Ядвига Войцеховская - По ту сторону стаи

• Название: По ту сторону стаи
• Автор: Ядвига Войцеховская
• Жанр: Ужасы и Мистика

Приквел "Этой стороны". Дарк-фентези-мир. Меняется время и место, меняется режим, меняются "свои" и "чужие". Стая - постоянна. В центре повествования - судьба женщины, жизнью которой большей частью была война. Ядвига Близзард прошла путь леди Винтер, но её война закончилась и она вынуждена вести размеренное существование помещицы Салтыковой: победа обернулась проклятьем. Страшные, порой извращённые понятия о чести, долге и о "своих". Проблема постбоевого синдрома и поиск своего места в мире, где места для неё нет - потому что, когда ты достигаешь всего, к чему стремился, выясняется, что Жизнь осталась позади, там, где были кровь и пепел. Честь и долг сочетаются с жестокостью, если в твою кровь навсегда вошла сталь, но понятие "свои" оказывается на деле не таким, как казалось сначала, потому что мир устроен сложнее. Если ты не можешь быть человеком, и у тебя сущность зверя, - то, может быть, когда-нибудь ты получишь второй, и даже третий шанс. Ты можешь оказаться на противоположной стороне баррикад, и узнаешь, что только Стая постоянна - по обе стороны решётки, вне времени, территории и политики. Warning: нервным и беременным читать не рекомендуется. Взгляд изнутри Дикой Охоты.

---

   Наши поместья отнюдь не невидимы, и не спрятаны за изнанку зеркала - до них попросту не дойти. Они защищены тем, что захотеть войти внутрь и действительно попасть туда может только тот, кого проведёт владетель. Мы переглядываемся, но у нас хватает ума не задавать вопросов. Старая развалина Кинг-Голд-Хаус определённо не то место, где нас могли бы искать, даже если "покойникам" как-то и удалось бы миновать опёку.

   - По возможности не убивать, - Райт акцентирует внимание на последнем слове и практично говорит: - Конечно, я понимаю, что вам много что понадобится. Всё, что может пригодиться человеку, если он... не тут, - Райт поддевает пальцем тарелку с какой-то жижей, стоящую сбоку комендантского стола и с грохотом переворачивает. Обед проклятого ублюдка, который уже никогда не попадёт по назначению, жирными пятнами расплывается по стопке судебных дел. А он продолжает, ставя после каждого слова недвусмысленные свинцовые точки: - Но. Не. Привлекать. Внимания. Вас нет. Вы растворились. Исчезли из страны. Полагаю, вы уже научились жить вне закона.

   О, да, вне закона мы были, кажется, едва ли не всю сознательную жизнь. Но теперь я знаю: другое завтра наступит.

   - Чуть позже вам предстоит много работы: облазить все дыры и закоулки, перетрясти каждый дом, с подпола по чердак, каждую забегаловку или подвал - из всех щелей вытащить тех, кто унижен нынешней властью и Утгардом, и согласен на всё.

   Фэрли хочет что-то спросить, и Райт, видимо, знает об этом.

   - И я не хотел бы разочароваться в вашей проницательности и осторожности, - продолжает он.

   У кого-то из нас остались осколки Семей, у кого-то - друзья. В том числе и у самого Райта, - думаю я и тут же осекаюсь.

   У него теперь вряд ли могут быть друзья. Слуги - да.

   Даже если ему всего только двадцать и он полукровка.

   - Правильно, Близзард, - оборачивается ко мне Райт. - Только слуги. И выбор их отнюдь не определяется примесью человеческой крови. Меня интересует сила, ум и прежде всего чёткое понимание своего места. Каждый должен осознавать, что, однажды принеся Клятву, связан ею до смерти.

   Райт замолкает. Разговор, вернее, монолог, окончен.

   Я думаю о Винсе. На висках выступают холодные капли, руки начинают дрожать - и я даже знаю, отчего. Он помешан на полукровках больше, чем кто бы то ни было, и я ума не приложу, как он себя поведёт, узнав, что произошло. И если... до крови закусываю губу... если...

   Райт равнодушно наклоняется над телом коменданта и стаскивает у него с пальца кольцо. Он протягивает его Фэрли и говорит:

   - Прошу. Британия ждёт.

   Мы молча склоняемся в поклоне и выходим. Впрочем, что касается меня, то "выходим" - это сильно сказано. Как только дверь остаётся позади, я почти падаю на руки Лене и Макрайану. Из носа стекает струйка крови, я стираю её пальцами и смотрю с удивлением, будто ожидая увидеть там нечто иное. Такая ярко-красная, и пальцы липнут друг к другу, когда я сжимаю их в кулак. Лена сама еле держится, но подхватывает меня под локоть.

   Шум прибоя раздаётся где-то в темноте. Но близко море или далеко, не разобрать. А высоко в небе льдистые иглы звёзд. И огонёк фонаря, который со скрипом раскачивается на проволочной дужке. По-прежнему Фэрли старший, и единственный пока на десятерых ключ у него.

   Попасть внутрь самой крепости нельзя извне никак. Во избежание она изолирована наглухо. И выбраться отсюда можно только дойдя до зеркала, которое до этого дня открывалось, похоже, исключительно в Сектор.

   Оживает мёртвое доселе стекло, и ледяные брызги моря и шум прибоя остаются позади, в холодной пустоте Межзеркалья, куда мы надеемся больше никогда не вернуться. Впереди ждёт британская зима, но какая она, наверное, тёплая. Мы попадаем прямо в Кинг-Голд-Хаус, нашу временную резиденцию, благо все прекрасно помним, как она выглядит изнутри. Здешнее зеркало не отличается легкомысленным нравом, и нет опасности, что оно выкинет какой-нибудь фортель. Дом величествен, но полуразрушен. Свет фонаря выхватывает из темноты паутину в углах, ветхие стенные панели и вытершиеся ковры. Создатель, я никогда раньше не замечала, насколько, оказывается, роскошен этот дом!

   Кто-то прислоняется к стене, кто-то без сил опускается на пол. Это - СВОБОДА.

   Все разговоры завтра. Мы с Леной добредаем до какой-то комнаты и валимся на кровать.  

Глава 4

     Меня будит шум. Похоже на то, что где-то течёт вода. Я открываю глаза и вспоминаю, что произошло.

   Я в Кинг-Голд-Хаус. Плеск воды раздаётся из ванной комнаты, и там, по-видимому, Лена. Интересно, есть ли здесь хоть какая-то одежда и лекарства?

   Я захожу в ванную, которая, как оказалось, примыкает к этой спальне. Лена лежит в воде, с наслаждением откинув голову.

   - Близзард, - говорит она, чуть приоткрыв глаза.

   - Легран, - отвечаю я.

   Она такая худая, что похожа на скелет. Кожа бледная, в шрамах и кровоподтёках. Чуть выше левого локтя - перечёркнутый зигзаг клейма, чуть пониже ключицы - две рунические татуировки. Как и у меня. Номера заключённых. Интересно, их можно вывести?

   Какие порой дурацкие мысли лезут в голову, и совсем не вовремя. Я вне закона, у меня на руке "волчий крюк", который уж точно не сведёшь никакими притираниями или снадобьями, и в моём собственном мире я не имею ничего - ни дома, ни денег, ни даже шерстяного платья. А я, как дура, думаю о том, удастся ли свести синие утгардские руны, и, если не удастся, то какой фасон платья придется носить. А вокруг нет каменных стен в потёках влаги, конвоиров, выволакивающих тебя, истекающую кровью после разговора по душам, всех на одно лицо, нет жестяной раковины с кровавыми ошмётками собственных внутренностей, а есть зима, такая тёплая, словно мы в тропиках, хотя, наверное, это только так кажется, и есть - свобода. И есть эти слова, иглой засевшие у меня в мозгу - всё, что ты захочешь. И как же много можно, оказывается, захотеть!

   Но думать сейчас надо не об этом. Достать прежде всего какую-нибудь одежду, а потом новый ключ - свои у всех нас утеряны безвозвратно - иначе, не имея власти над пространством, мы будем беспомощны, как младенцы. Но зато у нас есть главное: свобода, свобода и ещё раз свобода, и нас уже не остановят толстые крепостные стены и пустота Межзеркалья, превращающая всю силу твоего разума в подобие мыльного пузыря. И теперь я могу воспользоваться ею так, как, чёрт подери, захочу. Я вспоминаю об этом, и моё лицо перекашивает нехорошая усмешка.

   - Близзард? - спрашивает Лена.

   - Чего бы ты больше всего хотела сейчас, Легран? - вопросом на вопрос отвечаю я, присаживаясь на край ванны.

   - Жрать, - грубо отвечает она и хохочет. Я присоединяюсь.

   - Для начала жрать, а обо всём остальном мы подумаем чуть-чуть попозже, - говорит она, насмеявшись.

   - Месть - блюдо, которое подают холодным, - раздаётся от двери голос Фэрли. Он не входит, а говорит, стоя за порогом. Лена торопливо прикрывается полотенцем.

   Когда она, наконец, вытирается и натягивает на себя какое-то платье, мы выходим в комнату. Фэрли сидит в кресле, закинув ногу на ногу, и с наслаждением предаётся пороку, выпуская в воздух кольца табачного дыма. На нём чёрный костюм и длинный плащ, точно он собрался с визитом, волосы собраны сзади и перехвачены лентой.

   - Леди, - говорит он и целует нам руку.

   Да, этого у Фэрли не отнять. Манеры из него не выбить ничем, даже крепостью Утгард. Полагаю, наоборот, его праправнуки будут гордиться сим знаменательным фактом. Потом - когда-нибудь, когда наступит завтра, которое все мы так ждём. Единственное, что напоминает о тюрьме - это явная, такая же, как у нас, худоба. Мне становится стыдно, что, по-видимому, только я одна не успела привести себя в порядок.

   Потускневшее угрюмое зеркало в серебряной раме на стене - и в нём я. Непохожая на себя, с перемазанным лицом и больными глазами. Волосы слипшимися сосульками висят вдоль щёк - таких худых, точно меня морили голодом месяц, не меньше. При помощи знахарки я быстро справилась бы с недугом, но только не под серым небом Межзеркалья, и не на ледяной металлической койке, рядом с которой стоит миска с пойлом, которым впору кормить свиней. Ну, теперь этому не бывать. Будет и знахарка, и какая-никакая одежда, а главное - еда не из мусорной кучи. И горячая вода... Вот чёрт!

   Наверное, это отражается у меня на лице, потому что Фэрли укоризненно говорит:

   - Кровь твоего рода не испортит никакая грязь Утгарда, Близзард. Ну, а теперь к делу, - продолжает он. - Затопеч притащил Ван Веллера.

   Ван Веллер сидит в кресле и добродушно смотрит на меня. Посреди гостиной, полной государственных преступников-смертников, портреты которых с надписью "Вознаграждение 10 000 монет золотом", как и следовало ожидать, висят на каждом углу и украшают первую полосу утренней газеты. Этот седой, как лунь, старик-голландец с золотыми руками не испугался бы, даже если бы к нему пришёл покойный хозяин. Наверное, старый мастер-зеркальщик за свою жизнь видел вещи куда страшнее.