Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара

• Название: Из воспоминаний сельского ветеринара
• Автор: Джеймс Хэрриот
• Издательство: Мир
• Жанр: Домашние животные
• Год: 1993
• ISBN: 5-03-002261-9

Собрание лучших новелл английского писателя, включающее и новые, и уже знакомые читателям по прежним книгам эпизоды из ветеринарной практики автора. Интересный иллюстративный материал наглядно представляет природу и быт тех мест, о которых рассказывает Дж. Хэрриот, рецепты дешевых йоркширских блюд.

Для любителей литературы о животных.

---

— Он перестал есть, мистер Дин?

— Совсем перестал, а ведь всегда любил поесть, право слово. За обедом там или за ужином сядет возле меня, а голову положит мне на колени. Только вот последние дни перестал.

Я смотрел на пса с нарастающей тревогой. Живот у него сильно вздулся, и легко было заметить роковые симптомы неутихающей боли: перебои в дыхании, втянутые уголки губ, испуганный неподвижный взгляд.

Когда его хозяин заговорил, он два раза шлепнул хвостом по одеялу и на мгновение в белесых старых глазах появилось выражение интереса, но тут же угасло, вновь сменившись пустым, обращенным внутрь взглядом.

Я осторожно провел рукой по его животу. Ярко выраженный асцит, и жидкости скопилось столько, что давление, несомненно, было мучительным.

— Ну-ка, ну-ка, старина, — сказал я, — попробуем тебя перевернуть.

Пес без сопротивления позволил мне перевернуть его на другой бок, но в последнюю минуту жалобно взвизгнул и поглядел на меня. Установить причину его состояния, к несчастью, было совсем нетрудно. Я бережно ощупал его бок. Под тонким слоем мышц мои пальцы ощутили бороздчатое затвердение. Несомненная карцинома селезенки или печени, огромная и абсолютно неоперабельная. Я поглаживал старого пса по голове, пытаясь собраться с мыслями. Мне предстояли нелегкие минуты.

— Он долго будет болеть? — спросил старик, и при звуке любимого голоса хвост снова дважды шлепнул по одеялу. — Знаете, когда я хлопочу по дому, как-то тоскливо, что Боб больше не ходит за мной по пятам.

— К сожалению, мистер Дин, его состояние очень серьезно. Видите вздутие? Это опухоль.

— Вы думаете… рак? — тихо спросил старичок.

— Боюсь, что да, и уже поздно что-нибудь делать. Я был бы рад помочь ему, но это неизлечимо.

Старичок растерянно посмотрел на меня, и его губы задрожали.

— Значит… он умрет? У меня сжалось горло.

— Но ведь мы не можем оставить его умирать, правда? Он и сейчас страдает, а вскоре ему станет гораздо хуже. Наверное, вы согласитесь, что будет лучше, если мы его усыпим. Все-таки он прожил долгую хорошую жизнь… — В таких случаях я всегда старался говорить деловито, но сейчас избитые фразы звучали неуместно.

Старичок ничего не ответил, потом сказал: «Погодите немножко», — и медленно, с трудом опустился на колени рядом с собакой. Он молчал и только гладил старую седую морду, а хвост шлепал и шлепал по одеялу.

Я еще долго стоял в этой безрадостной комнате, глядя на выцветшие фотографии по стенам, на ветхие грязные занавески, на кресло с продавленным сиденьем.

Наконец старичок поднялся на ноги и несколько раз сглотнул. Не глядя на меня, он сказал хрипло:

— Ну хорошо. Вы сейчас это сделаете?

Я наполнил шприц и сказал то, что говорил всегда:

— Не тревожьтесь, это совершенно безболезненно. Большая доза снотворного, только и всего. Он ничего не почувствует.

Пес не пошевелился, пока я вводил иглу, а когда нембутал вошел в вену, испуг исчез из его глаз и все тело расслабилось. К тому времени, когда я закончил инъекцию, он перестал дышать.

— Уже? — прошептал старичок.

— Да, — сказал я. — Он больше не страдает.

Старичок стоял неподвижно, только его пальцы сжимались и разжимались. Когда он повернулся ко мне, его глаза блестели.

— Да, верно, нельзя было, чтобы он мучился, и я благодарен вам за то, что вы сделали. А теперь — сколько я должен вам за ваш визит, сэр?

— Ну что вы, мистер Дин, — торопливо сказал я. — Вы мне ничего не должны. Я просто проезжал мимо… и даже лишнего времени не потратил…

— Но вы же не можете трудиться бесплатно, — удивленно возразил старичок.

— Пожалуйста, больше не говорите об этом, мистер Дин. Я ведь объяснил вам, что просто проезжал мимо вашего дома…

Я попрощался, вышел и по узкому проходу зашагал к улице. Там сияло солнце, сновали люди, но я видел только нищую комнатушку, старика и его мертвую собаку.

