Александр Этман - На седьмой день: рассказы

• Название: На седьмой день: рассказы
• Автор: Александр Этман
• Жанр: Современная проза

Александр Этман – журналист, издатель и главный редактор ежедневной газеты «Новый Свет» (Чикаго), живет в США почти 20 лет. В его первую книгу, издаваемую в России, вошли рассказы о проблемах и радостях русской эмиграции последней волны. Написанные талантливо, эти истории, веселые и грустные, показывая героев в различных ситуациях, создают реальную картину жизни определенного среза американского общества, но главное «обладают довольно редким в современной литературе качеством: их интересно читать» (Дина Рубина). А по словам самого автора, в целом эта книга о том, как мы меняемся, и что было важным – уходит на второй план, что казалось пустяком – приобретает важность.

---

– Гурам, ну че делать-то будем? Лох на любом языке разговаривать отказывается.

– Сам ты лох, – сказал я.

– Браток! – радостно закричали в трубке. – Слава Богу, браток! Мы так и думали, раз в объяве написано, что мочевина нужна, значит должны ж быть русские рядом. Тебя как зовут? О, Санек, слушай сюда. Мочевина есть, олово и медь в виде проволоки. Нужны компьютеры и сигареты. Давай к нам. Примем по высшему... Конкретно...

Самое удивительное, что мы действительно кое-чего покупали и продавали. Линда удивлялась. Я съездил в Швейцарию, Италию и в Москву с Ригой. Визы мне делала некто Соня – благообразная старушка, имевшая контакт с Интуристом. Она много курила, и, затягиваясь, говорила низким голосом:

– Сашенька, зачем вы возвращаетесь в эту страшную страну? У вас ведь и грин-кард еще нет. Вас арестуют и сошлют в Сибирь. Когда мы приехали в Америку, нам выдали грин-кард прямо на пароходе. А вы – беженец, Америка не станет вас выручать...

Потом партнеры в Лугано погрызлись и пострелялись между собой. А потом Линда сказала, что она снова беременна и предложила мне купить у нее компанию по какой-то совершенно неразумной цене. Я обиделся и сел на пособие по безработице. Партии компьютеров бороздили просторы Мирового океана. От нечего делать я стал посылать статьи в «Новое русское слово» и лос-анджелесскую «Панораму». Их печатали, я получал гонорары и лестные отзывы. Кроме того, впервые в жизни я завел дневник. Он не отличался аналитикой. Запись от 23 июля 1991 года, например, выглядит так: «Завтра у Милы день рождения. Может, газету открыть?».

...Выслушав все «против», мы с женой проголосовали «за».

– Ты будешь продавать рекламу, – сказал я ей. – А я писать.

Ей бы возмутиться, вспылить, отказаться. Но она, к сожалению, согласилась.

– Как назовем газету? – спросил я. – Предлагаю варианты: «У озера», «Чикагская правда», «Русский Чикаго», «Время», «Русский базар».

– Нужно, чтобы было слово «Новое», – сказала жена. – Как у «Нового русского слова».

«Новое русское слово» пользовалось в нашей семье таким же непререкаемым авторитетом, как Спартак у римских рабов и «Правда» у ортодоксальных коммунистов.

– «Новый русский», – сказал я, даже не подозревая о том, что предвосхитил будущее. Тогда еще не было новых русских, вернее, были, но старые и, в основном, евреи.

– Не-а, – сказала она.

– Новый... – протянул я.

– Свет, – сказала жена.

Теперь можно было подумать и о компьютере с русским шрифтом. Компьютер я купил у русских бизнесменов, торговавших чем-то очень серьезным на улице имени Линкольна. С русским шрифтом была проблема. Мой приятель Фима Сирота привел очкастого молодого человека, у которого шрифт был.

– Я нарисовал его сам, – гордо сказал человек, которому суждено было стать первым выпускающим первой русской газеты нашего города. И добавил: – Меня зовут Андрей. Я из Ленинграда. Женат на американке. Жру все американское. Пью все американское. С американцами же. Шучу так, чтобы они поняли. Ненавижу...

Шрифт Андрея оказался изумительно похож на старославянскую вязь. Почти таким же пользовался первопечатник Иван Федоров. Я сказал:

– Очень красиво. Когда мы будем печатать листовки по заказу какой-нибудь православной церкви, я обязательно вам позвоню.

Андрей сказал:

– Я нарисую новый шрифт. Я способный.

И нарисовал. Я стал писать. Андрей распечатывал мои сочинения по строчке, и я клеил их в подвале неосмотрительно купленного в кредит дома. А в это время моя жена продавала рекламу. Продать рекламу тяжело вообще, а продать рекламу в несуществующую газету – все равно что будучи австрийцем стать губернатором Калифорнии.

– Здравствуйте, – говорила жена хозяину или хозяйке русского бизнеса. – Мы готовим первый номер первой чикагской русской газеты.

– Замечательно, – говорили бизнесмены и бизнесменши. – Бог в помощь.

– А отрекламироваться? – спрашивала жена.

– А вот выпустите газетку, мы и посмотрим...

Тем не менее, героическими усилиями жены затраты на печать первого номера мы окупили. Для этого, впрочем, пришлось продать мой «Бьюик Ле Сейбр». Эта машина была потрясающим транспортным средством. Ее мне продали на второй день моего пребывания в Америке, и тот, кто это сделал, до сих пор убегает из ресторанов при моем появлении.

