Владимир Шморгун - Красный сокол

• Название: Красный сокол
• Автор: Владимир Шморгун
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 5-7117-0081-2

Эта книга впервые рассказывает об удивительной судьбе великого летчика Ивана Евграфовича Федорова, имя которого было рассекречено совсем недавно. Еще до войны он получил Гитлеровский Железный крест Рыцаря за испытание новых немецких самолетов. Ведь в те времена Россия и Германия дружили. Во время войны он неоднократно был награжден званием Героя Советского Союза, но всегда это звание у летчика-хулигана отбирало правительство СССР. За что и почему — вы узнаете из этой книги. Во время войны он сбил больше самолетов, чем Покрышкин и Кожедуб. Это он, Иван Федоров, впервые сбрасывал с самолета советскую атомную бомбу во время испытаний. Именно он первым в мире преодолел на самолете звуковой барьер. Сколько еще тайн хранит XX век! Какие судьбы! Какие великие люди живут среди нас!

---

Володя, с некоторых пор, а точнее, после посадки с телеграфным столбом на борту, награжденный уважительным именем Владимир Васильевич, еще раз попытался связаться со стрелком по переговорному устройству. Ничего не получилось. Выключив мотор и перейдя в планирование, пилот проломил набалдашником от рукоятки управления переборку и заорал:

— Приказано покинуть самолет. Под нами висит бомба. Прыгай!

— Не могу. У меня перебиты руки, прогорел парашют. Прыгай сам, — натужно ответил стрелок.

Что делать? А аэродром, до которого с таким напряжением дотянул пилот, уже показался. Пора готовиться к посадке. Да и высота уже не позволяла воспользоваться парашютом на все сто процентов. А главное — как же товарищ? Не раз и не два пожилой Грызодуб помогал ему в бою отражать наскоки врага своим УБТ. Как обрекать товарища, который стал тебе за два совместных года войны старшим братом, отцом, телохранителем и верным другом на верную гибель?

И «тридцатый», выпустив шасси, зашел на посадку.

На аэродроме горячая пора. Один за другим садятся штурмовики. Эфир забит отрывистыми командами диспетчера, запросами командира, отзывами пилотов, очередными откликами идущих на посадку. Вдруг в наушниках прозвучал голос: «Тридцатый, Садиться нельзя. Уходи. Экипажу покинуть самолет». «Поздно», — шевельнулось в мозгах, занятых расчетом координат снижающегося самолета. Под крылом показалась аварийная полоса. А в наушниках загремел сердитый голос командира полка Тимошенко, получившего негласное прозвище «родственничек» с намеком на грозного маршала: «Тридцатый! Посадку запрещаю. Приказываю набрать высоту и покинуть самолет».

— Поздно. Держись покрепче за штурвал, герой, — о себе, как о постороннем, подумал Владимир Васильевич, полностью отключив электропитание и двигатель.

Еле отвернув в сторону, самолет несколько раз ударился колесами о грунт резервной полосы и побежал к стартовой площадке, за которой располагался командный пункт и штабной блиндаж. «Все Победа», — успел возрадоваться пилот под звон мощного взрыва за спиной.

По версии технического расследования по горячим следам этой аварии полковые эксперты сошлись на том, что последняя бомба не соскользнула с тросика благодаря крутому виражу самолета, закрутившему смертельную болванку в обратную сторону. Прихваченная створками люка, бомба мирно болталась под корпусом до тех пор, пока самолет не начало трясти при соприкосновении с землей. Ударяясь о землю, бомба сорвалась с тросика и рванула прямо на стартовой линии посадочной полосы. Взрыв разворотил хвост самолета и воздушная волна подтолкнула крылышки аккуратно на блиндаж командира полка. К счастью, самолет не перевернулся через голову, хотя пилот и ощутил в момент взрыва подъем задней части корпуса до опасной черты.

Прибежавшие технари и пожарные быстро ликвидировали очаги загорания на корпусе, вытащив из задымленной кабины стрелка и пилота.

Федоров, совершив посадку последним, подошел к месту катастрофы уже после того, как пострадавших увезли в медсанбат, а командир полка дал указание замполиту обсудить этот случай на общем собрании летчиков под девизом: «Недисциплинированность — родная сестра смертельной опасности». На вопрос: кто пилот, ему ответили не по-военному: «Козлов».

— В следующий раз он приволочет на аэродром если не бревно с блиндажа Гитлера, то его походную кухню, — не к месту съехидничал механик, заглядывая в развороченный бомбовой отсек.

— Представьте его к награде. Я поддержу, — повернулся к майору полковник истребительной авиации.

— За что? — вскинул брови майор. — За пренебрежение к приказам командира? Ведь он мог бы взорвать блиндаж. Вы можете вообразить последствия от той катастрофы, если б я не вмешался? — преувеличил командир полка значение своего вмешательства в действия раненого пилота.

