Владимир Шморгун - Красный сокол

• Название: Красный сокол
• Автор: Владимир Шморгун
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 5-7117-0081-2

Эта книга впервые рассказывает об удивительной судьбе великого летчика Ивана Евграфовича Федорова, имя которого было рассекречено совсем недавно. Еще до войны он получил Гитлеровский Железный крест Рыцаря за испытание новых немецких самолетов. Ведь в те времена Россия и Германия дружили. Во время войны он неоднократно был награжден званием Героя Советского Союза, но всегда это звание у летчика-хулигана отбирало правительство СССР. За что и почему — вы узнаете из этой книги. Во время войны он сбил больше самолетов, чем Покрышкин и Кожедуб. Это он, Иван Федоров, впервые сбрасывал с самолета советскую атомную бомбу во время испытаний. Именно он первым в мире преодолел на самолете звуковой барьер. Сколько еще тайн хранит XX век! Какие судьбы! Какие великие люди живут среди нас!

---

— Доклад рассчитан на сорок минут, выступающим — пять. Достаточно?

— Много! Покороче, — прозвучали реплики с задних рядов. Председатель повернулся налево, направо. Обмолвился с одним соседом, потом — с другим и твердо отчеканил:

— Договорились так: докладчику — двадцать, остальным — три минуты. Полетели. Только не сбиваться с избранного курса.

Комиссар просеменил к маленькой трибуне, поставленной на ящики, положил листы перед собой и уверенно зачастил:

— Эпиграфом к докладу и повестке дня я написал слова, выхваченные из гущи воинской доблести и славы наших предков, ходивших на врага под девизом: Дисциплина — мать порядка. Многие наши беды и несчастья происходят от недисциплинированности бойцов и командиров, забывающих, что недисциплинированность — мать беспорядка, родная сестра смертельной опасности. Партия учит…

В такой общей трансляции чьих-то фраз и тезисов, наподобие: Верховный главнокомандующий… Коммунистическая идеология… Сталинские соколы… Долг патриота… Партия большевиков… и так далее докладчик протараторил более двадцати минут, не замечая нарастающегося ропота и шума аудитории.

— Козлов не подчинился командиру и тем самым чуть не взорвал командный пункт, а мог бы взорвать черт знает что, если бы вздумал сесть на основную полосу. Мог стрелка погубить, самолет товарища повредить, аэродромную прислугу прибить… Да мало ли еще какой беды натворить?

— Тише! — прервал гвалт поднявшийся председатель. — Докладчик просит две минуты для закругления.

Когда оратор наконец покинул трибуну, первым выступил, как было условлено, политрук эскадрильи, который закидал слушателей общими фразами о необходимости соблюдать дисциплину и порядок в воздухе. После него попросил слово командир эскадрильи Макаров. Он с места, не выходя к трибуне, как бы дополнил к тому, что сказано было в докладе:

— Я хоть и приказал покинуть самолет, но пилот имеет право и не подчиниться такому приказу. Яне в обиде за такое неподчинение.

Вызванный по списку Глухаренко поспешил к трибуне выправить наметившийся крен:

— Командир эскадрильи прав, да. Но, одно дело не подчиниться там, в воздухе, — ткнул пальцем вверх комсорг, — ставя ни во что свою жизнь. Другое дело — не выполнить приказ командира полка на земле, где бомба могла наделать рикошета такого, что в голову не влезает. Комсомольцы так не поступают. Тут командует интуиция.

Как не поступают, так никто и не понял: то ли не подчиняться интуиции, то ли по интуиции не повиноваться командиру.

Дальше собрание пошло и вовсе наперекосяк. Одни с места предлагали заслушать Козлова, когда возвратится в полк; другие с трибуны требовали осудить недисциплинированность без Козлова; третьи — представить виновника аварии к правительственной награде за спасение стрелка Грызодуба. Но результативнее других оказалось выступление старшего штурмана полка капитана Компанийца. Он внес предложение создать комиссию по расследованию аварии. Оно и было принято единогласно под любимый сигнал: «Отбой».

Собрание как бы исчерпало на этом свой идеологический ресурс, отметая попытку начальства принять заранее подготовленный проект решения за основу. Утомленные пустословием докладчика и большинства выступающих, летчики не захотели даже дослушать дежурного пустозвона, ссылаясь на сигнал отхода ко сиу.

Необычайное происшествие в полку быстро стало достоянием гласности в армии, а собрание летчиков породило массу кривотолков. Командование армией вынужденно назначило свою комиссию из специалистов других полков, а председателем утвердили Федорова как непосредственного свидетеля происшедшего. Помимо бытующей в полку версии о зависании бомбы, комиссия установила, что спусковой тросик поврежден зенитным огнем. Значит, нет вины летчика, якобы производившего бомбежку не по инструкции.

Выводы по расследованию причин аварии были заслушаны на военном совете авиакорпуса с присутствием командира полка, которому тоже дали возможность высказаться по поводу примечания в акте. В нем действия командира полка оценивались как неправомочные с моральной точки зрения. В лучшем случае, как непрофессиональные. Зато поведение летчика Козлова — как героическое, заслуживающее поощрения, а не осуждения, как это пытались сделать на общем собрании по указанию Тимошенко.

— Почему вы считаете действия командира полка неправомочными? — обратился командир корпуса к председателю комиссии.

— Командир полка знал, что самолет Козлова в тяжелом аварийном состоянии, но не принял должных мер для аварийной посадки. Свои ошибки он пытался замазать надуманной недисциплинированностью летчика, который будто бы самовольно, наперекор приказу, принял решение спасти боевого товарища и машину. Он герой, товарищ генерал, настоящий. Без прикрас.

Военный совет учел выводы комиссии, и распоряжением по корпусу рекомендовано новому командиру полка представить двадцатидвухлетнего паренька к правительственной награде.

Приказом по корпусу майора Тимошенко от греха подальше (а вдруг он действительно какой-то родственник маршалу) перевели на ту же должность в другую дивизию, а штурмана Компанийца назначили временно исполняющим обязанности командира полка.

Война приближалась к концу. Мощные клещи протянулись к Берлину с юга и севера. Войска Конева и Рокоссовского с ходу форсировали Одер южнее Фюрстенберга и севернее Шведта. «Голубая линия» по Одеру затрещала по швам. Наиболее ожесточенное сопротивление немцы оказали на участке маршала Жукова в районе Зееловских высот. Но когда и эти сильно укрепленные позиции были преодолены и войска маршала подошли к окраинам столицы «тысячелетнего рейха», город оказался в полной осаде со всех сторон, а сопротивление — бессмысленным. Однако глубоко под землей, в бункерах Рейхсканцелярии, верхушка Третьего Рейха отклонила условия маршала Жукова о полной капитуляции, хотя на западном фронте немецкие войска по келейному указанию сверху прекратили сопротивление и начали организованно сдаваться в плен.

В это время в ставку Жукова для координации действия трех фронтов по окружению и уничтожению берлинской группировки войск были вызваны начальники штабов армий и корпусов, нацеленных на штурм агонизирующего города. Собираясь отбыть на важное совещание, начальник штаба Четвертой воздушной армии поинтересовался: все ли полки и дивизии перебазировались из Пруссии, где очаг сопротивления гитлеровцев сократился до границ княжества Габсбургов.

— Все, — доложил адъютант. — Осталось подписать Вам представление в штаб фронта на присвоение звания Героя Советского Союза, и можно улетать.

— Давай, кто там отличился в Пруссии? — подвинул к себе чернильницу начальник штаба, — Те-кс, Евгений Савицкий. Этому подпишу. Не каждый из тыла рвется на фронт, теряя уютное место, высокую должность и безопасную работу, чтобы лично сразиться с врагом. А вот Козлова Владимира что-то не помню. Кто рекомендует?

— Комиссия по расследованию ЧэПэ на аэродроме. Здесь можете не беспокоиться: все ступени представления соблюдены.

— Какое отношение имеет комиссия к представлению?

— Новый командир полка, опираясь на выводы комиссии, дает блестящую характеристику молодому штурмовику, вступившему в бой с истребителями врага. Да и мужество принятых решений в аварийной ситуации с висячей бомбой о многом свидетельствует.

— Постой, постой. Я что-то слышал об этом. Не тот ли это летчик, что телеграфный столб утащил с узла связи немецкого командования?

— Он самый. В последнем бою под Принцлау сбил «хейнкеля».

— А здесь записано два, — потыкал карандашом по наградному листу начальник штаба.

— Один, подтвержденный участниками боя. Второй записал ему Федоров из числа своих, уничтоженных в этом бою, чтобы только спасти парнишку от трибунала, которым угрожал ему Тимошенко, спасая свою честь.

— Ясно. А третий лист на кого вы мне под клад ываете? По разнарядке нам разрешили двоих представить: истребителя и штурмовика. Что тут неясно кадровикам?

— Кадровики, можно сказать, спасовали. Все-таки сбить семь самолетов в одном бою ни одному асу не удавалось.

— А подтверждения имеются?

— Насчет подтверждений туговато. Это же за линией фронта произошло. Свидетельствует ведомый Савельев, а штурмовики удостоверить точно не могут. Они видели бой, а кто и сколько одержал побед указать не могут. Мы оттуда ушли. Если сам летчик или его командир об этом не беспокоятся, то кому это нужно? Не велика беда.

Родина от этого не пострадает.

— Да-а какого же хрена представлять к Герою человека с недостоверными фактами? — возмутился начальник штаба.

— Командир корпуса настаивает.

— Понятно. Отложите его дело до уточнения. Ему пора хвоста накрутить. Опять своевольничает. Совсем забросил свои прямые обязанности по воспитанию молодежи. Колошматить юнцов — не геройство. С разнарядкой надо считаться.