Анна Смолякова - Замок из песка

• Название: Замок из песка
• Автор: Анна Смолякова
• Издательство: ЭКСМО-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001581-X

Красота, талант, трудолюбие — всем этим обладает юная балерина Настя Суслова. Вот-вот осуществится ее мечта — она будет танцевать с самим Алексеем Иволгиным, уже давно покорившим ее сердце. Но репетиции неожиданно прерваны, рухнули надежды на счастье — Алексей уезжает в Москву. Бросив все, Настя отправляется в столицу на поиски любимого и находит его, увы, только для того, чтобы убедиться, что Иволгин недостоин ее чувства. В самые трудные минуты жизни Настя встречает Антона — мужчину, с которым наконец находит настоящую любовь и счастье…

---

Надежда Ивановна, видимо, и не ожидавшая от первой репетиции ничего другого, флегматично постукивала пальцами по подоконнику, лишь изредка спрашивая у Иволгина:

— Все нормально, Алеша? Вы ее случайно за собой не тащите?

— Нет-нет! — уверенно отвечал он, незаметно подправляя неточное положение моего корпуса. — Хорошая девочка! Не партнерша, а просто прелесть…

А я старалась прислушиваться одновременно и к заданному ритму, и к ощущениям, которые вызывала близость его сильного, желанного тела. В результате толком ничего не получалось, и «прелесть» висла на плечах Иволгина многопудовой гирей, мешающей двигаться и ему, и себе.

— А давайте-ка попробуем самый конец первого акта, сцену любви, — неожиданно предложила Третьякова, поднимаясь со стула и ласково обнимая меня за плечи. — Мне сейчас не так важно, Настенька, насколько технично вы это выполните… Попытайтесь просто почувствовать партнера, отыскать в себе ту любовь и страсть, которую необходимо передать. Немного расслабьтесь, пусть будет неточно. Это уже не «Белый шиповник», где все еще неясно, туманно и очень осторожно. Это… Впрочем, давайте попробуем под фонограмму!

Она включила магнитофон, отмотала до нужной цифры и встала у самой стены, достав из кармана вязаной кофты очки с толстыми стеклами. Я отошла в дальний угол класса, приготовилась.

«Я тебе расскажу о России, я тебя посвящаю в любовь!» — с отчаянной, запредельной страстью запел голос с магнитофонной ленты.

— Не бойся! — одними губами шепнул Алексей.

Оттолкнувшись носками от пола, я стремительно рванулась к нему навстречу…

И были острые углы наших переплетающихся рук, и тела, с силой отклоняющиеся и снова как магнитом притягивающиеся друг к другу. И сложные поддержки, когда я выпрыгивала вверх, одной ногой обвивая его горячее, взмокшее тело. И последнее пронзительное соприкосновение, после которого он должен был опустить меня на свое колено… Я знала, что каждое движение, каждая поза тысячу раз просчитаны хореографом, что мы всего лишь выполняем сейчас веление чьей-то чужой воли и чьего-то чужого таланта. И все же, когда Алексей привлек меня к себе, поддерживая за талию, и я на секунду ткнулась носом в его влажные волосы, прилипшие к шее… Господи, что это была за секунда! Ради нее я жила все эти три года! Ради нее одной я жила всю жизнь! Его волосы пахли лесом и почему-то костром, упругая жилка часто-часто билась на шее, ударяясь о мои полуоткрытые губы. Я прикрыла глаза и, не думая больше ни о чем, поцеловала и эту шею, и прядь темных волос. И слизнула маленькую, соленую капельку пота…

В такт музыке он опустил меня на свое колено, с которого я медленно скатилась на пол, сильно прогнувшись в позвоночнике.

— Вот! — обрадованно закричала Третьякова, подбегая к магнитофону и нажимая на кнопку «стоп». — Вот то, что нужно! Умничка, девочка! Ты, оказывается, еще и артистка превосходная!

А Иволгин, усаживаясь на пол рядом со мной, вполголоса проговорил:

— А вот теперь я узнал тебя точно… Три года назад… Или четыре? Это ведь ты мне цветы тогда дарила, правда?..

Я лежала и глядела в потолок, обезображенный желто-серыми потеками на побелке. Прямо мне в глаза тускло светила длинная люминесцентная лампа. За окном грохотали трамваи и радостно визжали дети, идущие из школы. Еще десять минут назад мне представлялось, что я буду вот так же визжать от счастья, возвращаясь домой. Еще бы! Ведь сегодня мне выпала удача вполне официально познакомиться с Ним, единственным и любимым!.. А что оставалось делать теперь? Повернуться к нему и сказать: «Да, это я дарила вам цветы!», чтобы услышать в ответ: «Господи, неужели ты меня и в репетиционном классе настигла! Где-нибудь вообще есть от тебя спасение?» Или, может быть, лучше соврать, удивленно округлив глаза: «Какие цветы? Вы меня с кем-то путаете!»

— Да, это я дарила вам цветы, — сказала я просто и грустно. — Только это было очень-очень давно…

— Слушай, а зачем ты это делала? — Он подпер рукой подбородок и взглянул на меня с веселым интересом.

— Поспорили с одной девчонкой, — неожиданно легко сорвалось с моего языка.

— А-а, — Иволгин на секунду задумался. — А я думал…

Заканчивать фразу он не стал, поднялся с пола, отряхнул тренировочные брюки. И я была ужасно благодарна за то, что не последовало банального продолжения «а я думал, что ты в меня влюбилась».

Надежда Ивановна на несколько минут вышла из класса, объявив небольшой перерыв. И в это время прискакала Настя Серебровская, хорошенькая, веселая, румяная с мороза. Скинула беличий полушубок, размотала ангорский шарфик, поднесла озябшие руки к батарее.

— Ну как? Получается что-нибудь? — спросила она, как-то мимоходом и по-товарищески чмокнув Алексея в щеку.

— Да получаться-то получается. Но не мешало бы, чтобы и ты посмотрела.

— Давайте! — Она потерла ладонями щеки и подышала на пальцы. — Давайте-давайте, чего стоите, мышцы студите?

Когда мы показали несколько моментов, Серебровская пожала плечами:

— По-моему, все нормально. Не знаю, что тебе, Леха, не нравится?

— После тебя как-то непривычно, — он улыбнулся одними глазами. — Вроде бы она и легкая, и удобная, а что-то не то…

— Ничего удивительного! Во-первых, она прыгнуть как следует боится, но это, сам же знаешь, пройдет. А во-вторых, сколько у нас с ней разница в росте? Сантиметров десять, наверное? Не меньше?

И в самом деле, миниатюрная Серебровская едва-едва дотягивала до полутора метров, я же была все метр шестьдесят, что по общечеловеческим меркам считалось малорослостью, а вот по балетным — отнюдь нет.

— Маленькая ты моя кнопка! — легко рассмеялся Алексей и ласково погладил Настю по голове. А мое сердце зашлось от пронзительной, тоскливой зависти.

Вечером Серебровская посоветовала мне сходить на репетицию «Конька-Горбунка». Иволгин, вместо заболевшего Вершинина, должен был танцевать с довольно длинненькой Людмилой Ушаковой.

— Посмотришь, как работают они в паре. Может, что-нибудь для себя заметишь, — говорила она, натягивая узкие кожаные перчаточки. — Ты, главное, не волнуйся. Такого партнера, как Леха, еще поискать! Это солистов у нас пруд пруди…

— Ох, ох, ох! — Иволгин смешно закатил глаза к потолку. — Перехвалишь ты меня, Настенька! Воз-гор-дюсь, воз-гор-жусь и тоже в солисты подамся…

В их беспечной трепотне я явно была лишней. И пока могла только мечтать о том, что наступит момент, когда уже мне, а не Серебровской он весело скажет: «Перехвалишь меня, Настенька!» — и вот так же нежно и привычно погладит меня по голове…

Слишком долгие и тщательные сборы до добра не довели. К началу репетиции я опоздала, но зато явилась во всей своей красе: в узкой трикотажной юбке с разрезом на боку и свободном кашемировом джемпере цвета кофе с молоком. Волосы мои, на концах завитые в крупные локоны, свободно лежали на плечах.

Сцена освещалась малым светом, в зале было темно. Работали с концертмейстером. А из партера то и дело доносился раздраженный голос главного балетмейстера:

— Алексей, вас, конечно, в основной состав спектакля вводить никто не собирается, но нельзя же совсем расслабляться! Работайте, работайте! Неизвестно, когда еще Вершинин с больничного выйдет.

Я стояла у первой кулисы и смотрела на сцену, по которой мой любимый Лешенька нес над головой, на выпрямленных напряженных руках длинную, словно удав, Ушакову. Мой рост, по сравнению с ее, казался просто карликовым. И все же она хорошо собиралась и железно держала все мышцы, так чтобы ему было полегче.

Мне вдруг впервые подумалось, что сложением Иволгин совсем не напоминает атлетических танцовщиков, которых обычно изображают на открытках и с которых отливают фарфоровые фигурки для музыкальных шкатулок. Стройный и худощавый, он казался гибким, как тростинка. Но под черным трико тренировочного костюма упруго бугрились стальные мускулы, а в каждом жесте чувствовалась сила готовой вот-вот развернуться пружины.

Но свою вариацию Леша оттанцевал не так чтобы очень, а забежав за кулисы, вдруг сморщился, согнулся почти пополам и с силой прижал обе руки к левой стороне груди.

— Вам плохо? — тревожно спросила я, трогая его за плечо. — Сердце, да? Может, врача позвать?

— Да нет, все нормально, — выдохнул он, прикрыв на секунду глаза. И снова выбежал на сцену.

Девочка из кордебалета, стоящая неподалеку, проводила его меланхоличным, ничего не выражающим взглядом.

— Пить надо меньше, — заметила она, когда я посмотрела на нее, ища успокоения и поддержки. — Нажрался поди вчера опять, вот теперь и загибается…

— Он что, выпивает?

— Все выпивают. — Девочка стянула с ног полосатые гетры и, свернув в клубочек, закатила их под железную тумбу. — Только надо меру знать и голову иметь. Возраст-то уже не пионерский, и дыхалка не та, и сердце, конечно, посажено… Ну, хочется, наверное, человеку на пенсию. Раз хочется, пожалуйста! И без него есть кому танцевать.