— Воображение — не лучший способ воздать должное тому, что с трудом втискивается в воображение, — резонно восстал против однобоких домыслов пилот, изведавший на собственной шкуре не одну чрезвычайную ситуацию с летательным аппаратом на земле и в воздухе.

— Вы хотите, чтобы я погладил по головке? — умолк майор на слове, увидев спину полковника, не пожелавшего выслушать до конца его аргументы.

Глава 19 Козлы отпущения

Отданное командиром полка распоряжение обсудить случившееся на собрании летчиков набирало обороты не по дням, а по часам. Комиссар полка, присланный из штаба фронта, не был авиатором и потому безоговорочно доверял командиру, чье имя невольно сопоставлялось с именем влиятельного маршала. Не вникая в особенности летного дела и профессиональные качества авиаторов, он зациклился на политическом воспитании личного состава полка, всячески выпячивая свои знания в области коммунистического воспитания молодежи.

Набросав план проведения общего собрания и заменив слово «сестра» на «мать» в идейной реплике начальства, он показал подредактированную фразу командиру полка.

— Это ты хорошо придумал, «мать». Давай, жми. Важно, чтобы все поняли: приказ командира — закон для подчиненного. Подбери выступающих, чтобы… «Все под одну дудочку пели», — хотел сказать командир по-свойски, но воздержался. — Чтобы все не уходили от заданной темы. Понял?

И колесо подготовки общего собрания закрутилось. После ужина комиссар пошел к летчикам в землянку подбирать выступающих. Летчики согласились с темой, но высказали недоумение по поводу того, что в центр внимания взят неординарный случай. Комиссар и сам понимал, что для разговора о дисциплине командир выбрал не совсем удачный пример, но и откладывать до удобного, более яркого случая, тоже не резон: впереди чужая, вражеская земля. Тут необходимо держать ухо востро, не отпускать вожжи, не дать разгуляться широкой русской натуре, особенно молодых воинов, четыре года сдерживаемых напряжением боя, нравственными законами, сочувствием к мирному населению и уставными положениями. В итоге удалось уговорить и внести в список выступающих политрука второй эскадрильи и представителя Особого отдела дивизии.

Утром перед завтраком комиссар поделился своими сомнениями с командиром полка:

— Может, отложим собрание и пригласим на него Козлова? Неудобно без него, говорят некоторые.

— Мы не Козлова должны осудить, а сам факт недисциплинированности и его последствия. Куй железо — пока горячо, гласит народная мудрость, а от Козлова потребуйте, на всякий случай, объяснительную записку.

Во время ужина все эскадрильи и вспомогательные службы оповестили, что в девять часов вечера состоится общее собрание в бывшем коровнике, временно превращенном в клуб. Командирам подразделений поручалось обеспечить явку не менее пяти человек, свободных от вахты.

Зайдя за стол, покрытый красным полотнищем и освещаемый единственной электролампочкой от динамомашины, комиссар предложил избрать президиум из пяти человек.

— Слово имеет комсомолец Глухаренко, — возвестил комиссар, закончив свое вводное выступление.

Глухаренко отклеился от стены, которую подпирал плечом у входа, подошел к столу и прочитал по бумажке:

— Предлагаю избрать в президиум следующих товарищей: командира полка Георгия Семеновича Тимошенко, комиссара полка Бэ Бэ Полкан, командира эскадрильи Макарова, техника Важнецкого, уполовинумоченного (оживление в помещении)… Нет… уполномоченного (смех в темноте) Давишвили. Все.

— Как будем голосовать? Поименно или списком? — взял бразды правления в свои руки Бенислав Борисович Полкан.

— Списком, — раздалось несколько голосов.

— Хорошо. Возражений нет? Отводов нет, принимаем единогласно. Прошу президиум занять свои места, — почти на одном дыхании выстрелил заученные фразы председатель собрания.

Комиссар и командир полка сели за стол в центре, справа — уполномоченный, слева — летчики. Командир полка взял листок бумаги из рук комиссара и объявил:

— Собрание считаю продолженным. На повестке дня стоят два вопроса. Первый: Дисциплина — залог успеха. Второй: Разное. Кто за это, поднять руки. Прошу опустить. Против нет, воздержавшихся нет: принимается единогласно. Слово для доклада по первому вопросу предоставляю комиссару полка, — выдал заготовленную по шаблону фразу председатель президиума.

— Доклад рассчитан на сорок минут, выступающим — пять. Достаточно?

— Много! Покороче, — прозвучали реплики с задних рядов. Председатель повернулся налево, направо. Обмолвился с одним соседом, потом — с другим и твердо отчеканил:

— Договорились так: докладчику — двадцать, остальным — три минуты. Полетели. Только не сбиваться с избранного курса.

Комиссар просеменил к маленькой трибуне, поставленной на ящики, положил листы перед собой и уверенно зачастил: