Елена Самоделова - Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

• Название: Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
• Автор: Елена Самоделова
• Жанр: Языкознание

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.

Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению. Обстоятельно и подробно рассматривается новаторская проблематика: феномен человека как основа литературного замысла и главный постулат философии творчества. Поставленная задача решается с привлечением не только множества опубликованных и архивных данных, но и многочисленных фольклорно-этнографических и историко-культурных текстов, лично собранных исследователем в ходе многолетних полевых экспедиций в Рязанскую область, в том числе и на «малую родину» С. А. Есенина.

---

Федор на ней играл и частушки сочинял… <…> (Я из этого заключаю, что Федор знал стихи Есенина или слышал их в Коншино…). [86]

Христианским мученикам Кирику и Иулитте (около 305 г.) редко посвящаются православные церкви. Между тем, этим святым молятся о семейном счастье и выздоровлении больных детей. Молодая Иулитта подверглась жестоким мучениям и во время пыток повторяла, что она христианка и не принесет жертвы бесам. Ее трехлетний сын Кирик плакал и рвался к матери, несмотря на попытки правителя приласкать мальчика. После крика ребенка о том, что он христианин и просится к матери, правитель швырнул мальчика на каменные ступени, и тот умер, покатившись вниз и ударяясь об острые углы, а Иулитту казнили мечом. Их память отмечается 28 июля н. ст. [87]

О том, что эта свадьба стала неожиданностью для самого Есенина, размышляет в письме к учительнице и организатору Есенинского музея в пос. Росляково Мурманской обл. В. Е. Кузнецовой дочь поэта Татьяна: «Дорожная обстановка с ее повседневным, ежечасным общением сближает, проясняет отношения, ставит точки над “i”. Чувства Ганина стали пробиваться наружу, Есенин забеспокоился, а потому и решил ускорить события, хотя считанные дни назад и не помышлял о том, чтобы обзаводиться семьей, – слишком уж времена были неподходящие. Остальное у меня описано – предложение, сделанное в поезде, остановка в Вологде, телеграмма в Орел – “вышли сто, венчаюсь”». [88]

В воспоминаниях Т. С. Есениной «Зинаида Николаевна Райх» (1975 г.) изложена свадебная история: «Со дня знакомства до дня венчания прошло примерно три месяца. Все это время отношения были сдержанными, будущие супруги оставались на “вы”, встречались на людях. <…> В июле 1917 года Есенин совершил поездку к Белому морю… его спутниками были двое приятелей… и Зинаида Николаевна. <…> Уже на обратном пути, в поезде, Сергей Александрович сделал матери предложение, сказав громким шепотом: “Я хочу на вас жениться”. Ответ: “Дайте мне подумать” – его немного рассердил. Решено было венчаться немедленно. Все четверо сошли в Вологде. Денег ни у кого уже не было. В ответ на телеграмму “Вышли сто, венчаюсь” – их выслал из Орла, не требуя объяснений, отец Зинаиды Николаевны. Купили обручальные кольца, нарядили невесту. На букет, который жениху надлежало преподнести невесте, денег уже не было. Есенин нарвал букет полевых цветов по пути в церковь – на улицах всюду пробивалась трава, перед церковью была целая лужайка». [89] В более позднем примечании к воспоминаниям Т. С. Есенина указала фамилию свидетеля – Ганин, сославшись на хранящийся в РГАЛИ план воспоминаний З. Н. Райх о Есенине. [90]

Роль Алексея Ганина (как и второго свидетеля) регламентировалась «Сводом законов гражданских» (1914), причем назывался в качестве синонима к официальному термину еще и народный – «поезжане»: «По обыску, свидетели, при совершении брака находящиеся (поезжане), удостоверяют, что между сочетающимися родства, принуждения и никаких других препятствий к браку не имеется, и сие удостоверение, по установленной форме, сами, или, по неграмотности их, те, кому они поверят, подписывают в книге, для сего содержимой» (ст. 28; 5 августа 1775, 25 апреля 1807). [91]

