Вагаршак Мхитарян - Год - тринадцать месяцев

• Название: Год - тринадцать месяцев
• Автор: Вагаршак Мхитарян
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

Увлекательная повесть «Год — тринадцать месяцев» краснодарского учителя Вагаршака Мхитаряна поможет пионерскому вожатому обогатить его педагогические знания.

---

— Эй, Колос, ты чего делаешь? — Генка Воронов отпихнул Колосова, который меланхолично отбивал доски ящика.

— А как ты его вытащишь?

— Очень просто: обкопаем кругом и вытащим, — орудуя лопатой, объяснял Генка. — Этот ящик еще, знаешь, как пригодится.

Я снял свой парадный пиджак, развязал галстук и тоже взялся за лопату. Поддержав Генку, я провел историческую параллель между меланхоликом Колосовым и резвым французским Людовиком. Пока я объяснял не торопясь, что обозначают королевские слова «После меня хоть потоп», ящик наш оказался со всех сторон оголенным. Мы подвели под него палки, пропели всемогущее «Раз, два — взяли!», и он покорно лег набок у наших ног, чуть дрожащих от непривычного напряжения.

Наше внимание привлекли восторженные возгласы девчонок, образовавших кольцо болельщиков вокруг Наташи Барабак. Толстуха Наташка единоборствовала с концом трубы, выступавшей из земли. Она по-медвежьи топталась, раскачивая трубу, отдувала спадавшие на лицо волосы и одно твердила:

— Я сама.

Мальчишки поддавали жару:

— Вот дает!

— Сила!

— Смотри, Бомба, не взорвись.

Первым дрогнуло рыцарское сердце Валерки Красюка. Оттиснув плечом Наташку, он сам взялся за дело. Да не тут-то было! Поработало еще несколько рук, прежде чем показались из земли остальные три четверти коварной трубы.

Запаздывали из последнего рейса носилки. Я вышел посмотреть, в чем дело.

— Эй! Вороные! Даром я вас овсом кормлю! Давай быстрее, — орал Сашка Кобзарь, стоя на носилках и размахивая руками.

Вороные — впереди невысокий коренастый Коля Шушин, сзади жидкие Горохов с Васневым — на рысях неслись по черному двору. Им преградил дорогу сам начштаба.

— Ты чего разошелся?! — накинулся он на Сашку. — Что они тебе, лошади?

— Так мы же по очереди лошади, — возразил Кобзарь, спрыгнув с носилок.

— Все равно не дело. Старо, понимаешь? Теперь люди седлают технику. Самокаты есть у вас?

— Найдутся. Сбегаем.

— К паре самокатов приколотим доски, вот и будет машина. Понятно? Назначаю тебя, — Готька торжественно опустил руку на Сашкино плечо, — командиром первого экипажа. Получите спецзадание по очистке спортплощадки. Действуйте!

— Есть действовать! — дружно заорал экипаж.

К полудню, распаренные землей и солнцем, мы заканчивали свой участок, когда услышали в радиосводке, что по темпам вышли на первое место среди пятых классов и на третье по всей школе. В наш победный венок были вплетены и лавры кобзаревского экипажа. Он гремел не только по асфальту двора, но и в оперативной сводке.

«Самоходчики под командованием Александра Кобзаря очистили намеченную территорию и вышли на новые рубежи!»

После перерыва по приказу штаба все бригады были переведены на закладку сада. Нам пришлось уступить целый ряд готовых ямок седьмому классу, пришедшему со спортплощадки. То, что оставалось сделать, было похоже на символический акт.

Нашему классу досталось десять лунок в яблоневом ряду. Пока мы решали задачу, как разделить тридцать семь душ на десять будущих яблонь, послышалась команда:

— Ровняй стволы!

Слова эти вырвались из сложенных рупором ладоней Василия Степановича и прозвучали так незнакомо зычно, словно речь шла об орудийных стволах. Эх, если бы все военные команды вдруг обрели только созидательный смысл! «Огонь!» — и зажигается новая домна. «В атаку!» — и нагруженные самосвалы мчатся к месту перекрытия непокорной реки…

Я делаю несколько бросков лопатой и уступаю место очередному из нашей четверки Генке Воронову. Тот не торопясь роется в кармане, наконец, извлекает оттуда новенький гривенник и, поплевав на него, бросает в корни деревца.

— На счастье!

Надо бы вступиться за министерство финансов. Но монетки уже не видно. Ладно, пусть древнее делается по-древнему.

Позабыв об усталости, ребята хлопотливо топчутся вокруг саженцев, меряются с ними ростом, ласково касаются руками ветвей. Поистине ребячье это дело — сажать сады! Все классы ведут работу в одном ритме. И вот уже самое славное на земле зеленое воинство волшебно выстраивается в длинные ровные шеренги. Осталось напоить деревца живой водой и — салют новому саду! Салют!

Теперь каждый из нас может с легким сердцем пройти мимо школьного знамени, над которым зеленеют слова молодежного лозунга: «Тот не патриот, кто не посадил ни одного дерева!»

И снова в бой

Долго не проходил у меня вкус от воскресника. В тот день я впервые увидел ребят близко, рядом, не отгороженными черными партами.

Высадить бы вокруг города леса и отдать бы их школьникам. Дыши круглые сутки сосновым бором, купайся, загорай, занимайся спортом. И учись. Учились же древние греки в садах. Отчего ребята бесятся в школе? Оттого, что хотят сбросить с плеч каменный гнет классных стен.

Я шумно провозглашал свою теорию в учительской, когда заметил в дверной щели кудрявую голову старосты моего класса. Лариса делала страшные глаза и энергично кивала мне.

— В чем дело?

— Григорий Иванович, идите скорее! Там мальчишки натворили такое…

Бегу в класс. Пожалуйте — великолепное наглядное пособие к тому, что я говорил. Все стены и даже местами потолок в рыжих пятнах. Куски пирожков с повидлом на полу. Верхом на Воронове сидит Сашка Кобзарь и, втирая тому в сцепленные зубы повидло, причитает:

— Вороне где-то бог послал кусочек пирожка…

В другом углу, распятый на полу Гороховым и Васневым, барахтается Сомов. Прячась за партами, перестреливаются кусками Красюк и Радченко. В общем не класс, а образцовый «сумашечник»!

Первое желание — снять ремень и пустить его по мягким местам этих варваров, топчущих хлеб.

Сцепив руки за спиной, прохожу к окну. Хочется дохнуть свежего воздуха. Как могу, спокойно предлагаю:

— Прежде всего уберите класс.

Встают, отряхиваются, оттираются, мало-помалу приходят в себя. Размазывая грязными руками повидловые усы, канючит со слезой Борька Малинин:

— Григорий Иванович, прости-и-те… Мы больше не будем…

— Что вам простить? Вот это? — Я поднимаю с пола кусок затоптанной булки. — Этого никому нельзя простить, вы понимаете?! Никому!

— Это Сомов начал первый кидаться.

— Я начал? Я? Меня самого мазнули, если хочешь знать! — кричит Сомов, утираясь тетрадным листом.

— Все шкодничали, чего там, — машет рукой Валерка Красюк.

Со звонком собирается класс. Я задерживаю ребят. Заниматься здесь невозможно. Последний урок — английский язык. Генриэтта Сергеевна отводит меня в сторону:

— Возьмите себя в руки. На вас лица нет. Я могу в биологическом кабинете урок провести. Ничего особенного. Деточки немножко порезвились.

— Деточки? Это варвары! Вандалы! Гунны!..

— Исторические параллели потом. Давайте действовать по обстановке.

Я отвожу класс — без участников сражения — в биологический кабинет. Вернувшись, застаю уборку в разгаре. Молча прохожу на свое место у окна.

Во всем этом происшествии меня особенно удивляет то, что рядом с Вертелой, Кобзарем, Сомовым, у которых явно не в порядке система тормозов, оказались самые солидные, как я полагал, люди класса — Красюк, Шушин, Радченко. На кого ж мне опереться! Где этот самый знаменитый костяк и актив?

Возвращаются с ведрами Красюк и Шушин. Сашка Кобзарь, закатав рукава, хватает тряпку и, плеснув воду под ноги подметавшему Вертеле, принимается растирать пол. Вертела бросается к другому ведру.

— Куда? Ты принес воду? — отталкивает его Валерка.

— Ты же мыть не умеешь, — тянет на себя ведро Вертела.

— Да? Может, и тебя еще научу!

Ведро таскают из стороны в сторону до тех пор, пока в нем ничего не остается.

В любой работе, даже в такой вот дурашливой, человек хорошеет. Я ловлю себя на том, что исподволь любуюсь своими архаровцами. Чем плох, например, Валерка? Не зря в Запорожской сечи прозвали его пращура Красюком. Не извелся казацкий род и в самом Валерке. Многим сверстникам лишь по частям достались воспетые в фольклоре богатства, которыми он владеет один. Тут и черные брови, и карие очи, и в ладонь румянец, и молодецкая стать. Все в нем еще пока зелено, но пройдут годы, и будет Валерка парень что надо.

Сашка Кобзарь — патриарх класса. Он дважды оставался, и теперь ему четырнадцатый год. Не будь он блондином, каждый заметил бы пушок на верхней губе. Его соломенной челке может позавидовать любая поклонница парикмахерской перекиси. Голубые Сашкины глаза переменчивы: то добрые и ясные, то блестящие с наглецой — по настроению. А настроение у Сашки хорошее, когда его гладят по шерстке.

Навалившись на тряпку сильными руками, Сашка трет пол, как заправская хозяйка. Временами он вскидывает ноги и ходит на руках. Коля Шушин презрительно смотрит на болтающиеся Сашкины ноги и косится в мою сторону. Я делаю вид, что ничего не вижу.