Я уже открывал дверцу машины, когда меня окликнули. Ко мне, шаркая домашними туфлями, подходил старичок. По щекам у него тянулись влажные полоски, но он улыбался. В руке он держал что-то маленькое и коричневое.

— Вы были очень добры, сэр. И я кое-что вам принес.

Он протянул руку, и я увидел, что его пальцы сжимают замусоленную, но бережно хранившуюся реликвию какого-то давнего счастливого дня.

— Берите, это вам, — сказал старичок. — Выкурите сигару!

Повозка для шерсти

Сороковые годы были последним десятилетием, когда овцеводы сами отвозили настриженную шерсть на рынок или ближайшую прядильную фабрику. С начала 50-х годов сбором и продажей шерсти занялось Управление по продаже шерсти. Низкорослая лошадка запряжена в двуколку на колесах с резиновыми шинами, которые заметно смягчали тряску по сравнению с прежними колесами, стянутыми железным обручем. Старинная конструкция тележки была приспособлена к этим новым небольшим колесам — кузов расположен много ниже, так что оглобли подняты почти до верхнего его края.

Косьба вручную

По крутым склонам и ложбинам сено выкашивалось косами еще долго после того, как в начале века появились конные косилки. Каждый косарь подбирал косу по росту, так чтобы угол насадки лезвия на рукоятку был наиболее удобен для него. Он выкашивал ряд в три и более метра, продвигаясь вперед с каждым взмахом на шаг-полтора. За день он проходил так чуть меньше полгектара, часто отбивая лезвие дубовым бруском со множеством высверленных дырок. Перед началом работы косарь смазывал брусок жиром и обсыпал песком, превращая его, в подобие рашпиля.

6. Шуточная война

Я уже вошел в размеренную колею жизни Скелдейл-Хауса. Вначале я не совсем понимал, как, собственно, в нее укладывается Тристан. Проходит практику, отдыхает, работает или как? Но вскоре выяснилось, что он — прислуга за все: выдавал и доставлял лекарства, мыл машины, отвечал на телефонные звонки и — при отсутствии иного выбора — отправлялся по вызову.

По крайней мере таким он виделся Зигфриду, который обладал обширным репертуаром хитрых способов воздействия на него — возвращался домой в неурочный час или внезапно влетал в комнату, рассчитывая захватить его врасплох в минуту сладкого безделья, — но словно бы не замечал очевидного факта: каникулы кончились, и Тристану давно уже следовало вернуться в колледж. Месяца два спустя я пришел к выводу, что у Тристана была какая-то особая договоренность с властями колледжа, так как он проводил дома весьма порядочную часть учебного времени. Он не вполне разделял взгляды брата на свою роль в Дарроуби, и в значительной мере могучая энергия его незаурядного интеллекта тратилась на то, чтобы избегать какой бы то ни было работы. По правде говоря, чуть ли не весь день Тристан упорно спал в кресле. Когда он оставался дома один, дабы составлять лекарства, он тотчас брал бутылку емкостью в шестнадцать унций, наполнял ее наполовину водой, добавлял немного хлородина, капельку ипекакуаны, затыкал бутылку пробкой, относил ее в гостиную и ставил возле своего любимого кресла. Оно удивительно отвечало его потребностям: старомодное, с высокой спинкой и подголовником.

Он брал свою любимую «Дейли миррор», закуривал сигарету и располагался со всеми удобствами, а затем погружался в сон. Если в гостиную вихрем врывался Зигфрид, Тристан молниеносно хватал бутылку и принимался бешено ее встряхивать, иногда останавливаясь, чтобы вперить внимательный взор в содержимое. Затем он шествовал в аптеку, наполнял пузырек и наклеивал ярлык.

Система была здравая, надежная, если бы не один минус: он не мог знать, кто именно открывает дверь, и частенько его вспугивал, входя в гостиную, всего лишь ваш покорный слуга. Взметнувшись, он смотрел на меня мутными от сна глазами, а его руки уже трясли бутылку.

По вечерам он чаще всего восседал на высоком табурете у стойки в «Гуртовщиках», непринужденно болтая с девицей за стойкой, или же приглашал куда-нибудь одну из сестер местной больницы, явно считая, что главное назначение этого лечебного заведения — обеспечивать ему женское общество. Короче говоря, жизнь он вел достаточно полную.

Был субботний вечер, половина одиннадцатого, и я кончал записывать свои дневные труды. Внезапно зазвонил телефон, я выругался, подержался за дерево и снял трубку.

— Да? Хэрриот слушает.

— А! Значит, я на вас нарвался, — пробурчал ворчливый йоркширский голос. — Мне мистер Фарнон требуется.

— Мне очень жаль, но мистер Фарнон на вызове. Не могу ли я его заменить?

— Можете-то можете, да только с хозяином-то вашим куда сподручнее. Симз говорит, из Бил-Клоуза.

(О, Господи! Только не Бил-Клоуз в субботнюю ночь! Бог знает, сколько миль вверх-вниз, вверх-вниз ухабистым проселком с восемью воротами!)