Т. С. Есенина продолжает в письме к В. Е. Кузнецовой: «В 1965 году в “Новом мире” (№ 10) были опубликованы воспоминания В. С. Чернявского “Встречи с Есениным”. В Петрограде он в конце 1917 года был частым гостем у молодых Есениных, и вот его слова: “Сергею доставляло большое удовольствие повторять рассказ о своем сватовстве, связанном с поездкой на пароходе, о том, как он „окрутился“ на фоне северного пейзажа”. Вот вам еще одно указание на то, что поездка по морю не была “свадебным путешествием” (кто ж сватается после свадьбы?…)». [92]

Современный рязанский есениновед Н. В. Обыдёнкин указывает нахождение фотоизображения З. Н. Райх того жизненного отрезка в общественном музее С. А. Есенина, устроенном В. И. Синельниковым (1923–2005) в Липецке: «Большую редкость представляет фотография 1917 года, на которой Зинаида Николаевна запечатлена в свадебном платье в период бракосочетания с С. Есениным». [93]

По воспоминаниям Е. Р. Эйгес, Есенин «рассказал историю своей свадьбы: “Мы ехали в поезде в Петербург, по дороге где-то вышли и повенчались на каком-то полустанке. Мне было все равно”, – добавляет Есенин». [94]

Существует романтическая версия свадьбы Есенина с З. Н. Райх на Соловецких островах. Она известна по воспоминаниям Мины Свирской «Знакомство с Есениным» и не соответствует действительности, является «мифологической»: «Летом 17-го года вбежал в Общество Есенин: “Мина, едемте с нами на Соловки. Мы с Алешей едем”. Это было очень неожиданно и в обстановке, в которой мы жили, похоже на шутку. <…> Как и очень часто, мне нужно было на Галерную, Есенин пошел со мной. Придя к Зинаиде, я ей тут же рассказала, что Сергей с Алешей собрались ехать на Соловки и Сергей пришел звать меня. Она вскочила, захлопала в ладоши – “Ох, как интересно! Я поеду. Сейчас пойду отпрашиваться к Сереженьке!” – так мы называли за глаза Сергея Порфирьевича Постникова, секретаря газеты “Дело Народа”, непосредственного начальника Зинаиды. <…> Некоторое время спустя в Общество пришел Гаврила Андреевич Билима-Пастернак и рассказал, что ездил в Архангельскую область по выборам в Учредительное собрание и на пароходе в Белом море встретил их троих. Сколько времени продолжалась их поездка, не помню. Но помню, что кто-то пришел и сказал, что был на Галерной и что Зинаида Николаевна вернулась. <…> Она дописала и повернула в мою сторону написанную бумагу, указывая на свою подпись: Райх-Есенина. – “Знаешь, нас с Сергеем на Соловках попик обвенчал”, – сказала она. <…> Зинаида сама стала рассказывать. Ей казалось, что если она выйдет замуж, то выйдет за Алексея. Что с Сергеем ее связывают чисто дружеские отношения. Для нее было до некоторой степени неожиданностью, когда на пароходе Сергей сказал, что любит ее и жить без нее не может, что они должны обвенчаться. На Соловках они набрели на часовенку, в которой шла служба, и там их обвенчали. Ни Сергей, ни Алексей мне об этом ничего не рассказывали». [95]

В с. Константиново мечту о церковном венчании выразили в частушке:

Ой, елецкого, елец,

Когда же будет ей конец.

Когда молоденьку девчоночку

Посадят под венец [96] .

