Анна Смолякова - Замок из песка

• Название: Замок из песка
• Автор: Анна Смолякова
• Издательство: ЭКСМО-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001581-X

Красота, талант, трудолюбие — всем этим обладает юная балерина Настя Суслова. Вот-вот осуществится ее мечта — она будет танцевать с самим Алексеем Иволгиным, уже давно покорившим ее сердце. Но репетиции неожиданно прерваны, рухнули надежды на счастье — Алексей уезжает в Москву. Бросив все, Настя отправляется в столицу на поиски любимого и находит его, увы, только для того, чтобы убедиться, что Иволгин недостоин ее чувства. В самые трудные минуты жизни Настя встречает Антона — мужчину, с которым наконец находит настоящую любовь и счастье…

---

— Хорошо-то как было, правда, зайка?

Я кивнула, не желая его обижать.

— Зайка ты, зайка моя длинноногая… Веришь, нет, сто лет у меня уже не было такой эффектной женщины! Да и вообще давненько женщины не было…

Все это странно не вязалось с недавними мучительно стиснутыми висками, с голосом, глухим, словно постепенно теряющим жизнь, с пронзительным и горьким: «Ее звали Регинка…» И вдруг я ясно поняла: он просто не хочет загружать меня своими проблемами и жалеет уже, наверное, о той минутной откровенности, и думает, что мне так удобнее и проще, — ни о чем друг друга не спрашивать, ни о чем друг другу не говорить.

— А знаешь, — прошептала я, проведя пальцем от его переносицы к подбородку, — тот мужчина, который… Ну, ты понял, о ком я говорю… В общем, он женат.

Он шутливо прикусил мой палец, помотал головой, как собака, схватившая кость, а потом раздумчиво произнес:

— Ну что ж… Это очко не в его пользу. По крайней мере, ситуацию для него осложняет, а для меня упрощает… Хотя, если честно, жена не стенка…

Когда-то в школе мы заполняли тесты, определяющие темперамент, и вышло, что я меланхолик. Учительница говорила, что меланхолики — еще ничего, самые непредсказуемые в общении — холерики: те, дескать, могут вскочить, завопить, все порушить и только потом подумать: «А зачем?» В общем, если бы я была холериком, то, наверное, вскочила бы с дивана, перебила все бокалы, швырнула подсвечником в окно. Но меланхолик во мне победил. И я только зажмурила глаза и стиснула зубы. Мысль, высказанная Сашей, была простой и очевидной: «Жена — не стенка»… Что изменилось от того, что Алексей женат? Он перестал быть Алексеем Иволгиным? Он перестал быть самим собой? Он перестал быть тем мужчиной, которого я любила и люблю?!

Но рядом со мной сейчас лежал другой мужчина. Первый мужчина в моей жизни. И, мучимая угрызениями совести, я тихонько уткнулась лицом в его грудь…

* * *

Лешину фотографию я приклеила на место на следующее же утро. Кстати, Антипов отнесся к факту ее существования совершенно нормально. Так, будто ничего другого и не ожидал. Когда он явился в понедельник вечером, снова со своей майонезной банкой и журнальными вырезками, то ничего не спросил ни о Саше, ни о портрете Иволгина на стене. Просто вытащил из внутреннего кармана кримпленовых брюк маленький фотоснимок и протянул мне. Я увидела какие-то валуны и кактусы, развалины древней постройки вдали. А на переднем плане — Алексея, улыбающегося от уха до уха.

— У меня приятельница в архиве Оперного работала, — объяснил Валера, стоя за моим плечом и раскачиваясь с носка на пятку. — Когда театральный музей переоборудовали, у них много лишних снимков осталось. Вот она мне кое-что и отдала. Это с мексиканских гастролей, по-моему… На других карточках труппа в национальных костюмах, Лазорева там еще совсем молодая. А Иволгин даже не знаю, как затесался…

Я прижала фотографию к груди, Антипов с улыбкой кивнул. В общем, слова не понадобились. А рецепт «восточного риса», которым он меня снабдил, наверное, выдумали во времена Испанской инквизиции. Рис полагалось разделить на шесть равных малюсеньких частей, эти части в течение недели вымачивать в воде, сменяя воду по замысловатому графику. И есть сваренные порции тоже нужно было в определенной последовательности, причем без соли, без сахара и даже без масла… Правда, эффект был. Не знаю — от риса ли или от моих удесятеренных нагрузок? Но к концу мая я удостоилась похвалы Георгия Николаевича.

— Оч-чень даже ничего, — сказал он, — весьма недурственно. Вы, девушка, можете далеко пойти… Особенно если, выполняя глиссад, будете не ползать, а все-таки скользить!

Последнее замечание было не единственной ложкой дегтя. Наш добрый Гоша, вошедший к тому времени в обычное состояние тихого, почти незаметного запоя, упорно называл меня Ирой.

— Ну, конечно, Ира, — говорил он, сухо поджимая губы, — па баллоне может быть и таким. Только тогда это уже не балет, а клоунская реприза.

И все-таки по азартному огоньку, горящему в его глазах, я видела, что дело пошло. Тело мое стало гораздо более послушным и гибким, пальцы твердыми, а линии рук — наоборот, мягкими.