Сложность заключалась в том, что купить ее за бесценок согласился лишь один дилер в Эванстоне, а жили мы тогда в Скоки. Вернее, сложность заключалась не в этом, а в том, что к тому времени «бьюик» ездил только задом. Поэтому я выехал в Эванстон в четыре утра. По пустынной в этот час улице Демпстер мы с «бьюиком» беспрепятственно добрались до перекрестка с Найлс Центер Роуд. Там нас остановил полицейский. Он подъехал сзади, то есть уткнулся нам прямо в лобовое стекло.

Я последовательно произвел следующие действия: сосчитал до десяти, походил по линии и подышал в трубку. Только после этого полицейский сказал:

– Вы не пьяны.

– Я знаю, – ответил я.

– Почему же вы едете задом наперед? – спросил полицейский.

– Потому что он только так и едет, – сказал я.

– У «бьюика» вообще дерьмовая трансмиссия, – сказал он.

– Дерьмовая, – согласился я.

– Русский? – спросил он.

– Американский, – сказал я, похлопывая автомобиль по капоту.

– Да не «бьюик», а вы?

– Русский.

– Куда же вы едете? – спросил он. – Надеюсь, не в Даунтаун.

Я объяснил. Он сказал:

– Вам нужно было вызвать специальную службу.

– Дорого, – сказал я.

– Вообще-то я должен выписать вам штраф и припарковать вашу машину. Но я вам помогу. Я поеду впереди, а вы за мной, но упаси вас Бог ударить меня сзади. Кроме того, если меня вызовут по рации, я оставлю вас, и вы обещаете, что не сдвинетесь с места.

Я разнервничался. Мой английский и так худ, а когда я нервничаю, он становится ужасающим. И я перепутал слова. Когда до меня дошло, что добрый полисмен поведет меня до самого Эванстона и прощает мне все прегрешения, я хотел сказать ему: «Thank you!» Но вместо «thank»

я употребил другое слово, которое тоже в транскрипции начинается на «ф» и которое мне неудобно воспроизвести на бумаге. Я сказал, проникновенно и благодарно:

– F... you!

– What? – спросил полицейский.

– F... you very much! – повторил я с вежливым поклоном.

Некоторое время полицейский смотрел на меня огорченно – так, как смотрят вслед уходящему поезду, который отправился со станции раньше времени, указанного в расписании. Потом его охватила истерика.

– F... you, – рычал он, захлебываясь от смеха и хватаясь двумя руками за кобуру. – Very much...

– Sorry, – сказал я.

– Нет-нет, – задыхался он, – давай, давай... Я буду рассказывать об этом внукам...

Наконец он успокоился, вытер слезы, и мы поехали. На прощанье я пожал ему руку и хотел снова поблагодарить, но он сказал:

– Достаточно! Я понял...

Машину я продал, и на вырученные деньги мы купили факс и фломастеры. А через месяц выпустили второй номер газеты. И еще через месяц – третий. А потом газета стала выходить чаще и выходит нынче каждый день. И в этом году, восемнадцать лет спустя, день в день, 23 июля 2009 года я помечу в своем дневнике: «Завтра день рождения Милы. Вышел 5000-й номер...»

О ДОРОГОМ

Не знаю, как вы, а я себе рубашки за двести долларов не покупаю. Я считаю, что двести долларов – дорого за рубашку. А вот давеча в Майами купил. И даже потом ужинал в ней с одним миллионером и его русской женой. Причем русская жена говорит:

– Ой, я знаю эту фирму. Она очень дорогая. Наверное, долларов двести...

А миллионер говорит:

– Двести – это дорого за рубашку. Особенно в такое время, когда инфляция и все такое. И вообще, здесь скоро будет вторая Веймарская республика...

Я говорю:

– Это когда у них там столько денег напечатали, что коробок спичек стоил 100 тысяч марок?

– Точно, – говорит. – Поэтому не надо покупать такие дорогие рубашки. Вот я, к примеру, миллионер, а моя рубашка стоит пятьдесят долларов. А твоя в четыре раза дороже. Это недальновидно, – говорит.

Мы с женой переглянулись.

– Вы, – говорим, – конечно, правы, господин миллионер, только мы не то чтобы гоняемся за двухсотдолларовыми рубашками. Просто так получилось. Мы ее вынуждены были купить...

...А накануне, надо сказать, нас пригласили американские друзья, у которых есть сын – одноклассник нашего сына. Только не в гости пригласили, а в магазин, который держат их родственники. Они решили пригласить туда состоятельных людей на следующий день после Дня благодарения, чтобы распродать свою дорогую продукцию. И, видно, решили, что мы тоже состоятельные.

– Мы, – сказали они, – заскочим в магазин, а потом поедем в кубинский ресторан.

– Хорошо, – говорим. – Давно мы не были в магазина х ...

Приезжаем в магазин. Здорово. Если кто бывал в бутиках Сохо, так – точно, как там. Народ волочится, щупает товар, морщится от цен. Цены, прямо скажем, кусаются. Куртки какие-то по две с лишним тысячи, джинсы по шестьсот, рубашки, как уже отмечалось, по двести.