Рудольф Андреев - Воспоминания о Карибском кризисе

• Название: Воспоминания о Карибском кризисе
• Автор: Рудольф Андреев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

— Вот, — говорю, — к жене еду после года разлуки, а у меня эрекция пропала.

Врач меня успокоил:

— Это, — говорит, — медикаментозное подавление. Явление временное. Когда пройдёт, ещё больше хотеться будет. Несколько раз за раз.

А в Балтийске, в госпитале этом, вызывают меня и объявляют:

— Документы у тебя не до конца оформлены. Не можем тебя комисс0вать. Надо тебе ещё местную перекомиссию пройти.

В общем, отменяется жена. Вместо демобилизации предлагают месячное лечение в санатории. Я соображаю: если посадят в санаторий, значит, после него я буду окончательно здоров. Значит, потом всё равно служить эти два года. Ё-моё, пиздец, это же никогда не выберешься из этой советской вооружённой силы!

— Не могу, — говорю, — в санаторий! Желаю поговорить с начальником госпиталя!

И мне почему-то навстречу пошли. Принимает меня начальник госпиталя — то ли капитан какого-то ранга, то ли полковник. Я не понимаю, как у них там звания устроены в военной медицине. Три больших звезды на погонах, короче.

Оказывается, и он из Ленинграда. А я же как ленинградец везде выступал. Рассказываю ему про жену, и что вот квартира на Пушкарской моя якобы, и как я по Неве истосковался.

Он мне:

— Ну, хорошо, земляк. Оформим твои документы в Прибалтийском округе. Я поспособствую.

В общем, сказал, что уедет куда-то на две недели, и дал мне номер телефона.

— Названивай мне периодически, чтобы я не забыл.

Думаю: ни хера себе. Как это я полковнику буду там что-то напоминать? Но так уже домой хотел, что хватило наглости. Сказали звонить — буду звонить. Раза четыре звонил, если не пять. Он каждый раз:

— Да-да, помню. Сделаем.

И сделал, ты понимаешь. Случилось! Недели через три меня вызывают вдруг и демобилизуют:

— Всё, сержант, домой. Собирайся.

Смотрю: все печати везде проставлены. Написано: «ушиб головы, статья девятая». Не годен к действительной строевой, ограниченно годен в военное время. Дали выходные деньги. Вместе с тем, что на Кубе натекло, где-то рублей сто восемьдесят получилось.

А поскольку я от санаторного лечения отказался, мне дали проезд в мягком купейном вагоне до Ленинграда. До Вильнюса ехал с каким-то матросом. Он глядит: у меня деньги есть. Повёл меня в вагон-ресторан, нашёл сразу какую-то девчонку и давай её угощать за мой счёт. Я поддал и думаю: что за хуйня? Тем более он ещё оскорблять начал:

— Ты, сапог! Все вы говно!

Они же, матросы, всегда выёбывались. Я ему:

— Ах ты, блядь! Да ты моря-то настоящего в жизни не видал, а я океан туда-обратно пересёк! У меня тельняшка заслуженная!

Вытряс, короче, из него свои деньги обратно. Соскучился уже по маханию кулаками.

После Вильнюса со старшиной-сверхсрочником я ехал. Он куда-то в отпуск, пьяный, с собой гармошка. Наяривает без конца: «Эх, Андрюха, нам ли быть в печали!» За стеной старшие офицеры ехали, тоже в отпуск из Калининграда. Они всё пытались нас заткнуть. А старшина в гражданском. И я в гражданском. Он их всех уже ненавидит. И я их всех уже ненавижу.

— Идите вы все, — кричу, — на хер, майоры-подполковники. Я с Кубы, блядь, еду!

Ветеран кубинской революции, короче.

Эйфория

Первые дня три-четыре в Ленинграде не до посылки было. Встреча с Женькой там, любовь, внимание. А посылка в углу стоит. Я и Женьке привёз с Кубы туфли и пижаму какую-то. Но слухи же, понимаешь, ходят по городу: кто-то там кому-то с Кубы привёз такое! Платья! Машину! Телевизор! А ты, мол, ни хера не привёз, по сравнению. Посылку только чужую приволок через океан, дурачок. Косятся на этот ящик.

Я думаю: какой вам на хер телевизор? Сам живой явился. Радовались бы.

Через несколько дней понёс я эту посылку на квартиру Владимира Ильича. Где-то у Суворовского музея в одной из улочек его семья жила. Пацана я не застал, только бабушка была дома. Как она мне обрадовалась! Часа полтора ухаживала за мной, кормила: то одно поставит на стол, то другое. Расспрашивает про Володю: как он там? А я и не знаю, что ей сказать. Я с ним что — общался, что ли? Больных вместе душили — вот и всё общение. Ну, всё равно, что-то молол там этой бабушке. Рассказывал.

Помню, как вышел от неё на улицу счастливый. Иду и думаю: ё-моё, я в Союзе! И посылку отдал! Я честный мужик!

И главное, от армии меня освободили! В военкомат же как раз сходил. Там сидит эта рожа, смотрит мои документы:

— А хули ты с Кубы такой незагорелый?