«Свадьба убёгом»

Отметим, что венчание Есенина с Райх происходило в незнакомой им местности, во время путешествия, без предварительного родительского благословения и собирания многочисленных свадебных гостей, без регламентированной деятельности «чиновных» участников свадьбы (свахи, дружки, поезжан и др.). Такой свадебный обряд очень напоминает «свадьбу убегом», всем известную (в том числе и Есенину) по «Повести временных лет». «Умыкание невесты» трактовалось Нестором-летописцем как суррогат свадьбы и ставилось в укор соседним племенам, с его точки зрения, пребывающим в варварстве. По летописным данным, обряд существовал в двух разновидностях – «умыкание у воды» и «умыкание на игрищах между селами по сговору с невестой». Первая разновидность: «А древляне живяху зверинским образом… и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девиця»; вторая – «И радимичи, и вятичи, и север один обычай имяху: живяху в лесе… и браци не бываху в них, но игрища межю селы, схожахуся на игрища, на плясанье и на вся бесовская песни, и ту умыкаху жены собе, с нею же кто совещашеся; имяху же по две и по три жены». [97]

Вообще же в памятниках древнерусской литературы и письменности (помимо «Повести временных лет») обряд «умыкания» зафиксирован в «Уставе Ярослава» и «Определениях Владимирского Собора, изложенных в грамоте Кирилла II, § 7» (книга с упоминаниями этого обряда – «Язычество и Древняя Русь» Е. В. Аничкова, 1914 – вышла при жизни Есенина). [98]

Конечно, это простое совпадение и вряд ли об этом догадывался Есенин, но именно на русских территориях к северу от Москвы сильно практиковался обрядовый тип свадьбы-самоходки. Нам посчастливилось записать в 1998 г. сведения о редкой разновидности сватовства (хотя и широко распространенной в более отдаленном прошлом) – «самоходкой возьмут»: «А потом ещё, значит, если уж вот не отдают-то невесту-то: может, он бедный, ещё что или какой-то. Дак самоходкой возьмут: увозил жених. Вот. Девки собираются на вечеринку в воскресенье (в субботу никогда не гуляли и не собиралися, вот), а уже договорятся. Девки с парнями договорятся, что давайте там Ольгу украдём, Серёжка приедет Ольгу украсть: не отдают родители за его. Парни-то да все на лошéдях, да в двойку или в тройку запрягут, да в тарантасиках-то или в саночках зимой-то. Да тулупов, наверно, штук шесть-пять. Девки разделися, все гуляют, веселятся, песни поют, кадриль гуляют или как-нибудь играют или “золото хоронят”. (…) А старухи придут все глядеть, старики все придут на беседу. Станут расходиться, старые уж пойдут все по домам, и станет мало стариков, а парни уже договорятся. Подружки, девчонки-то сбегают на уличку охладиться-то. (…) Там её схватят парни, в тулуп завернут – и в санки. И девчонку с ей это, подружку. (…) И погналиса в тройке. (…) К парню увезут. Там она ночует – не у парня и не с парнем, а у сестры или у кого-нибудь у чужих, чтобы ночь ночевала. Ночь ночует – всё, значит, родители ищут:…увёз, украл. (…)…Переночует ночи две или три: она не идёт, и никто не идёт, её никто – не идут, не ищут. А потом уж батька: “Ну, делать нечего, запрягай лошадь, я поеду к ним, я разбируса сейчас”. (…) Ну, приехал: “Украли дочку?” – “Украли”. – “Подём, подём – уж я тебя буду называть сватом – подём и поговорим чередом. Что же мы им? – будем жить”. Уж если договорятся (а батьку уж что теперь делать, когда ночевала – а где, он не знает, у кого она ночевала), ну уж соглашается. Ну, и свадьбу играют. Тогда уж, значит, под венец ведёт – вот таким путём. А то всё по-божески. (…) Также и девишник был, и песни опевали – всю невесту…» (Н. В. Хохренкова, 1915 г. р., с 17 лет живет в совхозе Красная Горка Рыбинского р-на Ярославской обл.). [99] В научной литературе подобный тип сватовства известен под терминами «свадьба убёгом», «свадьба похищением» (ср. выражение информанта: «приедет Ольгу украсть»), и первые данные о нем восходят к «Поные о нем восходят к „Повести временных лет“ Нестора и относятся к догосударственному периоду объединения восточных славян в племенные союзы, предшествуют принятию христианства в X веке.