В один прекрасный день Гоша сообщил, что назначает мне дополнительное занятие.

— Ох, держи ушки на макушке! — злорадно посоветовала Вероничка. — Наслышаны мы, наслышаны про Гошины дополнительные занятия. Он еще, говорят, в свою артистическую бытность ох как кобелял! А под старость лет совсем в маразм впал.

— Ну что ты такое говоришь! — подала голос Маринка Лыкова, пришивающая оторванную ленточку к пуанту. — Что он, сексуальный маньяк, что ли? Ему скажешь «нет», он и лезть не будет. Старенький ведь уже, безобидный, как пенек… Помнишь, он мне в начале года дополнительное занятие назначал?

И все же на внеплановый урок я пришла с ощущением внутреннего дискомфорта. Переоделась, полила из леечки пол и встала к станку разминать пальцы. Георгий Николаевич явился вовремя в весьма благодушном настроении и легком облачке винных паров.

— Ну что, обойдемся без поклона? Сразу батман тандю с правой ноги, потом плие… — пропел он, усаживаясь на стул и потирая старческие ладони. — Ну, в общем, все как полагается и по-быстренькому…

Когда добрались до адажио, Гоша подошел и мягко обнял меня за плечи.

— Плохо держу спину? — осторожно спросила я, хотя прекрасно понимала, что спина тут ни при чем.

— Хорошо, хорошо держишь… — Он провел указательным пальцем по позвоночнику до самой поясницы. — Очень хорошо… Все бы так держали!

— Тогда в чем дело?

— Ни в чем… — Гоша улыбнулся, как невинный шаловливый ребенок, и сильно сжал одной рукой мои ягодицы.

— Я что, мышцы расслабила? Таз плохо держу?

— Неужели ты действительно такое невинное дитя, что ничегошеньки не понимаешь?

Я стремительно повернулась и взглянула прямо в его карие, чуть слезящиеся глаза:

— Георгий Николаевич, я все прекрасно понимаю. Но ни вам, ни мне это не нужно, и не заставляйте меня…

— Все, все, все! — Он энергично замахал обеими руками и прервал мою речь точно там, где следовало, удержав слова про возможную жалобу, про отказ от занятий, про то, что я закричать могу, в конце концов. — Все, все, все! — Гоша снова уселся на свой стульчик и вальяжно закинул ногу на ногу. — Это была всего лишь проверка, если тебе угодно. И ты ее с честью выдержала. Теперь я вижу: ты можешь стать настоящей балериной!

Естественно, ни одному его слову я не поверила, но почла за лучшее недоуменно и вопрошающе поднять брови.

— Хочешь, чтобы я объяснил? — Он небрежным и изящным движением руки убрал седые волосы со лба. — Изволь, я объясню… Природа, Ирочка… (Он опять называл меня Ирочкой!)… дала тебе очень много. Знаешь, что такое золотое сечение?

Про золотое сечение мне тоже было известно, но осведомленность выказывать почему-то не хотелось.

— …Золотое сечение — это совершенство всех линий и форм, центр гармонии и красоты. Твое тело, твои руки, само твое существо — золотое сечение для балета. Но важно не запустить, важно научиться правильно пользоваться природным даром. А для этого — что?..

Что — я не знала. Не знал и Гоша, застывший с воздетым к потолку пальцем и абсолютно бессмысленным выражением в глазах. Видимо, слишком длинное логическое умозаключение просто не уместилось в его подточенной алкоголем памяти.

— Н-да… Что… — Он пару раз щелкнул пальцами и то ли вспомнил старое, то ли придумал новое достойное продолжение: — А для этого нужно всю себя отдать балету! Понимаешь, Ирочка, всю себя! У тебя может быть только одна цель в жизни — танец. И должно держаться за нее, как за точку в фуэте. Потеряешь — и конец всему, закружит, понесет… Так что ты все правильно решила: любовь это, конечно, хорошо, но выбирать нужно главное. Одна цель должна быть! Только одна…

— А почему не две? — Я едва заметно улыбнулась. Отвергнутый Гоша был уже не опасен. Мне захотелось немножко над ним поглумиться и посмотреть, как он выкрутится. — Ну, балет, например, и любовь? — А ты видела где-нибудь две мушки у пистолета? Или два «глазка» у двери?.. Не видела? Вот то-то!..

Надо признать, из положения он вышел с честью. Теперь получалось, что я, Анастасия (или Ирина?) Суслова, отказалась от его любви исключительно из соображений карьеры. А если бы не необходимость посвятить всю себя балету — тогда, у-ух!..

Но малую толику злобы Гоша все-таки затаил. На утренний урок «класса» я пришла вместе со всеми и никаких скидок на дополнительную усталость не получила. А общее адажио Георгий Николаевич в этот раз выдумал просто зверское. Завершающим элементом правая нога шла на девяносто градусов в сторону и должна была сохранять это положение до специальной команды.

— Раз… два… три… пятнадцать… двадцать… — нарочито медленно считал Гоша. — Держать! Я сказал, держать!.. Двадцать пять, двадцать шесть… тридцать…