повторяй за мной: «Я — беременная — женщина».

Он это признание отработал и пошёл объясняться. Медички смеются, руками на него машут, но одна попалась суровая. Как оскорбилась! Пришла к нам разбираться. А они же там сразу смекнули, кто уроки русского ведёт. Знают, что мы с кубинцем этим приятели.

Ну, и воткнули нам по уколу за оскорбление. Очень болезненно было.

Человеколюбие

Вызывает меня Владимир Ильич на первый осмотр.

— Откуда? — спрашивает.

Я говорю:

— Жена в Ленинграде. Я в армии уже пять лет. Нахожусь в стрессовом состоянии. Нервный тик. По голове клюшкой дали однажды. Боксом занимаюсь, несколько нокаутов было.

А он из Ленинграда. Жена на Кубе вместе с ним, а сын с бабушкой в Ленинграде.

Осмотрел меня. Видит, что я физически крепкий.

— Спортом, говоришь, занимаешься?

— Да!

— Ну, будешь помогать больных водить на процедуры. А там посмотрим, что с тобой делать.

И вот меня один раз привлекли помогать, потом другой раз. Я гляжу: а врач-то этот, Владимир Ильич, с подопечными не церемонится. Удушения проводит, чтоб не рыпались. Ррраз! — и перекрыл кислород одному из больных. Мне не по себе стало. Уже чуть ли не на сторону этого больного хотел встать. Владимир Ильич кричит:

— Помогай! Его вырубать надо!

А я замешкался. Не знаю, что делать.

Он мне потом:

— Ты, друг, мне такой нерешительный не нужен. Человеколюбие не хуй тут проявлять. А то нескоро ещё домой поедешь.

После этого я стал помогать действительно.

Там же были настоящие задвинутые, в основном. Одни не жрали ничего — их искусственно приходилось кормить. Другой, наоборот, жрал всё подряд. У тебя изо рта прямо выхватывает. Я сначала думал: «Ну, раз голодный — бери». А тут не в голоде, оказывается, дело.

Помню, в соседний корпус нужно было сопровождать какого-то душевнобольного — через дорогу. И проходила машина. Он, сволочь, как побежит! Хотел броситься под заднее колесо, но промахнулся — головой только ударился в покрышку. А со мной в паре был настоящий санитар, из армии. Советский, подготовленный. Он этому больному сразу пиздюлей надавал, и больше его никуда не водили.

Помню, потрясло это меня.

Домой

Какое-то время прошло, и Владимир Ильич меня снова вызывает. Май уже, наверное, был.

Я спрашиваю:

— Ну, как у меня дела?

Он машет рукой:

— Ааа… — говорит. — Ты всю жизнь такой был и всю жизнь такой будешь. Старайся размеренно себя вести. Соображай спокойно. Учись контролировать свои поступки.

Он, видишь, всё присматривался ко мне. И вот спрашивает:

— Свезёшь посылку моему сыну, если поедешь домой?

Я, конечно: рад стараться! Рассыпался в обещаниях.

Владимир Ильич мне:

— Все обещают… Но у тебя, мне кажется, всё-таки хватит совести довезти эту посылку.

В общем, приготовил он мне посылочку. Ящик такой — больше всего моего скарба.

И документы мои разом прошли все инстанции. Всё! Домой!

Кубинец, приятель мой, хотел мне на прощанье сумочку подарить из крокодиловой кожи. Мол, жене настоящий кубинский сувенир привезёшь. Дал медсестре большую деньгу, попросил сходить купить. Медсестра ходила-ходила по Гаване — не нашла никакой сумочки. Он тогда написал на этой деньге свой адрес и отдал мне на вечную память. А я и хотел сохранить, но уж больно большая деньга была. Купил на неё алкоголя перед погрузкой.

Обратно мы плыли на «Марии Ульяновой». Грузопассажирское судно, рассчитанное на триста шестьдесят человек, что ли. А загрузили на неё тысячу с чем-то человек. Все проходы, все коридоры — всё заполнено людьми было. Но я, поскольку больной, в медпункте плыл. Там мы, как приличные люди, — кровати, отдельная каюта.

Только вышли из Гаваны, появился американский эсминец. У нас глаза на лоб: прёт прямо на нас на всех парах, пушки двигаются туда-сюда. Наш корабель ползёт, не моргнув глазом, а на эсминце такую войну разводят, что пиздец — как будто раздавят вот-вот. Вертолёты их летают прямо над нашими мачтами. На них сидят парни с камерами, ноги свесив. Снимают нас. И так по кругу, раз за разом. Мы им машем, жесты неприличные показываем в камеру:

— Воооот! Воооот вам! Иди сюда!…

В уме все уже завоевали Америку, короче.

В течение двух дней эти вертолётики над нами летали, и эсминец нас сопровождал. Потом бросили. Решили, видимо, что всё в порядке.

Балтийск — Ленинград

Приплыли в Калининград.

Меня сразу на машине отвезли в Балтийск — в Центральный военно-морской госпиталь. Положили в невралгическое отделение. Там уже никаких психов — нормальные все более-менее. Стали мне опять какие-то таблеточки давать. На корабле, в медпункте, кстати, тоже пичкали чем-то. Помню, даже к врачу жаловаться ходил: