Игорь Матвеев - Прощай Багдад

• Название: Прощай Багдад
• Автор: Игорь Матвеев
• Издательство: Книжный Дом
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008

Любовь пришла к Елене и Ахмеду, когда он стажировался на ее родине. Казалось, что их страстной любви и счастливой жизни ничто не сможет помешать и на далекой родине Ахмеда — в Ираке. Но война безжалостна. Какие испытания уготовила жизнь героям романа?..

---

…Когда она открыла глаза, склонившийся над ней доктор Бахтияр совал ей под нос ватку с нашатырным спиртом. Он смотрел на женщину с симпатией и тревогой.

— Вам стало плохо, мадам Лена? Почувствовали внезапную слабость? Закружилась голова? Неудивительно при такой работе. Ночные дежурства через день. Я попрошу мадам Борсайд, чтобы вам дали несколько дней отдыха, вы заслужили его, как никто. Ну-ка, давайте поднимайтесь…

Подхватив Лену под мышки, он помог ей встать.

— Это… Ахмед.

— Что вы говорите?

— Ахмед, мой Ахмед, — бормотала она.

— Кто? Он? — доктор Бахтияр кивком головы указал на искалеченного солдата. — Нет, мадам Лена, вы что-то путаете. Его фамилия э… Башир. Помнится, несколько дней назад я по вашей просьбе наводил справки. Хасим Башир. Смотрите, — он показал на картонную карточку, прикрепленную к спинке кровати.

— Это Ахмед, — упрямо повторила она.

— Почему вы так считаете?

— Смотрите, — Лена указала на правую руку раненого. — У него шрам на пальце. Ахмед рассказывал, как он получил его.

Врач взял бессильную руку солдата, внимательно осмотрел палец.

— Да, шрам. Вижу. Ну и что? Разве не может быть подобного шрама у Хасима Башира? В жизни бывают и не такие совпадения, мадам Лена… — заметив, что женщина хочет возразить, доктор Бахтияр проговорил: — Ну, хорошо, сколько лет вашему мужу?

— Тридцать… три.

— А посмотрите, что написано здесь, — он вновь указал на карточку. — «Хасим Башир, 24 года». Как вы это объясните?

— Я… я не знаю.

— А я знаю. Вам надо отдохнуть, мадам Лена.

3 марта 1981 года. Багдад

В тот день он впервые пришел в себя.

Серый невысокий потолок, прорезанный разбегающимися во все стороны трещинами, пущенная прямо поверх штукатурки электропроводка, лампочка в засиженном мухами плафоне…

Он скосил глаза. Койки, на которых, покрытые простынями, лежат какие-то люди.

Он помнил и ту последнюю атаку, и широкую спину бежавшего перед ним солдата, и взрыв, после которого наступила густая, липкая как смола чернота. Он не мог вспомнить только одного — кто он такой. То есть он наблюдал себя как бы со стороны: какой-то человек с автоматом выскакивает из окопа по сигналу атаки, поскользнувшись, бежит по изрытой воронками земле, видит ослепительно яркую вспышку, расколовшую подернутое рассветной дымкой утро, падает лицом в грязь… И опять: выскакивает, бежит, падает, выскакивает, бежит, падает… Что было потом и что было до этого, он не знал. Как будто он родился в том окопе и умер там же, в двух шагах от него, скошенный градом осколков.

Человек в белом халате с симпатичным усталым лицом склонился над ним. У него внимательный добрый взгляд. Он что-то говорит: губы его шевелятся.

— Вы меня слышите?

Потребовалось какое-то время, чтобы до него дошло значение этих слов. Он слышит. Но как дать понять это врачу?

— Если вы меня слышите, моргните.

Его веки опустились и вновь поднялись.

— Хорошо, хорошо, просто замечательно. Вас зовут Хасим? Если вас зовут Хасим, моргните.

Его зовут Хасим? Его зовут Хасим.

Веки опустились и поднялись.

— Вы долго были без сознания, но теперь вы поправляетесь. Поняли? Вы поправляетесь, Хасим.

Он понял.

— Вот видите, мадам Лена, вы все-таки ошиблись, — проговорил доктор кому-то стоящему рядом. — Это совершенно другой человек.

Кто эта девушка с печальными глазами? Кажется, он видел ее прежде. Или не он, а тот другой, за которым он наблюдает со стороны? Все перепуталось. Или тот и он — один и тот же человек?

— Налицо положительная динамика, — продолжал доктор. — Редчайший случай, чтобы после такого ранения… Пошевелите правой рукой, Хасим. Теперь левой. Отлично. Думаю, скоро будем снимать бинты с лица, посмотрим, как заживает рана. Если все в порядке, то потом и швы.

Он перешел к следующей койке.

Лена некоторое время молча смотрела на раненого, борясь с нахлынувшими на нее противоречивыми чувствами. Теперь, когда это изувеченное человеческое существо отреагировало на совершенно другое имя, стоило ли сомневаться дальше и продолжать терзать себя? Наверное, нет. Или все же…

Она поймала внимательный взгляд доктора Бахтияра, наблюдавшего за ней из дальнего угла палаты, и, наклонившись, начала поправлять солдату подушку.

Доктор отвернулся и перешел к следующему раненому.

Она уже хотела отойти прочь, как вдруг, в последний раз взглянув на Хасима, увидела, что он, не отрываясь, смотрит на нее. Это были глаза человека, мучительно силящегося вспомнить.

Именно этот напряженный взгляд решил все в пользу того, что она сделала в следующий момент.

Она вновь наклонилась над тем, кого называли Хасимом, и тихо прошептала по-русски в забинтованное лицо:

— Ахмед, ты помнишь меня? Я — твоя Лена.

Никакой реакции. Это не он. Все.

Она выпрямилась.

В следующий миг тело под простыней напряглось и дрогнуло. Из глаз солдата на посеревший бинт выкатились две большие прозрачные слезы.

Январь — март 1982 года. Багдад

Его память напоминала страницу текста, обильно залитую тушью или чернилами, где можно прочитать несколько связных строчек или словосочетаний, но общий смысл восстановить исключительно трудно.

«Частичная амнезия» — так назвал это явление доктор Бахтияр и добавил, что это частое следствие тяжелого ранения в голову. На ее вопрос, вернется ли к нему память полностью, он уклончиво ответил:

— Все в руках всемогущего Аллаха. Надейтесь, мадам Лена.

Пока ему нельзя было разговаривать, говорила она.

Она рассказала ему о том, как они познакомились, как полюбили друг друга, как он встречал ее в багдадском аэропорту холодным январским утром, она рассказывала об их волшебном четырехдневном «медовом месяце», когда им казалось, что такой же медовой будет вся их жизнь.

Она лишь ни разу не упомянула о том, о чем ей не хотелось вспоминать и самой: о тех злополучных рефрижераторах, о службе очистки воды, об исключении Ахмеда из партии и его ссоре с отцом.

А он — он говорил глазами, и, глядя в них, Лена видела, что он понимает. И вспоминает.

— Мадам Лена, у вас есть дети? — несколько смущенно спросил доктор Сауд, когда она начала расспрашивать его о состоянии Ахмеда.

Она покачала головой.

— Очень жаль. В довершение всех мм… неприятностей вам придется смириться с мыслью о том, что ваш муж никогда не сможет э… вести интимную жизнь. Очень жаль.

Лена поняла, что он имел в виду, в тот же день, когда влажной губкой начала обмывать изувеченное тело Ахмеда. В паховой области, не закрытой гипсом, она собственными глазами увидела, что осколок или осколки снаряда не оставили ему ни малейшего шанса.

Как и обещал доктор Бахтияр, скоро с лица Ахмеда сняли бинты, и теперь его «украшал» кривой широкий диагональный шрам, навсегда исказивший до неузнаваемости его правильные мужские черты. Понадобилось некоторое время, чтобы она приучилась смотреть в это бледное лицо без содрогания и заставила себя видеть в нем того самого Ахмеда Аззави, которого пригласила танцевать на вечере в минском политехе много лет назад.

Обе культи зажили, но на то, чтобы окончательно срослись раздробленные кости таза, требовалось еще несколько месяцев. До наступления же этого момента тело Ахмеда должно было находиться в специальном гипсовом корсете. Доктор Сауд сразу предупредил, что Ахмед никогда не сможет самостоятельно передвигаться на протезах: характер повреждений не позволит закрепить их должным образом.

— По крайней мере, у нас в Ираке таких протезов нет. А вот об инвалидной коляске подумать можно, — добавил он. — Может, даже с электромотором.

В начале января она забрала Ахмеда из госпиталя. Теперь в госпиталь превратился ее дом. Несколько недель ушло на то, чтобы научить его садиться, держать ложку, есть, не разливая суп, не размазывая по пижаме и простыне кашу. Еще несколько — на то, чтобы научить его говорить.

— Ле-на, — медленно, по слогам произнес он однажды утром. Это было его первое слово. — Мо-я Ле-на.

Он протянул руку, коснулся ее щеки. Его взгляд упал на простыню, плоско покрывающую кровать ниже линии бедер.

Он неуверенно похлопал ладонью по белой материи.

— Где… У ме-ня… нет… ног?

— Ты был тяжело ранен, Ахмед. Ноги пришлось… — Лена помедлила секунду, другую, третью, чтобы подобрать какое-то слово — помягче, послабее, не такое страшное, не такое жестокое, но его так и не нашлось. — Ампутировать, — проговорила она, не глядя на него.

— У меня… нет ног? — словно до него не дошел смысл сказанного, повторил он.

— Да, Ахмед. Ты был ранен.

— Но как я те-перь?..

— Все будет хорошо, — она нежно поцеловала его. — Главное — ты жив, и я по-прежнему люблю тебя.