Александр Этман - На седьмой день: рассказы

• Название: На седьмой день: рассказы
• Автор: Александр Этман
• Жанр: Современная проза

Александр Этман – журналист, издатель и главный редактор ежедневной газеты «Новый Свет» (Чикаго), живет в США почти 20 лет. В его первую книгу, издаваемую в России, вошли рассказы о проблемах и радостях русской эмиграции последней волны. Написанные талантливо, эти истории, веселые и грустные, показывая героев в различных ситуациях, создают реальную картину жизни определенного среза американского общества, но главное «обладают довольно редким в современной литературе качеством: их интересно читать» (Дина Рубина). А по словам самого автора, в целом эта книга о том, как мы меняемся, и что было важным – уходит на второй план, что казалось пустяком – приобретает важность.

---

На прикрепленном к светофору табло зажглось: «Don’t walk».

– А?! – в восторге закричал я. – Понял!

– А сейчас загорится зеленый волк, – примирительно сказала бабушка.

...Короче, выяснилось, что мы с английским языком мало знакомы. Он обо мне вообще ничего не знает, а я – так, малозначительные детали. Например, что английский входит в группу германских языков, а те, в свою очередь, в группу индоевропейских. И древние германы, переселившись почему-то на острова, говорили на родственных наречиях: юты – на своем, саксы – на своем, да и англы имели свое наречие. Понимали они друг друга так, как, скажем, понимают друг друга норвежцы и шведы. То есть с трудом. И с годами, точнее, с веками разработали, значит, общий язык, который впоследствии стал называться английским.

Беженцы из СССР отчетливо осознавали, что в отличие от тех же древних германов, в их распоряжении веков нет. Попытки продолжать общение на русском языке предпринимались, но не вызывали у окружающих никакого отклика. Америка категорически не понимала языка Достоевского и Чехова. Оставалось одно – учить язык Шекспира и Бернса, к чему нас, собственно, заранее и призывали умные люди.

И мы учили. И кое-как выучили. Во всяком случае, греки нас понимают. Бывают, конечно, и внезапные языковые отказы. Например, я путаюсь, когда нервничаю. Могу такого наговорить... Но греки понимают... Поляки понимают... Мексиканцы... А больше тут никого и нет, собственно.

Не скажу, что теперь мы с английским близкие родственники, но не чужие друг другу, это точно. И я даже могу кому-нибудь помочь объясниться. Меня как-то в суд просили прийти переводить. Я перевел так, как считал нужным, и человека оправдали. Этот эпизод, кстати, у меня каким-то удивительным образом увел Стивен Спилберг и использовал его в фильме «Терминал».

Ну ладно... Не о том речь... Гуляю я давеча по магазину «Wallgreen». Жду, пока фотографии напечатаются. И тут слышу нашего человека. Хотя речь английская, но в том, что человек – наш, нет никаких сомнений! Ну, вы знаете – «Сэр, мэй ай аск ю э квэшн?» и все такое...

Смотрю – а это дедушка, одетый, несмотря на жару, в такие характерные для бывших высокопоставленных инженеров шерстяные брюки югославского производства, хватает за фартук служащего и о чем-то спрашивает. Причем по глазам служащего видно, что он сильно напуган. Потому что дедушка говорит громко и наседает на служащего достаточно агрессивно, словно хочет втиснуться в переполненный автобус.

Я подхожу и говорю по-русски:

– Извините, если нужно помочь перевести – я помогу и переведу.

Дедушка окидывает меня презрительным взглядом и величественным мановением руки показывает, что в моих переводческих услугах не нуждается. И говорит:

– Соу, вер из кэндл?

Сотрудник магазина, пятясь, спрашивает:

– What kind of candle do you need?

Дедушка опять же очень громко повторяет слово «кэндл» и, улыбаясь, подмигивает сотруднику. Я вам скажу, это действительно довольно страшно, когда чей-то дедушка хочет «кэндл», прижимает тебя к полкам и при этом улыбается и подмигивает. Во всяком случае, сотрудник совершенно теряется и зовет на помощь. Тут дедушка уже менее величественным жестом просит меня все же подойти. Я подхожу, но одновременно со мной приходит какая-то тетка, рангом, очевидно, повыше.

– Ну что, – говорит, – Игнасио, тут у вас происходит?

Игнасио говорит:

– Вот этот джентльмен, кажется, хочет кэндл. Но он очень странно себя ведет...

Тетка говорит:

– Что значит странно? Чего вы хотите? Кэндл?

Дедушка радуется и говорит:

– Ага! Кэндл!

– Что за проблемы? – говорит тетка и ведет нас к полке в другой магазинной аллейке, буквально заставленной разными свечами. – Вот, – говорит, – тут у нас кэндлз.

Дедушка обижается и снова начинает кричать:

– Ноу, – кричит. – Дис из нот май кэндл!

– О’кей, – терпеливо говорит тетка. – Уот кайнд оф кэндл до ю нид?

И хватает с полки свечу зеленого цвета.

– Ноу, – упрямится дедушка.

Тетка говорит:

– Ага! Кажется, я знаю, чего он хочет.

И достает свечу багрового цвета диаметром в дюйма четыре и говорит:

– Крэнберри кэндл.