Я ему:

— Ты мне, командир, уже не командир. Иди на хер со своими шуточками.

Всё! — думаю. Всё, на фиг! Больше всё! Вот ты мне где! Я ухожу, а ты сиди, блядь!

Я несколько дней так и ходил одуревший от радости. Я и по жизни-то радуюсь всегда, а тут вообще как дурачок. Ну наконец! Ну всё! Всё теперь! Ну надо же!

Вот такая эйфория была.

Остров Свободы

А я никогда нигде не работал, получается. Никакой специальности у меня гражданской, ни фига. В техникуме учился два года — бросил, чтобы в артиллерийское училище поступить. И в армии пять лет. А в армии я делал всё, что хочешь, но только ничего не делал. Из пушки стрелял, бегал штурмовую полосу третий в батарее, кросс бегал между вторым и первым разрядом, боролся, рожи бил на ринге, пять парадов прошагал — вот мои заслуги-то все. Ну, в училище ещё старался — без троек же учился, пока не выгнали.

А тут пришёл. На работу надо устраиваться. Ребятёнок маленький. В квартире этой на Пушкарской, получается, две семьи: мы с Женькой и сыном и Женькина сестра с сыном и мужем. Посередине тёща, между этих семей. Комната проходная общая, и направо-налево ещё две комнаты. Пацанёнка не устроить ни в ясли, ни в садик. Тёща говорит: «Не буду с ним сидеть. Ваш ребёнок». Да и полуслепая же — как она с ним будет сидеть?

Сестра Женькина — старший дворник. Вася, муж, на двух работах постоянно. Он тоже был из скобарей, как я. Во время войны от голода добровольцем в армию записался. Сначала вторым номером был в миномётчиках, таскал плиту эту ебучую на себе. Потом в моряки попал каким-то образом. Катер его один раз потопили, и он на скале какой-то спасался, хер знает сколько времени. Седая у него такая голова была. И туберкулёз. И вот он всю дорогу хочет поддать, а старший дворник с тёщей ему не дают:

— Работать надо!

И он на этих работах всяких день и ночь. Мне запомнилось: пришёл он как-то домой, протягивает деньги старшему дворнику, а та ему в рожу их кидает. Мало, мол, принёс. На пиво потратился по дороге или на что там. А меня ж Владимир Ильич не зря предупреждал. Меня тогда вообще было не сдержать. Я как всё это увидел, чуть в рожу ей сразу не дал. Старшему дворнику.

И потом, у меня ничего же своего. Вот только, что мне дали на Кубе — гражданское платье это. Только оно, и больше ни хера: ни мыла, ни зубной щётки, ни тапочек — ничего у меня нету. Сто восемьдесят рублей своих — те уже или на подарки спустил, или пропил, или отдал.

Вначале радовался, что ванна есть в квартире. Я же никогда в жизни с ванной ещё не жил, а полоскаться очень люблю. И вот залезу в ванну, а мыло не моё, и больше десяти минут занимать нельзя — совмещённый санузел. И тут никакой радости.

Я не понимаю: так что же это? Как же это так? В армии, что ли, лучше было?

В общем, ничем хорошим это не кончилось. И трёх месяцев, наверное, не прожил на Пушкарской. Выставили меня из этой квартиры. А я и рад уже был уйти.

Вот и вся тебе Куба. Говорю: чемоданчик остался, который я в военторге купил перед отправкой.

А, ну да. Ещё характеристику мне дали, когда демобилизовывали: «За время нахождения в командировке за границей проявил себя» — и так далее. В общем, хвалебная всякая херня. Как я понял, стандартная — всем выдавали. Кроме тех, которые совсем уж были разъебаи.

Потом, когда я хотел в техникум радиотехнический поступить на Гривцова, вспомнил про эту характеристику. Я же им отметки из училища принёс, а там написано: «отчислен за нарушение дисциплины». Те, в техникуме, сразу меня завернули. «Иди отсюда, у нас своего хулиганья хватает». И вот я хотел эту характеристику им показать: мол, я герой, а не хулиган! А я же её в военкомат сдал, когда в Ленинград приехал. И военкомат мне её обратно на руки не выдаёт. Так и не поступил я в этот техникум.

Зато в другой раз Куба меня спасла.

Я уже на сталепрокатном заводе тогда работал. С Женькой раздельно жил. И вот договорился с ней на свидание, а она притащила следователя с милиционером. Они меня за жопу сразу: где работаешь? Почему денег на ребёнка мало даёшь? Привели меня в ментовку на Петроградской.

И вдруг меня там из ментов узнаёт один! Я же на Кубе всё время начальником караула был. И как-то этого парня там третировал, в карауле.

Он скалится:

— Ооо, блядь. Кто у нас в задержанных-то.

А в это время как раз во Вьетнам набирали добровольцев. Обещали четыреста рублей сразу каких-то подъёмных и, помню, оклад шестисотрублёвый. И я как раз подал заявку уже в военкомат:

— Я, — говорю, — зенитная артиллерия. На Кубе служил. Желаю ещё одну революцию защитить!