Дедушка говорит:

– Ноу... Лет ми эксплейн то ю, мэм! Май вайф хэз геморрой!

– Уот? – спрашивает тетка.

– Геморрой, – говорит. – Энд бекоз я хаве ту хэв кэндлз.

Тетка говорит:

– Я ничего не понимаю. Игнасио, ты понимаешь?

Игнасио отрицательно мотает головой.

Тогда она обращается ко мне:

– А вы понимаете?

И я понимаю, что отлично понимаю, что имеет в виду грубый дедушка, но при этом понимаю также, что из моего великого и могучего запаса английского языка подлейшим образом – вот буквально только что – исчезло туземное название геморроидальных свечей.

Я говорю:

– Дедушка, я забыл это слово. Вы знаете, вы им попу покажите, они догадаются.

Он говорит:

– Да я уже показывал вот этому придурку. Он вызвал вот эту дуру... Ну, ладно, – говорит, – попробую...

– Мэм, – говорит, – ай нид кэндлс фор эсс.

И показывает, значит. Причем для пущей, видно, убедительности указывает не только на свою попу, но и на теткину.

Ну конечно, тетка в крик, и все такое.

Только до полиции дело не дошло. Я слово вспомнил. Посмеялись да и разошлись...

В МИРЕ ЖИВОТНЫХ

А все дело в том, что в дом к некому господину М. забежал скунс. Ну, скунс в доме – это, согласитесь, нехорошо. Зверь неотесанный и практически неподдающийся дрессуре.

И зачем этот скунс забежал в дом к господину М. – совершенно непонятно. Тем более что скунсы вообще-то в домах не живут, а господин М. его не приглашал.

А он, правду надо сказать, пригласил в минувшую среду гостей – не так чтобы много, но три пары. И по этому случаю пошел в один из русских магазинов и набрал там всякой пахучей всячины. Потом постелил на стол разовую скатерть и расставил на нее все купленное. Пластиковые тарелочки расставил, вилочки, пластиковые стаканчики, салфеточки – красота!

Жена с работы пришла, а господин М. уже и свечу зажег и любуется всем этим разовым великолепием и приглашает жену тоже полюбоваться и похвалить его. И она, конечно, начинает его всячески хвалить и говорит:

– Нет, вот какой ты у меня хозяйственный! Это же надо после тяжелого дня, на пособии по безработице – подняться, да шопинг сделать, да стол накрыть, да людей пригласить, да свечу зажечь! И я, дура, с таким сокровищем разводиться хотела?

– Давай, – говорит, – посмотрим, чего ты купил. Потому что издали красиво, но чем-то пахнет. И только это меня немножко озадачивает...

Господин М. говорит:

– Это, наверное, свекольный салат. Я еще в магазине удивился: разве свекольный салат может быть зеленого цвета?

– Так зачем же ты его купил? – спрашивает жена.

– Недорого, нужно признаться, стоил, – отвечает господин М.

– Ну ладно, Климовичи, говоришь, придут? – спрашивает жена. – Вот они и поедят. Меня интересует, что это в действительности так пахнет, потому что свекольный салат, хоть и зеленый, но пахнет вполне еще терпимо...

– Может, рыбка? – робко спрашивает в свою очередь господин М. – Или, возможно, колбаска? Или, на худой конец, язычок?

И стоят они и обнюхивают стол, и в это время прямо на них со стороны соседей выскакивает, знаете ли, скунс. Взъерошенный такой, озабоченный – короче, на взводе.

Скунс пробегает мимо стола из русского магазина, и его начинает тошнить.

– Вот чем пахнет, – кричит жена. – Скунсом! Гони его. Ату его, ату!

– Ёлы-палы, – говорит господин М. – А я уже испугался, что это так язычок пахнет.

– Что стоишь, дегенерат? – кричит жена. – Сейчас этот скунс затошнит нам всю территорию!

– А как его ловить? – спрашивает господин М., сжимая в руке штопор.

– Не знаю! – вопит жена. – Убери гада со двора!

Тут господин М., не придумав ничего лучшего, мечет в скунса, которого, напоминаю, рвет, этот самый штопор. Скунс пугается и, недорвав, устремляется через открытую на кухню дверь – в дом. Там он начинает нервно бегать по кухне и немножко попукивать. Потому что скунсы, когда пугаются и вообще испытывают эмоциональный дискомфорт, пукают.

– О, майн гот! – говорит жена. – Нам придется отмывать всю кухню.

Господин М., вооружившись теперь шампуром, мечет им в скунса и почти попадает. Чувствуя приближение смерти, скунс снова пукает, но теперь уже довольно громко, и бежит на второй этаж. Там – в спальнях – происходит борьба не на жизнь, а на смерть, победителем в которой выходит скунс.

Потому что он каким-то образом перехитрил или запутал охотившегося на него господина М. и, спустившись на первый этаж мимо окаменевшей жены, вырвался наружу, после чего, пукнув на прощание, покинул негостеприимный двор.

В этот момент приходят Климовичи. Точнее, они не приходят, а звонят из машины. Трубку берет жена и говорит замогильным голосом:

– Алло!

– Это мы, – радостно курлыкает Климович. – Что это так воняет у вас на улице? Нет сил даже в машине находиться...